Элмер Мендоса - Любовник Дженис Джоплин
— Как ты, мальчик мой? Где ты пропадал?
— В Альтате, я там нашел работу. Раньше не мог к вам приехать. — Мария проводила его в дом и обняла, заливаясь слезами.
— Тетя, почему вы поднялись с постели так рано?
— Ах, мой мальчик, я уже три ночи не сплю, все думаю о Чато; стоит мне веки прикрыть, он тут же встает перед глазами, даже твой дядя обратил внимание! Какую новость принес ты мне о сыночке моем?
Давид, чувствуя, что выдержка подводит его, выпалил одним духом:
— Тетя, Чато убили!
Мария судорожно вздохнула, и по ее щекам заструились слезы.
— Откуда ты знаешь?
— Его сбросили в море, я сам видел, один рыбак из кооператива привез его на берег.
— Где он?
— В Альтате.
— Пойду за Грегорио.
Через минуту с ворчанием вышел дядя.
— Вот сучьи дети, мать их…
Чато лежал в доме Ребеки, укрытый саваном из лиловых цветов. Его перенесли туда, так как Ривера наотрез отказался отпереть дверь принадлежащей кооперативу холодильной камеры. Рыбаки при входе поснимали шляпы. Давид со слезами наблюдал, как воссоединилась семья: всхлипывали Нена и Джон Леннон, тетя Мария гладила рукой обострившиеся черты лица и бесчувственное тело сына.
— Бедный мой мальчик, совсем зарос, — еле слышно говорила она. — Вот, наконец я могу обнять тебя!
— Мы их разоблачим! — промолвила Нена.
— Кого, дочка? — взорвался Грегорио. — Полицию? Военных? Мы уже раз попробовали подать в суд, обивали пороги, просиживали в приемных, разговаривали с чиновниками, и все закончилось ничем! Нас никто не услышал! Не-ет, прав был Апьфонсо, мир праху его! Женщины определенно ничего не понимают! Надо просто похоронить его без всяких разоблачений и скандалов, даже извещать никого не будем, ни друзей, ни родственников, иначе и глазом не успеешь моргнуть, как набегут студенты и полицейские вдобавок.
Пусть мертвый, но Чато вернулся в свою семью и принадлежал теперь только близким людям, а не коммунистам или полиции, а потому должен быть похоронен по-христиански. Мария Фернанда воздержалась от спора с отцом; сердце подсказало ей проявить терпение — ведь речь шла о чем-то гораздо более серьезном, чем защита от вымирания медведей панда. И все же она невольно подумала: что будет, если все станут молчаливо сносить произвол? Какая жизнь ждет их в условиях полной безнаказанности убийц? У нее даже мурашки по спине побежали. Ничего, еше посмотрим, чья возьмет, но только после похорон. Ребека безмолвно смотрела, стоя бок о бок с Давидом, другие рыбачки только заглядывали, не заходя в дом.
Грегорио и Давид поехали на «валиуме» в Наволато, где находилось ближайшее похоронное бюро. Там не оказалось зала для прощания с покойником, но все же нашли подходящее помещение, и на пикапе кооператива перевезли туда тело Чато. Жители Наволато — селения с белеными домиками и пыльными улочками — занимались выращиванием и рубкой сахарного тростника; здесь почти никто не знал семью Палафоксов. Пробыли в нем до трех часов дня. После безлюдной заупокойной мессы в приходской церквушке Святого Франсиско вернулись в Кульякан и сразу поехали на кладбище Хардинес-дель-Умайя. Катафалк впереди ехал с приличной скоростью. Начался проливной дождь, и в сумерках лица сидящих в машине еще больше осунулись. Когда поравнялись с кинотеатром «Эхидаль», Грегорио сказал:
— Давид, тебя разыскивает полиция, побудь-ка ты лучше в доме.
— Я хочу с вами на кладбище.
— Не стоит испытывать судьбу, племяш, нельзя, чтобы они тебя увидели.
— Пожалуйста, дядя, не высаживайте меня, я тоже хочу на кладбище. — Все пассажиры «валиума» начали плакать.
— Пречистая дева, — не выдержала тетя Мария, — разреши ему, старый, ты же знаешь, как он любил твоего сына.
— Ладно, — нехотя согласился Грегорио и, помолчав, добавил: — Но что-то мне беспокойно… — Автомобильные «дворники» старательно и размеренно сгоняли воду со стекла.
Они уже возлагали цветы на могильный камень, когда защелкали ружейные затворы и их окружили двадцать четыре человека в черном обмундировании, держа автоматы на изготовку. Вперед выступил Эдуардо Маскареньо.
— Ну наконец-то! Вот мы и встретились! — сказал он. Его черный форменный плащ поблескивал в сумеречном свете, как вороново крыло.
