Сёко Тендо - Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера
То же самое говорили и остальные взрослые, окружавшие меня. Для них я представляла собой совершенную загадку. На самом деле все просто. Я вела себя плохо, но в том не было ни моей вины, ни вины окружающих. Мне хотелось веселиться — именно это я и делала. Я всегда была слабой, но притворялось крепкой как кремень, ну а кроме того меня окружали друзья, с которыми можно было потусоваться, — и тогда для мне это казалось самым важным на свете. Разгуливая с друзьями по ночным улицам города, я чувствовала себя как дома. Я всего-навсего была ребенком, который делал то, что ему вздумается.
— Сам я туда уже не доберусь. Ты не могла бы отыскать могилу Фудзисавы-сан и поблагодарить ее за меня?
— Конечно,папа.
Пожилая дама была очень к нему добра, но с тех пор как папа вышел из больницы, у нас в семье творилось такое, что у него не было времени ее проведать и засвидетельствовать свое почтение. Как это ни забавно, но я и сама подумывала о том, чтобы сходить на ее могилу. Мы с отцом были невероятно похожи. Я почувствовала, сколь крепко связывают нас узы кровного родства.
Вскоре здоровье папы стало день ото дня ухудшаться. Как-то раз он сказал мне:
— Такамицу — молчун, и все же он хороший человек. Он все делает правильно. А еще он искренне тебя любит. Почему бы вам вместе не навестить меня? Мне хочется ему кое-что сказать. Сама знаешь, я для вас с ним был не самым лучшим отцом.
— Я приведу его на следующей неделе.
— Вот и славно, — ответил папа улыбнувшись, и, когда он помахал на прощание, я обратила внимание какой бледной и тонкой стала его рука.
Я всей душой хотела выполнить обещание, данное отцу, и на следующей неделе мы с Такой прибыли на вокзал Иокогамы. Всю дорогу до квартиры Маки мы сидели в такси и молчали. Когда такси остановилось, в глаза бросилась машина «скорой помощи» с распахнутыми задними дверьми.
Господи, только бы не папа.
Однако из дома вышли двое санитаров, которые несли на носилках отца, а за ними бежала голосившая во все горло Маки. Я выскочила из такси и бросилась к ним.
— Папа, это я, Сёко! Ты меня слышишь? — кричала я.
— Сёко, пожалуйста, прости Маки. Ради меня, — прошептал отец слабеющим голосом, после чего закрыл глаза и, казалось, уснул.
В больнице его сразу направили в палату интенсивной терапии. Когда мы попытались проследовать за ним, нам преградил дорогу врач:
— Пожалуйста, подождите здесь. Сейчас он слишком слаб, чтобы разговаривать, — и он закрыл двери прямо перед нами.
Сквозь маленькое окошечко в них нам было видно, как суетятся люди. Маки сидела в зоне для курящих и плакала:
— Папочка! Папа! — Ее ноги дрожали, и она ничего не могла с этим поделать. — Сёко, я только и делала, что трепала папе нервы…
— Маки-тян, — вздохнула я и, прислонившись к стене, заскользила вниз, пока не опустилась на корточки.
Распахнулась дверь, показалась медсестра.
— Скорее заходите, — позвала она. Но когда мы уже были у дверей, мы услышали, как аппарат ЭКГ издал протяжное «б-и-и-и-и-и-п», и увидели, что линия на мониторе стала прямой. Доктор посмотрел на часы:
— Время смерти десять часов двенадцать минут.
Папа оставил нас 5 октября 1997 года. В возрасте семидесяти лет он вместе со своей татуировкой, изображавшей Дзибо Каннон [11], ушел к маме на небеса.
Маки упала на колени и завыла в голос. Я сидела на корточках, по щекам у меня катились слезы, но я даже не пыталась их отереть.
Тело отца отвезли в бюро похоронных услуг. Папа был совсем не похож на того человека, которого я так боялась в детстве. После смерти его лицо приобрело доброе и безмятежное выражение. Маки отправилась домой за фотографией и траурным кимоно.
— Папа… — Я обхватила его лицо ладонями и случайно выбила ватный тампон из правого уха. На мою руку закапала все еще теплая кровь.
Я помню, как однажды мы шли домой с ярмарки по залитой лунным светом улице. В прозрачном полиэтиленовом пакете плескалась золотая рыбка, леденец в виде яблока сверкал, словно хрустальный, сладкая вата напоминала пушистый снег — я пыталась донести все это добро до дома, как вдруг с моего пальца соскользнула обернутая вокруг него ниточка. Я вскрикнула и встала на цыпочки, силясь поймать красный воздушный шар в форме кролика, но он уплыл прямо в ночное небо, покачиваясь — словно прощался со мной. Интересно, куда в итоге прилетел тот шарик?
Я переоделась в траурное кимоно и стала звонить в колокольчик рядом с гробом, надеясь, что это поможет папе найти дорогу на небеса. Перезвон эхом отдавался в пустой комнате, напоминая мне своим звучанием о маленьком колокольчике-талисмане, который давным-давно на Новый год купил мне папа.
