Яна Гецеу - Курс практической психопатии

6. Избегание общения со сверстниками, замкнутость (да блядь, с кем там общаться-то? Сучата одни)

7. Энурез, заикание, гримасничание, шмыгание носом, подергивание руками (качание на стуле, запирание в ванной, да! — а излишне ранние и частые мастурбации не считать? Или об этом не знают ни врачи не родители? Хм…)

8. «Трудное» поведение: прогулы, лень, лживость, грубость, драки… (о, да! Пожалуй, слишком много. Лживость? Смотря что вы так называете, доктор!)

Указанные нервно-психические расстройства «бытовым воспитание» не исправишь. Без лечения у психотерапевта появляются новые, более сложные симптомы, пагубно влияя на здоровье и судьбу человека» Вот ведь пиздец какой! А я и не догадался бы без него… ну, похоже, здесь справится только паталогоанатом.

— «Робот ада, робот ада, синтетический паталогоанатом!» — напевая в полголоса, понес я сдавать эту сраную муть. Убого как-то… Библиотекарша тока хмыкнула.

Вернулся домой — там вкусно пахло яичницей и спиртом.

— Вы чего это, — начал было я, входя в кухню, но резко подпрыгнул на месте с громким вскриком — наступил в холодную лужу. Блядь, терпеть этого не могу, в носке наступать на мокрое!!

— Что за нахуй, а? — возопил я, быстро снимая носок.

— Да это вот мы тут, водки открыли, а Арто… — виновато пожала плечами Жахни, с ложкой в руке.

— Черт, блядь, ну как так? — зло посмотрел я на Арто — тот сидел с несчастным видом за столом.

— Ну так вот, бывает! — пропищал он.

— Ну так че стоишь, вытирай! — заорал я на Жах.

— А че это я! — возмутилась она, но я уже взял ложку и сел за стол:

— Да забей, ладно, само высохнет, вы майонез купили, или только водку? — пока мама не видит, всегда ем майонез, который очень люблю, а мама запрещает, мол, вредно. Но мне ж похуй-нахуй и без того рваное здоровье, так что: — Ай, молодцы, давайте скорее жрать!

— Ну вот и сразу бы так, а то орать! — примирительно сказала Жахни и села рядом, а Арто облегченно вздохнул.

— Ну а как же, мне же надо себя хозяином в доме почувствовать, а вы тут водку разливаете! Кстати, за что пьем-то?

— Да мы тут без тебя — кстати, а ты-то где с утра пораньше шлялся? — отправили Жанне клипец!

— Нихуя себе утро, — махнул я ложкой в сторону окна, за которым стремительно стемнело. — А че это вы без меня отправили? — горький и тугой комок обиды моментально свернулся в горле — ну почему все надо отравить, ведь я же сам хотел?.. может, оно и так, — подумал я, беря стопарик водки, — может, я и обидка, каковым был с детства, но все-таки могли бы меня дождаться!

— Ну ты что, обиделся чтоли, Ветер? — Арто заглянул мне в лицо, а Жахни сделала несчастное лицо.

— Да, немного! — кивнул я. — Ну похуй, лишь бы богине понравилось наше злостное богомерзкое творение! — протянул стопку, и звякнув рюмкой о рюмку, выпили.

— Виват! — радостно вскрикнул Арто, Жахни весело засмеялась и мы чекнувшись, опрокинули стопки снова.

Вот сидим с Арто, пялимся на звезды, с крыши.

Я че-то сказал, он ответил:

— А…

— Бэ, — фыркнул я.

— Вэ, бля, — дернул он плечом. Его раздражает эта шняга с алфавитом.

— Аборт, Бля, Водка, — захихикал я. — Словарь аморала!

— О, точняк! — завопил мой эмоциональный малыш, и взмахнул руками так, что чуть не свалился вниз, я едва успел его подхватить, в голове пронеслись тошнотворные картинки — он летит вниз, безумные глаза. Жалкий вскрик, я не успел, я внизу, держу разбитую голову, очи гаснут, кровь и блевня, последние бессильные слезы и вой… но встряхнулся, Арто уже сочинял «Словарь аморала», намереваясь вывесить его в инете для смеха:

— Гандоны, дурь!

— Ебля, — вставил я, усмехнувшись.

— Ёбаный! — продолжил он, такой счастливый, будто летать научился… милый, любовь моя. Я положил руку ему на плечо. Не решаясь на большее.

— Жратва!

А про себя вздохнул — жаль, что ты не упал…

— Заебательско! — сказал он, а я ненавязчиво подтолкнул его. Он вскрикнул, и я снова подхватил его… не могу. Живи пока.

Жду, жду… что скажет она — богиня моя? Пока ничего… у нее наверняка времени нет, а может на гастролях сейчас. Ох, поскорее бы знать, как ей — понравилось, нет? Лишь ждать и листать свежие страницы ее сайта!

