Алексей Ручий - Наркопьянь
Сколько же дней я пил? Месяцев, лет, тысячелетий?
Я просыпаюсь под вечер – разбитый, усталый и одинокий. Я вижу в окно, как огромное безумное солнце катится за крыши домов, оставляя на небе кроваво-красный ожог.
Единственный вопрос, который сейчас мучает меня: почему? Почему я здесь один? Один во всем этом мире. И почему мне так плохо? Я иду на кухню попить воды.
Я открываю кран и жду, пока вода пробежит. Рукой нащупываю стакан на столе рядом и придвигаю его к себе, а сам, не отрываясь, смотрю на струю, бьющую из крана. Она пузырится и, разбиваясь о раковину подобно потоку водопада с множеством брызг, уходит в сливное отверстие. Я думаю о том, что это так похоже на мою жизнь: падение, брызги и один путь – в канализацию.
ВСЕ МЫ ХОТИМ ЧЕГО-ТО БОЛЬШЕГО, ЧЕМ ТО, ЧТО ЖИЗНЬ МОЖЕТ НАМ РЕАЛЬНО ПРЕДОСТАВИТЬ.
Я судорожно пью и ставлю стакан назад на стол. Нетвердым шагом иду к холодильнику. Холодильник так же пуст, как и мое сердце.
Что ж – одеваюсь и иду на улицу. Внешний мир оглушает меня какофонией всевозможных звуков, мешаниной голосов, симфонией вечерних шумов. Мимо проносятся машины, лица людей. Или лица людей-машин? Я не знаю.
Захожу в магазин, покупаю две бутылки дешевого вина, упаковку сосисок и батон. Продавщица смотрит на меня как на привидение. Что ж, она права: привидением я сейчас и являюсь.
Выйдя из магазина, я наталкиваюсь на маленькую девочку лет пяти-шести. Она проносится мимо меня вся в слезах с криками:
- Они меня бросили, они меня бросили…
Я не знаю, кто ее бросил и за что, но слышу в ее голосе бескрайнюю обиду и отчаяние. Мне искренне жаль ее, это ее первое столкновение с одиночеством.
- Они меня бросили, они меня бросили…
Этот мир приручает нас, подобно диким котятам, взращивает нас, одаряет лаской – только для того, чтобы однажды бросить на произвол судьбы. Или вышвырнуть на помойку – кому как нравится. Мы – лишь игрушки в его руках. И мы одиноки. Одиноки так, что единственное наше спасение – смерть. Или иллюзия…
Мы ищем подобных себе – тех, кого мы хотим любить, окружать заботой и вниманием, - с одной лишь целью: уйти от одиночества, сбежать из цепких когтей пустоты, что свила свое гнездо внутри каждого из нас. Мы неспособны сделать другого человека счастливым, ибо сами несчастны. Мы можем подарить ему лишь иллюзию. И сами поверить в нее. Наша жизнь иллюзорна, но нам зачастую не хватает смелости признать это.
Я возвращаюсь домой, погруженный в эти тяжелые раздумья. Еще одна блуждающая в темноте душа. Брошенная всеми.
И я знаю, что я буду сегодня делать. И завтра, и послезавтра…
Я буду пить.
Грязная история. (Глава 4)
«Как ни теряй голову, при скорости двести в час
любовь отступает на задний план».
Франсуаза Саган
Почему размеренной обеспеченной жизни некоторые люди предпочитают алкоголь или наркотики? Можно дать тысячу ответов на этот вопрос, но далеко не факт, что хоть один из них окажется верным. Возможно, их просто не устраивает размеренная обеспеченная жизнь. По крайней мере, Ботаник склонялся именно к такой точке зрения.
Ботаник был в своем роде уникумом. Ему довелось целых три раза учиться на первом курсе биологического факультета, но ни один из них так и не закончился преодолением Рубикона, то есть переходом на следующий курс. И дело было вовсе не в том, что Ботаник был неспособен к учебе, просто как-то не срасталось – и все.
Ботаника интересовала жизнь во всем многообразии своих форм, именно поэтому он и выбрал предметом своего изучения биологию, но, как только начинался очередной семестр, научные изыскания Ботаника сводились главным образом к изучению различных форм похмелья. И он ничего не мог с этим поделать, ибо было в этом что-то глубоко иррациональное, что-то такое, что не вписывалось в рамки ни одной известной ему теории.
Утро часто заставало Ботаника в столь печальном состоянии, что он каким-то внутренним совершенно бессознательным чувством, никак не связанным с деятельностью рассудка, осознавал: смерть наступает гораздо раньше того, как особь прекращает свое биологическое существование. Он умирал почти каждое утро.
И в первую очередь это касалось окружающего мира и людей. Они как бы уходили на второй, рассеянный план, исчезали что ли, и ты для них тоже – был не больше, чем привидением. Взаимное исключение – так это можно было назвать.
