Марина Струкова - Мир за рекой. Русская готика
На картину мира реального накладывалась другая - полупрозрачная, заметная немногим. Морок чар одухотворял бетонный лес мегаполиса, населяя небо и землю призраками и богами. Воздух пульсировал от незримых вспышек метафизических энергий. Она подошла к столу и стала выдвигать ящики. В прозрачных файлах какие-то документы, старый плеер, стопки дисков, кассеты. Вот фотографии. В глубине одного из ящиков лежала тёмно-зеленая тетрадь. Такие тетради продавали в соседнем магазине, на плотных обложках - рисунки в японском стиле: то ветка сакуры, то тростник, то лодка и розовый круг солнца в туманной дымке, какие-то иероглифы. Она раскрыла тетрадь, увидела страницы, исписанные четкими буквами, и тут же закрыла. - А вдруг, это Сашин дневник, - предположила Света...
В детстве они с матерью часто ходили вместе в консерваторию. И пока Регина красилась, Света предпочитала ждать её в узком коридоре, где стоял старый шкаф с книгами. Вытаскивала истрепанные томики и читала до момента пока мать не выходила и не говорила: "Опять слепнешь? Здесь же свет плохой". Там среди томиков Тургенева, Гоголя, каких-то не совсем приличных немецких рассказов и журналов "Наука и жизнь" таился потрепанный сборник стихов без обложки. Стихи были тяжелые, от них в груди возникало щемящее тоскливое чувство, но так и тянуло перечитать снова. Особенно одно стихотворение. "Уходила она, уходила по тропинке в сиреневый дым, за спиной остывала могила над любимым, красивым, живым..." Когда через несколько лет Света оказалась на кладбище, где похоронили Сашу, она узнала тропинку, предсказанную стихотворением. Сетка безлиственных ветвей заштриховала туманную глубину кладбища сиреневым флёром. Из походов в консерваторию ничего хорошего не получилось, Света навязываемую классику не понимала и, в конце концов, совсем возненавидела. А мать сочла её неразвитой и грубой: вся в отца. Света вспомнила, как мать сказала ей: - Сегодня я пригласила в гости мужчину, который станет твоим отчимом. Постарайся быть приветливой. Возможно, придёт вместе с сыном. - С сыном? И этот сопляк будет меня доставать?- Возмутилась Света. - Пусть учтёт - в табло могу двинуть. - В какой подворотне слов нахваталась? Недаром перед родами снилась какая-то идиотка... - Мне всё равно, - огрызнулась Света. - Тебе видней, мне абсолютно всё равно. Плевать с пирамиды Хеопса. Теплым летним вечером явился плотный высокий мужчина с добродушным загорелым лицом в сером мешковатом костюме - будущий Светин отчим, шофёр издательства, где работала Регина. - А где же Саша? - Вежливо поинтересовалась хозяйка. - Чуть позже приедет, ночевал у друзей. Наверное, выпивали, отмечали встречу. Только вчера из Чечни прилетел - служит там по контракту. Света поняла, что Саша - не её ровесник-подросток, с которым она неизбежно стала бы ссориться, а взрослый парень, и успокоилась. Тем более, что поняла - этого Саши долго ещё не будет в их квартире. Пусть так и останется в своей Чечне. Меньше народа - больше кислорода...
Саша пришел через несколько дней. Света сидела на подоконнике напротив лестничной площадки и когда подняла глаза, сердце на миг остановилось, что-то странно родное было в лице высокого парня в черной куртке и джинсовом костюме. Он мельком глянул на девчонку-подростка в короткой юбке и майке с портретом немецкого рокера и позвонил в их дверь. Когда зашёл, Света подождала несколько минут и тоже зашла. Саша оказался совсем непохожим на отчима с русским простоватым лицом. Темные волосы глубокого коричневого оттенка, смуглое лицо с высокими скулами и волевым подбородком, а сумрачно-янтарные глаза чуть удлиненного азиатского разреза сразу понравились Свете, помешанной на японских фильмах о самураях. Он был сдержан, отвечал односложно, было заметно, что стесняется Регины. Сразу успокоил Регину, сказав, что живет у знакомых. Света рассматривала его с тёплым чувством, с благодарностью за то, что не ровесник, с которым пришлось бы ради матери мириться.
Сел в угол дивана и руки скрестил на груди, что, как Света знала, означало - человек замкнулся в себе, не расположен к общению. Регина ворковала и кокетничала, Сашин отец неуклюже шутил и рассказывал старые анекдоты. Света почувствовала, что ей неудобно за мать, лицо Саши ничего не выражало, но Света чувствовала, что это только маска. Как Света притворялась сонной, ничего не соображающей, недалёкой, чтобы оставили в покое, так этот парень защищался от неприятной ему действительности, надев маску высокомерного равнодушия. Пользуясь тем, что он смотрит в пустой квадрат окна, Света изучала лицо с матово-смуглой кожей. Конечно, она видела подобные лица на улице, для большинства её подруг все нерусские были на одно лицо. Для Светы - нет. С детства её зачаровывали смуглые лица с узкими азиатскими глазами, может быть, потому что любила японские фильмы, с роскошной жестокостью и хищным изяществом молниеносных поединков. Просчитанный минимализм обстановки в комнатах, изысканная простота пейзажей - тушью на шёлке. Европейская культура была лубочной, грубой, неаристократичной, по сравнению с культурой Азии, особенно японской культурой. В ней была сдержанность, мужество человеческого духа, осознающего временность жизни. Живущего, словно выполняющего долг, возложенный суровыми богами. Без жалости к себе и окружающим. И, конечно, она читала "Сокрытое в листве".