«Стоит вам завести женщину — не обязательно любимую и очень близкую, а хоть бы даже просто подругу! — и вот вам, пожалуйста, уже по всему дому ее лифчики, забытые помады, длинные волосы на вашей расческе, ваши новые бритвы нагло поюзаны, и гандоны за кроватью. Даже если это вовсе и не ваша девушка, а ваш лучший друг в юбке, гандоны все равно будут — она притащит своего бой-френда в два часа ночи и пьяным вдрызг голосом мило попросится переночевать» — пишет Жанна, и совершенно верно. Жахни — она самая такая. Хоть я и ебал ее некоторое время назад, но теперь в этом отношении полный нейтралитет. Нет, она может, конечно, погреть ладони у меня в штанах на самой-самой грани, или среди ночи тянется целоваться, и я не отказываю, но она единственная, кто знает про нас с Арто… Иногда я немного жалуюсь ей на него, и она вопит — ну вот, теперь-то я согласен, что все мужики сволочи! Я смеюсь и соглашаюсь. Очаровательная мразь, околдовал он меня чтоли? Покоя не дают его ласковые глазки… лишь полутень полумысли о нем — и сердце изнутри так толкает, что едва не спотыкаюсь!..

Что делать мне, мечусь, как загнанный больной зверь, и стыдно мне, и больно, и боюсь… и жить не могу без него.

Я знаю, это долго не продлится. Но… стараюсь протянуть как можно дольше!

— Ой, ребят, пошли вы нахуй, а? — совершенно добродушно бросаю я им. Они смотрят на меня как на идиота, два гребаных интеллектуала — обсуждают переписку Энгельса с чертом, как же! А тут я — желающий лишь дыма лишний раз вне круга глотнуть, да утех неправедных с дружком под одеялом…

— Ну а отчего же под одеялом-то сразу? — выдыхнул я дым вслух.

— Какого одеяла? — спросила Жах, пытаясь отобрать у меня мундштук, но конечно, безуспешно — даже в таком состоянии травяного расслабления, я остаюсь парнем, а значит сильнее любой женщины.

— И это совершенное ИМХО, друзья мои, и вам нечего мне возразить, не выходя за пределы разумного!

— Или формальной логики, если ты это имел в виду! — с важным видом кивает Арто. Жахни переводит офигелый взгляд с одного на другого, но через затяжку глаза её приобретают осмысленность и интеллект.

— Но товарищи, объясните мне тогда квинтэссенцию самопознания в теории хаоса!

— А это, милая барышня, лежит за пределами вышесказанного, — поворачивается к ней Арто, разводя руками.

— И соответственно, грамотно взвесив все вышеприведенные позиции, получаем — путём нестандартного решения, по упрощенной однако формуле! — что нам крайне необходимо элементарно… выпить! — и ловко извлекаю из-под стола баллон пива.

— О, незаслуженно забытый сосуд мира и любви! — вопит Арто, а Жахни аплодирует…

А я быстро отвернувшись, подавляю готовый вырваться шумный вздох — о, Жанна, ответь же мне! Я жду-жду-жду твоего слова о нашем клипе… ну пожалуйста, поторопись!..

Лежу и брежу в темноте, перебирая в голове жирных червей навязчивых детских фантазий — хочу пулевое ранение в плечо… ощутить адскую боль, говорят это будто очень сильный ожог, и потом наверняка такая въедливая, неутолимая тянущая жгучая боль… а рана заживает очень медленно, и вся рука отнимается, и половина бока, и в сердце отдает дергающими импульсами муки. И гноится, и кровищи ужас сколько… куда как страшней, чем перерезанные вены! Ух, я бы испытал это! Готов даже заплатить, чтоб мне прострелили плечо! Но кто бы оказал такую услугу? Кому платить?.. я не знаю. И продолжаю страдать безудержным бредом — хочу пулевое ранение… а потом, когда оно затянулось наконец, закрыл бы его татухой. Мне и так придется однажды покрыть все руки ниже локтей тату, чтоб скрыть позорные детские шрамы — унижение слабостью.

Да! Еще… Хочу вырвать любимому прекрасные глаза… и дать ему в руки, чтоб ощутил какие теплые и липкие… аж скорчился на постели. Зажимая одеяло коленями и рот рукой, чтоб не закричать непроизвольно на всю квартиру! Стон все же вырвался и просочился сквозь сжатые зубы, сквозь укушенные пальцы… глухой и болезненный, и спазм горло стянул — не сглотнуть, слюни текут. Ах, едва не оргазм — вырвать глаза… хлюпает кровь, течет по лицу… прекрасному нежному лицу! Я едва не кончаю, сознание мутится — и дать ему в руки, теплые и липкие его глаза… а-ах… сжимаю колени все сильней… шипение вырывается сквозь сведенные зубы, от едва терпимой боли — пережал себе хуй, корчусь, узлом завязываюсь, возбуждение…

— Глаза, — шепчу одними губами, и вижу Арто, у школьной доски, с кружевной лентой на шее, милый и аккуратный он пишет кровью — «гла-за», а я протягиваю руку и пальцами в воздухе вывожу «гла-а-а-за»… Он кивает и улыбается. Пишет «Вермишель», и достав из учительского стола кастрюлю, мешает в ней руками жирных склизлых червей.