— Давай я тебя подменю, — Маки опустилась рядом со мной на колени на подушку и стала звенеть в колокольчик.
— Хочешь перекусить? — Дайки поставил на угол алтаря пакетик рисовых шариков онигири, которые купил в магазине.
— Сёко… — На-тян опустила лицо мне на колени. Когда я откусила онигири, шарик отдавал горечью слез.
На похороны явился Итян с родителями. Они поклонились и, тщательно подбирая слова, выразили нам свои соболезнования. Когда они уже собрались было воскурить благовония, я поняла, что больше этого не вынесу, и вскочила на ноги:
— А вы зачем сюда явились?
— Сёко, перестань! — испуганно вскрикнула Маки.
— Заткнись, Маки!
— Сёко, пожалуйста, не сердись, — вмешалась На-тян, пытаясь успокоить меня.
— Ах, На-тян, — я погладила младшую сестричку по плечу.
Рука у меня дрожала. Как раз в этот момент вернулся Така, который ходил за бумагой и конвертами. Он отдал их мне вместе с шариковой ручкой. Я написала папе письмо и вложила его в конверт вместе с маленьким талисманом и колокольчиком. Потом опустила письмо вместе с одним-единственным цветком в гроб и в последний раз коснулась папиной руки. Она была твердой и холодной как лед.
Дым, в который обратилось тело отца, смешался с осенним дождем, исчезая в мрачном сером небе. Я не могла понять, что у меня течет по щекам, — то ли слезы, то ли капли дождя.
В крематории я с отвращением увидела, как Итян взял палочки и принялся собирать кости отца.
— Отойди от стола! Я не желаю, чтобы ты их трогал.
— Сёко, не смей так говорить с моим мужем! — Маки с силой толкнула меня в плечо.
— Да мне насрать, кто он такой. Пусть убирается.
— Перестань! — неожиданно рявкнул Така и впервые в жизни ударил меня по щеке.
Я взорвалась:
— Никто не смеет указывать мне, что делать. А вы трое — вон отсюда!
Бормоча извинения, Итян с родителями поспешно поклонились и вышли. Дайки, Маки, На-тян, Така и я собрали кости и поместили их в маленькую урну. Маки отвезла ее к себе домой, согревая слезами.
Глава IX
Разные пути
Смерть папы привела наконец-то Маки в чувство, и она подала документы на развод. Сестра нашла себе работу «девушки для бесед» и смирилась с тем, что ей предстоит стать матерью-одиночкой. Ей также удалось договориться о помесячной выплате долгов, доставшихся ей по наследству от мужа. Итян с родителями исчезли со всеми деньгами, что они одолжили у меня, папы и Таки. Это меня нисколько не удивило. Больше я об этой семейке не слышала.
Смерть отца я восприняла не столь болезненно, как уход мамы. Его кончина словно подстегнула меня, и я стала работать еще усердней, решив добиться того, о чем раньше даже и не мечтала. Даже в выходные дни я ходила с клиентами на ужины. С Такой мы практически не общались. Все свое время я посвящала работе. Мне хотелось совершить очень важную покупку, и вот, в возрасте тридцати лет, в первый раз за всю свою жизнь я открыла сберегательный счет.
Однажды я получила от Дайки письмо, в которое была вложена фотография. Компания, в которой он работал, направила его за границу в один из филиалов, и брат написал мне, что встретил девушку, на которой хочет жениться. На фотографии они оба улыбались, а выражение ее лица отдаленно напоминало мамино. Судя по письму, брат был на седьмом небе от счастья, и я от всей души радовалась за него.
Я поставила письмо рядом с поминальными табличками отца и матери на маленький семейный алтарь, взглянула на их фотографии и представила, как они оба улыбаются.
Когда мне исполнился тридцать один год, мама-сан того клуба, в котором я работала, купила мне в подарок на день рождения костюм. Конечно же, она успела заметить, что я даже в разгар лета никогда не ношу одежду с короткими рукавами (учитывая остроту ее глаз, она, наверное, догадалась о татуировке) и поэтому купила мне костюм ярко-розового цвета с длинными рукавами. Он сидел на мне безупречно. Когда мы выходили из бутика, хозяйка улыбнулась и, нарочито понизив голос, призналась: «Ты вот-вот выйдешь на первое место в клубе. Осталось всего чуть-чуть».
Нельзя сказать, что работала одна я, — Маки тоже рвала себе жилы. Впервые в жизни она перестала полагаться на мужчин и в результате обнаружила, что и сама на многое способна. Удивительно быстро она стала лучшей «девушкой для бесед» в своем баре. Ее решительность меня поражала. Когда другие женщины, давно работавшие в баре, отпускали в ее адрес колкие замечания, она еще больше укреплялась в желании стать лучшей. Сестра сжимала зубы и клялась себе, что заставит своих обидчиц униженно вымаливать прощение.