Как ни странно, то, что Света рисовала, было совсем непохоже на трепетно любимую японскую живопись - на её картинах царили жестокие урбанистические пейзажи, расчетливая лаконичная графика, преобладали иллюстрации к историческим книгам. То сражение у стен монастыря, то казнь на столичной площади, то рыцарский поединок... Много крови, солнца и огня. Сейчас на тумбочке, стоявшей рядом с диваном, лежала папка с рисунками Светы. Что скрывать, она специально оставила рисунки здесь - заинтересовалась, как отреагируют на её творения - в школе её считали художницей, были какие-то победы на конкурсах. Из-под обложки папки выбился лист с разводами акварели. Саша осторожно потянул его, Света напряглась, Саша поднял на неё свои глаза, таких глаз ни у кого она не видела, - неуловимо меняя выражение, они отражали на как будто равнодушном лице целую гамму чувств. Определение "красивые" или "выразительные" было бы слишком примитивным для этих дивных, всё понимающих глаз. Она мысленно набрасывала легкими штрихами это лицо в альбоме. - Твои рисунки? Посмотрю? Света почувствовала, что щёки становятся горячими, кивнула головой. - Я тоже когда-то рисовал. - А теперь? - Некогда. - А что тебе больше понравилось? - Заинтересовалась Света. Он отложил несколько рисунков. Отчим и мать обратили внимание на их диалог. Регина сказала, как бы извиняясь: - Вот такая она у меня. Рисует хорошо, а учиться плохо, лентяйка. - Ничего, в её возрасте трудно быть серьёзной. Мой тоже хулиганом был, а теперь вот кадровый военный. - Почему ты захотел служить в Чечне? - Поинтересовалась Регина. - Кто-то же должен. - Сказал он, и отвернулся к окну, показывая, что говорить об этом ни хочет. Циничной фразы о том, что так на жизнь зарабатывает, или наоборот, какой-нибудь патриотической красивости от него не дождались. Когда отчим переселился к ним с матерью, Свете это пришлось по душе. Он был замкнут и молчалив, освоившись, раскрылся, развлекал Свету историями из своей жизни, мать цвела, была мила. Хотя это явно был "неравный брак" - образованная женщина, работник издательства выходит замуж за недалекого, хотя и хорошего человека. По Светиному мнению, это должно было кончиться не очень хорошо. Когда приезжал Саша, то говорил, что поживёт в квартире отца. И Света укоризненно сказала: - Мама, почему бы Саше не останавливаться у нас? - Он взрослый мужчина, ему лучше одному. Может быть, девушку приглашает. - Он мог бы в зале спать. У нас же три комнаты. А то отчим, наверное, обижается на тебя. Мать помялась и согласилась: что, да, это будет правильно. Саша старался меньше быть в чужой квартире. Где он проводил время, Света так и не узнала. Последнее лето с Сашей было самым счастливым для Светы. Регина и отчим взяли отпуск, Саша приехал на пару недель. Регина пригласила их в провинцию, в Поволжье к матери. Отчим с Сашей ездили на рыбалку, иногда брали Свету. Света никогда не была на другом берегу этой реки - там клубилась ржаной пылью равнина. Регина пояснила: на том берегу начинались владения Золотой Орды, а на нашем кончались земли последнего русского княжества. Так в детстве слышала. - Значит, мы ещё на Руси, а там Восток, - Света всматривалась в ослепительную даль. В мире за рекой ей чудились зачарованные царства ушедших героев и богов. - Я хочу посмотреть, что там? - Сказала она матери. Ничего особенного, такие же сёла, правда в соседней области есть соленое озеро с водой похожей на морскую. Называется Эльтон, что значит - Золотая вода на тюркском. - Давайте, ну давайте поедем, посмотрим. Утром они выехали. Наконец Света узнала, что находится за рекой. Они переехали шаткий мост, который каждый раз по весне сносило половодьем. Утренняя прохлада быстро сменилась жарой. К полудню солнце уже калило нещадно. - Ну, вот и Эльтон. Большая лужа. - Сказала Регина. - Говорят, на закате его вода отливает красным. Обратно поехали разочарованные. На полпути, среди рыжей раскаленной равнины кто-то вспомнил, что вода кончилась. Двухлитровая бутылка была пуста. Когда заметили в стороне от дороги село, свернули к нему. Два десятка домов, разрушенные фермы, ржавая водонапорная башня, ни души на улицах. Чахлые деревья с обвисшими листьями, дома с зашторенными окнами, безлюдье. Заметив колонку, отчим остановил машину, Света вылезла и налила воды в пластиковую бутыль. Она не спешила в раскаленное нутро машины, потому что и Саша вылез, закурил. - И ведь кто-то мается в этом кошмаре, - удивилась мать. - Когда только окончила институт, меня хотели распределить в степной район. - А я хотела бы жить здесь, - сказала Света. – Степь – это свобода, размах… она вся - путь. Ничто не мешает смотреть вдаль, ни дома, ни деревья… Мама, мы ведь отсюда родом, мы степняки. На пороге крайнего дома сидел пожилой казах в потертой спецовке, смотрел равнодушно. Неожиданно спросил: - Издалека? - Да! - раздраженно ответила Регина. - Красиво здесь. - Заметила Света. - Красиво, - согласился казах. - Подождите, городские, - нырнул в дом и через минуту вышел, на правой руке в грязной кожаной рукавице сидела огромная птица. - Беркут! - Гордо сказал егерь. - Хотите сфотографироваться? - Спросил казах. - Двоих из гнезда взял птенцами. Одного продал, второго себе оставил. С ним за лисами охочусь.
