Джон Ронсон - Безумный спецназ
Джамаль работает дизайнером веб-сайтов. Он живет на пару с сестрой в центральном округе Мосс-сайд. Ему тридцать семь, он разведен, имеет троих детей. Он сказал мне, что сюда, до гостиницы, за ним наверняка был «хвост» от МИ-5, но он давно перестал обращать на это внимание. Еще Джамаль добавил, что то и дело видит одного и того же человека, который вроде бы следит за ним через дорогу, и, когда ему кажется, что его заметили, после секундного замешательства начинает возиться с колесом своей машины.
Джамаль смеялся, рассказывая мне это.
Он родился в семье иммигрантов с Ямайки во втором поколении, и звали его в ту пору Рональд Фиддлер. В возрасте двадцати трех лет он принял ислам и сменил имя на Джамаль ал-Хариса — по той простой причине, что ему понравилось как это звучит. Он пояснил также, что ал-Харис означает «сеятель».
В октябре 2001-го, рассказывает Джамаль, он побывал в Пакистане туристом. На четвертый день поездки он оказался в городе Кветта, что расположен неподалеку от афганской границы, — и тут американцы начали свою бомбардировочную кампанию. Джамаль решил немедленно выбираться через Турцию и нанял для этого водителя грузовика. Тот сказал ему, что дорога пройдет через Иран, но каким-то образом они оказались в Афганистане, где и нарвались на группу сторонников Талибана. При виде паспорта Джамаля они сразу же посадили его за решетку, подозревая в шпионаже в пользу Британии.
Афганистан пал под напором коалиционных сил. В тюрьму к Джамалю пришли представители Красного Креста. Они предложили ему вернуться в Пакистан, а уже оттуда самостоятельно добираться до Манчестера, но у Джамаля не было денег, и поэтому он попросил их связаться с британским посольством в Кабуле.
Через девять дней — пока он поджидал в Кандагаре обещанный посольством транспорт — его подобрали американцы.
«Американцы, — сказал Джамаль, — меня похитили». При слове «похитили» он принял удивленный вид, сам от себя не ожидая, что выберет столь драматическое выражение.
Американцы в Кандагаре сообщили ему, что его придется отправить на пару месяцев на Кубу в связи с некой административной процедурой и тому подобное, так что не успел он опомниться, как очутился в наручниках, пристегнутых к ножным кандалам, которые, в свою очередь, проходили сквозь кольцо на полу. На голову ему надели наушники, на глаза — защитные очки, а лицо закрыли хирургической маской. И вот в таком виде он сидел в транспортном самолете, державшем курс на базу Гуантанамо.
Когда Джамаль вышел на свободу, он дал несколько интервью, в которых рассказывал о кандалах, камерах-одиночках и избиениях — то есть о том беспределе, о существовании которого на этой загадочной базе мир уже подозревал. Он сообщил, что там по нему лупили дубинками, обрызгивали перцовым спреем и держали в клетке, открытой всем ветрам, без какого-либо шанса на уважение к интимной стороне жизни и без дружеской компании, если не считать крыс, змей и скорпионов, которыми база кишела. Впрочем, его рассказы не явились сенсационным откровением.
Он давал интервью репортеру британской «Ай-Ти-Ви» Мартину Баширу, когда тот (при выключенной камере) задал ему такой вопрос: «А вы видели мой документальный фильм про Майкла Джексона?».
Джамаль ответил: «Да я… понимаете… два года в Гуантанамо просидел…»
В ходе нашей с ним встречи Джамаль подробнее поведал мне о других издевательствах. Например, из Соединенных Штатов самолетами доставляли проституток — впрочем, он не уверен, с какой целью они там появлялись, если не считать размазывания менструальной крови по лицу наиболее набожных заключенных. Не исключено, что их привозили в первую очередь для обслуживания солдат, а потом какой-то умник-ПСИОПер — скажем, местный аналитик-культуролог — задним числом придумал для них дополнительную нагрузку, чтобы как можно полнее задействовать ресурсы, выделенные под армейские нужды.
— Кто-то из ребят-британцев, — продолжал Джамаль, — обратился к охране: «А можно нам этих баб прислать?», но те сказали: «Нет-нет-нет. Шлюх дают только тем, кто их не хочет». Они нам так и объясняли: «Если ты ее хочешь, на тебе это работать не будет».
— Так и что эти проститутки вытворяли с заключенными? — спросил я.