Вот и сегодня все игнорировали Ботаника, словно тот давно уже умер, и единственное, что отягощает окружающих своим присутствием, - лишь его труп.
Ботаник попытался это как-то осмыслить. Мысли на секунду собрались в комок и тут же разлетелись, как ворох сухой листвы, поднятый ветром. В глазах зарябило, Ботаник почувствовал, как судорога прошлась по его телу. Одна за другой умирали несчастные клетки его многострадального организма.
В первую очередь игнорировала Ботаника его девушка – по крайней мере, так ему показалось. Когда он смог встать и вышел на кухню, она вместо того, чтобы предложить ему хотя бы кофе (о пиве он и не мечтал), посмотрела на него как на пустое место, и ушла в комнату.
Что это с ней? – подумал Ботаник, провожая ее взглядом. Мы поссорились?
Каждое утро Ботаник задавал себе вопросы, на которые не мог найти ответа (что я натворил вчера? неужели это был я? это точно было вчера? и т.п.).
Возможно, я угодил в параллельный мир, - решил Ботаник.
Вообще-то он не был сторонником эзотерики, но долгие запои утвердили его в убеждении – параллельные миры существуют (особенно это касалось тех случаев, когда он просыпался с бодуна в незнакомых ему местах, среди незнакомых людей, не помня ни нынешнюю дату, ни кто он, ни что он, ни как сюда попал). Во всяком случае, в том состоянии, в котором пребывал сейчас Ботаник, идея о параллельном мире не казалась такой уж фантастической.
Ботаник обнаружил на столе пачку сигарет и, выудив дрожащей рукой из нее одну, закурил. По кухне поползли клубы табачного дыма. Черт, что же все-таки вчера произошло?
Вспомнить не удавалось. Ботаник посмотрел на улицу через окно: по ту сторону грязного стекла серой кляксой расплывался пасмурный февральский день.
- Перекати мое тело, мама, - я обезвожен насквозь, - глухо пропел Ботаник.
Внутри зашевелился и полез наружу тяжелый комок горестных мыслей, Ботаник еле сдержал его. Скрученный спазмом пищевод выстрелил резкой болью, от которой Ботаник сморщился. Мое биологическое тело действительно умирает, - обреченно констатировал он.
Сигарета в его руках давно уже превратилась в изогнутую полоску пепла, Ботаник швырнул ее в раковину. За окном заорала одинокая ворона, ее надтреснутый голос долетел до Ботаника чистейшим сгустком печали. Он уронил голову на руки, пряча лицо в потных ладонях. Ему было очень плохо. Он был солдатом разбитой армии, оказавшимся на территории врага.
Дверь в кухню с грохотом распахнулась, словно по ней от души саданули ногой. Этот грохот отдался в мозгу Ботаника очередной порцией боли. Он нехотя оторвал лицо от ладоней и поднял голову.
На пороге стоял Ефрейтор, сжимавший в каждой руке по полуторалитровой бутылке пива. На его лице застыло миссионерское выражение.
- Здорово, солдат! - прокричал, как показалось Ботанику, Ефрейтор, - что помираешь?
Ботаник чуть повел головой.
- Ну, это мы сейчас поправим, - усмехнулся Ефрейтор, проходя в кухню, - да… дал ты вчера джазу…
Ботаника обожгла неприятная мысль: он что-то знает. Что-то такое нехорошее, что творил накануне Ботаник. Он воззрился на Ефрейтора. Тот уселся на подоконник, открыл одну бутылку (другую бережно поставил рядом) и, сделав несколько глотков, протянул ее Ботанику, сам же полез в карман за сигаретами.
Ботаник глотнул из бутылки, не сводя глаз с Ефрейтора. Тот прикурил от зажигалки и теперь смотрел в окно, изредка затягиваясь. Ботаник глотнул еще и тоже достал сигарету.
- А что вчера было? – осторожно спросил он.
Ефрейтор выпустил облако дыма, потом протянул руку за бутылкой, Ботаник передал ее ему.
Ефрейтор надолго присосался к бутылке, Ботаник наблюдал, как судорожно ходит его кадык. Наконец, Ефрейтор оторвался, затянулся и посмотрел на Ботаника, ухмыляясь:
- Ты что, вообще ничего не помнишь?
Ботаник принял из его рук бутылку, глотнул пива и отрицательно помотал головой:
- Не-а…
- Ну ты даешь!.. - изрек Ефрейтор. – И что, Алиска тебе ничего не сказала?
- Нет… Она, похоже, вообще со мной не разговаривает.
Ефрейтор засмеялся:
- Да уж… Неудивительно, что не разговаривает, ха-ха-ха…
- Почему? – Ботаник еще глотнул пива. Похоже, дело принимало серьезный оборот.
Ефрейтор засмеялся еще громче:
