А Крабов - Люди в белом
— Смотрите сюда, бездельники! Пока вы тут травой кидаетесь, я вон что… — Краснощеков весь дрожал от нетерпения, сжимая в потных ладонях панамку, доверху наполненную небольшими грибками на тонких ножках с желтыми и фиолетовыми шляпками, — не ожидал, что в начале августа удастся набрать.
— А почему они разные? — задала резонный вопрос Анжела.
— Одни росли в сырой низине, другие на солнцепеке, — пояснил ботаник-любитель и принялся раскладывать грибы на три равные кучки. Получилось по шестьдесят шесть поганок каждому.
— Не много ли? — задал я свой коронный вопрос, понимая, что от приема псилоцибина мне сегодня не отвертеться.
— Нормально, они еще не настоялись, — успокоил меня Алексей.
— Ну, а само число вас, сударь, не настораживает? — вступила в пререкания Анжела.
— Можешь отдать один гриб Михаилу, и у вас получится шестьдесят пять и шестьдесят семь соответственно, — съязвил грибник-самоучка, — меня же шестьдесят шесть, наоборот, радует.
— Хорошо хоть не шестьдесят девять, — вставил я.
— Нет, это число, насколько я знаю, вам мило, мой бедный друг! — нараспев парировал напарник.
— Дамы, я вам тут не мешаю? — остановила Анжела словесную дуэль.
— Ладно, давайте жрать, кому надо запить — вот "Кока-Кола", — Алексей скатал комочек из доброго десятка грибов и, как горькую таблетку, положив на корень языка, отправил в пищевод.
Мы с Анжелой переглянулись, синхронно вздохнули и отправились в путешествие следом за ним.
Солнце, невидимым глазу поступательным движением накалывало себя на остроконечные вершины сосен, стоящих на противоположном берегу мутной реки, несущей свои красновато-коричневатые воды куда-то в сторону унылого залива. Я всегда завидовал природе, ее самодостаточности. Глупость школьного образования, называющего составляющие природы — деревья, солнце, воду неодушевленными предметами, как ни странно, положительно сказалось на моем мироощущении, так как все то, чему меня учили в школе, я воспринимал в штыки и, с характерным для юноши духом бунтарства, делал все наоборот. Для меня куда более одушевленными были трава, река, воздух, чем многие люди.
Мои размышления прервались, благодаря весьма ценному наблюдению — в окружающем меня мире стали происходить какие-то пластические метаморфозы. Корни деревьев начали извиваться вместе с бархатным травянистым покрывалом, которое, поднимаясь от земли, дышало, издавая булькающие хрипы. Вода в реке по своей консистенции стала напоминать сгущенное молоко с сахаром, куда, не разбирая дороги, метнул свое обнаженное тело Краснощеков, подняв в парной вечерний воздух рой пластилиновых брызг.
Посмотрев на Анжелу, я увидел, что она курит сразу две сигареты.
— Дашь мне одну? — обратился я к ней.
— Одну чего? — Анжела недоуменно посмотрела в мою сторону, причем один ее глаз сполз на щеку, а другой сместился к переносице.
— Сигарету, одну из тех, что ты куришь.
— Я вообще сейчас не курю, — сказала она и выплюнула травинку изо рта, — фу, какая у тебя, Михайлов, ужасная рожа.
— Сама далеко не принцесса! — заорал я и, не в силах сдержаться, истерически захохотал. Ко мне присоединился Алексей, который точно ничего не мог слышать, стоя у берега, лепя глиняные снежки и кидая их в нас.
— Чего-то меня очень сильно расперло, — сквозь смех проговорило то, что было раньше Анжелой, — вот они твои шестьдесят шесть, не настоялись, говоришь?
— Надо было шестьдесят пять, а ты, глупая жаба, не послушалась, — Краснощеков принялся лупить огромной палкой по воде.
Я, нетвердым шагом, предусмотрительно раздевшись догола, подошел к напарнику и каким-то чужим, скрипучим голосом спросил:
— Что ты делаешь, Алеша?
— Я глушу крупных особей форели! — проржал Алеша и толкнул меня в спину.
"Хорошо, что успел раздеться", — мелькнуло в моем целлулоидном шаре, временно заменяющем черепную коробку.
Погрузившись в вязкую воду, я увидел огромное количество пятнистых тел, заканчивающихся треугольными хвостами.
"Видимо это и есть крупные особи форели", — подумал я.
— Странно, почему же я вижу, если глаза мои закрыты? — спросил я у ближайшей ко мне рыбы.
— А ты рот открой, они ведь у тебя во рту! — ответила форель и растворилась в янтарной дымке.
Я открыл рот и почувствовал как что-то сильно распирает меня изнутри, одновременно чем-то сильно стянуло грудь.
"Как ремнем", — подумал я.
Пришел в себя я уже на берегу, где был разбужен громким кашлем и различными утробными звуками. Краснощеков, обхватив меня сзади, обеими руками давил на диафрагму.
— Ты что, дядечка, рыбкой решил стать? — услышал я голос напарника.
— Да, я рыба нерукотворная! — полезла из меня чушь.
— Ты ведь мог утонуть! — голос Анжелы звучал ласково и черты лица восстановились настолько, что я мог ее узнать, — и никогда не увидел бы больше моего голого тела.
— Именно поэтому я и выплыл, на свете нет других причин из-за которых мне стоило жить! — не знаю, услышала ли она в моем голосе иронию? Судя по блуждающей на ее лице улыбке — нет.
— Пошли в поселок, на дачу, — Краснощеков швырнул мне джинсы, предлагая прикрыть наготу, — давно пора, что-нибудь на кишку кинуть, да и народ там вовсю веселится.
Анжела опустилась передо мной на колени, помогая застегнуть непослушную ширинку, а Алексей от души смеялся, так как зрелище было довольно двусмысленным. Грибасы стали, как мне показалось, понемногу отпускать, и я стал вращаться на месте в поисках автомобиля.
— Она на том конце поля, — показала Анжела куда-то в сторону кромки леса, — ты ехать-то сможешь?
— Придется ехать, так как идти пешком он вряд ли сможет, — ответил за меня Краснощеков, — приедем, разожжем костерчик, приготовим шашлычок, выпьем легкого алкоголя.
Жизнерадостность, исходящая от напарника, придала мне дополнительной уверенности, и я смело уселся в свой броневичок.
Машина медленно ползла на первой передаче по проселочной дороге, и высокая трава шуршала по днищу, а Алексей все говорил и говорил, а Анжела все смотрела и смотрела, а мне не верилось, что уже где-то через неделю я буду в совершенно другом мире, который меня заранее пугал, как пугало все то, с чем я не знаком.
— Вы уже точно отчаливаете? — спросила Анжела, как будто прочитав мои мысли.
— Да, визы уже стоят, дело только за билетами, — ответил Краснощеков.
— Я хочу с вами, но не могу, и от этого мне грустно, — она отвернулась и стала смотреть на проползающие мимо елки. Я молчал, что я мог сказать? Наши отношения изначально бесперспективны, а говорить, что все будет хорошо, на это хватает сил только у Краснощекова.
— Да ладно тебе киснуть, съездим ненадолго и вернемся назад, ты даже не успеешь его разлюбить, — сказал Алексей, закурил и почему-то тоже замолчал.
Впереди показался милицейский патруль.
— Откуда менты в лесу? — спросил я и попытался ехать ровнее.
— Какие менты, это мой сосед с местными гопниками прогуливается, — презрительно фыркнул Краснощеков и высунул ноги в окно, желая продемонстрировать друзьям детства свою безмерную крутость.
— Так, что грибасы еще не отпустили? — засмеялся я.
— Нет, конечно, думаешь побыл рыбкой и баста, все только еще начинается.
Как всегда напарник был прав, все только еще начиналось. Мы остановились около группы молодых людей, Алексей начал шумно их приветствовать и представлять нас с Анжелой всей честной компании. Я вел себя скромно, продолжая подозревать этих людей в принадлежности к государственной автомобильной инспекции. Правда, эти люди делали неимоверное количество ненужных движений и зрачки их были неприлично расширены, что, в моем понимании, никак не может охарактеризовать блюстителей порядка наших дорог. Об этом весьма ценном наблюдении я с радостью сообщил Анжеле.
— Ты думаешь гаишники не могут нажраться психодизлептиков? — заронила она новое зерно сомнения в мое и без того растревоженное сознание, — на днях я видела одного сержанта, который, убрав триста поганок, превратился в тапира и, убежав стремительно в кусты, бесстыдно там самооплодотворился.
Со стороны моей двери я услышал голос и, обернувшись, увидел толстого человечка в махровом разноцветном халате. Человечек был обут в красные, старперские галоши и перед собой катил никелированный сервировочный столик, на котором стояла и издавала приятнейший аромат кружка какао.
— Добрый вечер. Я Плюш — лучший из соседей Алексейчика, — представился человечек и, сладко зевнув, отхлебнул пахучей жидкости.
— Можно мне глотнуть? — спросил я и протянул руку к столику.
— Нет, нельзя, это же мое какао! — как-то обиделся Плюш и попытался отъехать в сторону.