Глава 14
— Вы только посмотрите! — продолжал команданте. — Сегодня у меня счастливый день! — Окруженные «драконами» с ружьями на изготовку, Палафоксы невольно съежились под суровым взглядом полицейского начальника. За три часа до этого Маскареньо получил телефонный звонок от шефа полиции Наволато:
— Докладываю, нам только что поступил анонимный донос: в море выловили труп, предположительно партизана по кличке Чато; его опознал родственник, Давид Валенсуэла, известный также как Санди, который прибыл в Альтату при подозрительных обстоятельствах несколько месяцев назад; он же передал тело родителям покойного. Анонимный доносчик сообщил также, что Давид Валенсуэла работает сторожем в доме одного наркоторговца, а по ночам шляется в мангровых зарослях вместе со своей сообщницей Ребекой Мансо. Жду ваших приказаний, команданте! — Маскареньо мгновенно почуял, откуда ветер дует, и дал отбой полицейскому:
— Я сам этим займусь! — Потом приказал своему помощнику, мужчине атлетического телосложения с каштановыми волосами, стриженными под бокс: — Франко, молнией лети в Альтату и разузнай там, что к чему. — Как только помощник покинул кабинет, Маскареньо отпил из флакончика глоток «мелокса»: — Сукины дети! — и стал готовить облаву.
В первую очередь «драконы» нагрянули в Коль-Поп, но соседи, как обычно, отсыпались в выходной после пятничной пьянки и не смогли дать вразумительного ответа на вопрос, куда уехали Палафоксы. Полицейские заглянули в церковь Санта-Крус — та оказалась закрыта; объехали похоронные бюро — безрезультатно; на кладбищах тоже ничего не знали, покойника по фамилии Палафокс не хоронили. Однако к четырем часам дня Маскареньо знал, где их искать. От управляющего похоронным бюро в Наволато стало известно, что несколько нездешних прощались со своим умершим родственником в помещении, предназначенном для бальзамирования трупов, а затем поехали в Кульякан.
Маскареньо отыскал взглядом Давида и решил арестовать его тихо, без применения силы; если старик Палафокс заартачится, придется обломать ему рога, но лучше обойтись без рук — в последние дни язва начинала болеть при малейшем раздражении.
— Сеньоры, — начал он спокойным голосом, — прошу следовать со мной для выяснения некоторых обстоятельств.
— Каких обстоятельств? — спросил Грегорио.
— Касающихся похорон.
— Какое вам дело до похорон? Только не говорите, что нам запрещено хоронить наших родственников!
— Сеньор Палафокс, не кричите на меня, я с вами разговариваю очень вежливо, ваш сын партизан и…
— Ах, вот какие обстоятельства вам понадобилось выяснить? Ну так уберите свои пушки, для этого не нужно нас арестовывать! Вот мой сын перед вами, его убили!
— Нам необходимо знать кое-что еще.
— Кому это вам?
— Правосудию.
— Засуньте ваше правосудие себе в задницу!
— Я сейчас тебе вставлю в задницу, старый пердун, получай! — От сильного толчка Грегорио упал на цветы. — Не двигаться! — «Драконы» вокруг сомкнулись еще плотнее. Глаза Грегорио горели яростью. — Не вздумайте оказать сопротивление! Нам по роду службы положено защищать граждан, но, бывает, глупые граждане сами не дают себя защищать.
Мария встала перед Маскареньо, заслонив телом мужа.
— Вы самое настоящее животное! Команданте бросил на нее испепеляющий взгляд:
— Заткнись, старая квочка!
— Послушайте, научитесь уважать пожилых людей, я вам в матери гожусь!
— Прытко пела рыбка, пасть закрой! — В то же мгновение желудок Маскареньо неудержимо свело сильной судорогой; от боли у него задрожали усы и перестали быть такими же, как у Армендариса.
В полемику вмешалась Мария Фернанда:
— Команданте, вы нарушаете процессуальные нормы!
— Заткнись, а если снова начнешь лезть со своей гребаной конституцией, я тебя арестую!
Давид с испуганной миной на лице и безвольно раскрытым ртом смотрел на целящие в него стволы «гарандов», и ему очень сильно хотелось испражниться. «Этот военный большая сволочь, — нашептывала ему бессмертная часть. — Как только подойдет поближе, сразу бей его!»
— Поднимайте старика и пошли отсюда! — приказал команданте. — Хватит с ними возиться!
Палафоксов распихали по машинам, а Давида Маскареньо взял с собой.
За рулем сидел Франко, Давида втиснули между команданте и другим полицейским на заднем сиденье. После долгого прощания с мертвым братом он совсем пал духом.
«Не показывай своего малодушия, даже если будешь умирать со страха, — наставляла его карма. — А если начнут плохо обращаться с тобой, смейся над ними, как учил тебя Чато».