— Шуровали рукой у них в промежности, — ответил Джамаль. — Устраивали перед ними стриптиз. Терлись грудью о лицо. Впрочем, об этом далеко не все рассказывали. Их приводили из «Бурого блока» [допросное помещение], и потом они молча сидели по несколько суток, только плакали, поэтому ясно было, что там что-то такое происходит, только непонятно, что именно. А вот некоторые все-таки рассказывали, и вот от них-то мы и слышали все эти детали.
Я спросил Джамаля, не кажется ли ему, что на военной базе Гуантанамо американцы, если можно так выразиться, пробуют ногой воду экзотической допросной технологии?
— «Пробуют ногой воду»? Это еще мягко сказано, — ответил он.
И вот тут он рассказал мне, что случилось конкретно с ним в том таинственном «Буром блоке».
Джамаль признался мне, что, будучи новичком по части пыток, он не знает, является ли примененная к нему методика уникальной, или же она столь же древняя, как и сама идея пыток, — но главное здесь в том, что ему она показалась очень странной. Со слов Джамаля, описавшего жизнь в «Буром блоке», возникало впечатление, что база Гуантанамо представляет собой нечто вроде экспериментальной допросной лаборатории, которая изобилует не только контрразведчиками, но и разнообразными идеями. Как если бы работавшие там военнослужащие впервые за всю свою карьеру получили доступ и к заключенным, и к современной технической базе — и потому не могли насытиться, пробуя применить на практике все свои задумки, которые до того момента прозябали лишь на бумаге, порой десятилетиями.
Прежде всего там были звуки.
— Я бы их назвал промышленными, — сказал Джамаль. — Скрежет и удары. Они звучали во всем «Буром блоке», в каждой допросной. Нечто неописуемое. Скрежет, удары, шипение газа. Словом, неопределенные звуки.
— Как, например, от сработавшего факса? — спросил я.
— Нет. Не компьютерные. А как на заводе. Странные звуки. И в них было встроено нечто вроде электронного пианино. Но не как музыка, потому что там не было мелодии.
— Но похоже на синтезатор?
— Да, синтезатор в смеси с промышленными звуками. Все смешано в кучу.
— Вы когда-нибудь интересовались у них, зачем вам прокручивают эти странные звуки? — спросил я.
— На Кубе тебя быстро отучат задавать вопросы, — сказал Джамаль. Итак, промышленный шум звучал во всем блоке, однако самое странное произошло в допросной, где сидел сам Джамаль. Помещение было оборудовано видеокамерой и односторонним зеркалом. Джамаля приводили туда на допросы, тянувшиеся по пятнадцать часов… безрезультатно, «потому как, — пояснил он, — мне им и сказать-то было нечего». По словам Джамаля, его прошлое было до того чистым (не имелось даже штрафа за неправильную парковку), что как-то раз к нему подошел некий офицер и шепнул на ухо: «А ты, случаем, не из актива МИ-5?»
— «Актив МИ-5»! — сказал Джамаль. Он присвистнул. — «Актив»! — повторил он. — Его слова, не мои!
Следователи все больше и больше досадовали на Джамаля в связи с его стальным упрямством. Мало того, в период пребывания в «Буром блоке» он решил заняться растяжками, надеясь, что упражнения помогут не сойти с ума. Физкультурник Джамаль окончательно взбесил следователей, но те, вместо того чтобы избить или пригрозить, поступили в высшей степени необычно.
Сотрудник военной разведки принес в его камеру громадный стереопроигрыватель, того типа, что популярен в негритянских гетто. Поставил его на пол, в углу. Затем промолвил: «Вот отличная запись: чисто женская блюзовая группа исполняет хиты „Флитвуд мэк“».
Но он не вывернул громкость до упора. Речь не шла о депривации сна, не было попытки добиться эффекта Букки. Напротив, контрразведчик включил проигрывание на нормальной громкости.
— Включил, — сказал мне Джамаль, — и удалился.
— Женская блюзовая группа? Хиты «Флитвуд мэк»? — переспросил я.
— Ну да, — кивнул он.
Звучало это как вершина какого-то очень странного айсберга.
— А потом что случилось? — спросил я.
— Компакт-диск кончился. Он вернулся в камеру и сказал: «Вам, наверное, вот это понравится». И поставил подборку хитов Криса Кристоферсона. На нормальной громкости. И опять ушел. А потом, когда и этот диск кончился, он вернулся. «Вот, — говорит, — принес вам „Матч-бокс твэнти“».
— Так он что, развлечь вас хотел? — спросил я.
— Это был допрос, — заметил Джамаль. — Не думаю, что они ставили себе задачей меня развлекать.
— Стало быть, «Матчбокс твэнти»?
