Юрий Рытхеу - Время таяния снегов
Лена была на радиостанции. По ее радостному и взволнованному лицу Ринтын догадался о том, что она получила письмо от Анатолия Федоровича. Лена вынула листочек бумаги и протянула Ринтыну:
— Читай. Это тебе письмо.
"Дорогой Ринтын, — писал Анатолий Федорович. — Прости, что не писал тебе. Все думал, что, ты такой же маленький. А ведь за это время ты, наверное, вырос. Если ты не забыл о чудесном городе с красивой рекой, то знай, я как раз там нахожусь. Люди в нем замечательные! Держатся, несмотря ни на что. Передавай привет улакцам. Помогай Лене. С фронтовым приветом Анатолий".
Ринтын повертел в руках письмо. Это был листочек обыкновенной бумаги. В отличие от бумаги, на которой писал Ринтын, листочек был нелинованный, от этого слова в конце строчки загибались книзу, как бы скатываясь с горки. Этот лист бумаги побывал в тех местах, где шла война, где советские люди бились за Родину, где дым не вещал о мирной жизни, а указывал на сожженные жилища… Ринтын еще раз перечитал письмо, вслушиваясь в каждое слово. Именно вслушиваясь, потому что слова принадлежали Анатолию Федоровичу, это он их писал, это он разговаривал при помощи письма с Ринтыном. Голос Анатолия Федоровича был так явственно слышен, что мальчик посмотрел на Лену: может быть, и она слышит?
— Что с тобой, Ринтын? — встревоженно спросила Лена, заметив на лице мальчика необычное выражение.
— Я слышал голос Анатолия Федоровича, — произнес Ринтын. — Отсюда, из письма…
Лена засмеялась:
— Глупенький, это тебе показалось.
Простившись с Леной, Ринтын пошел домой. На улице было тихо. В морозном воздухе медленно кружились прозрачные снежинки. В ушах Ринтына по-прежнему звучал голос Анатолия Федоровича: "Передай привет улакцам. Помогай Лене". И Ринтын понял теперь, почему он услышал голос. Все, что до сих пор читал, было написано людьми, которых Ринтын никогда не видел и тем более не слышал. Он мог лишь рисовать в своем воображении их внешность, голос. А Анатолия Федоровича он хорошо знал и помнит до сих пор, какой он, как он разговаривает. Значит, в письме были не только его слова, обращенные к Ринтыну, но и его голос.
34
Через несколько дней, выбрав время, когда никто не мог его увидеть, Ринтын побежал к складу, к куче ящиков, покрытых брезентом. Приподняв осторожно край брезента, он вздрогнул от неожиданности: к его ногам с глухим стуком свалилась тяжелая, богато изданная книга. Ринтын поднял ее, осторожно смахнул снег и прочитал на обложке: "Фрай. Жизнь насекомых". Для того чтобы положить книгу обратно, Ринтыну пришлось повыше приподнять брезент, и тут к его ногам хлынул целый книжный поток. Каких тут только не было! Многие страницы были помяты, и между листами набился снег. Ринтын принялся их очищать от снега и складывать под брезент, где книги лежали кучей. Он едва успевал прочитывать заглавия: «Спартак», "Жизнь животных", «Детство», "Война и мир", "Детство, отрочество и юность". Попадались и такие названия, которые, как высокие горы, с разгона не одолеть, и приходилось карабкаться по буквам, чтобы прочесть: "Тартарен из Тараскона", "Записки Пикквикского клуба", "Энциклопедический словарь".
Сложив книги и запахнув брезент, Ринтын отправился к морю. На припае, против замерзшего водопада, было несколько обломков айсбергов с ледяными пещерами, гротами и причудливыми колоннами, выточенными теплыми волнами. Одну такую пещеру облюбовали для своих игр ребята. При зажженной свече, воткнутой прямо в стену, при сказочном свете, отраженном в синем льду, ребята играли, читали вслух или рассказывали сказки и интересные истории, услышанные от взрослых. В пещере даже находился старый примус, горевший маленькими язычками пламени. Больше всего любили ребята забираться в ледяную пещеру во время пурги. Кругом за толстыми ледяными стенами выл ветер, а в пещере даже не колебалось пламя свечи и пар от дыхания оседал на опушках капюшонов.
В пещере, на разостланных мешках из-под угля, сидели Аккай, Петя и Калькерхин.
Мельком взглянув на вошедшего Ринтына, Петя дунул на обрез книги, чтобы перевернуть страницу, и продолжал:
И улетела пеночкаС своим родимым птенчиком,А мужики гуськомК дороге потянулисяИскать столба тридцатого.Нашли! — Молчком идутПрямехонько, вернехонькоПо лесу по дремучему,Считают каждый шаг,И как версту отмерили…
— Откуда вы взяли эту книгу? — спросил шепотом Ринтын у Аккая.
— Калькерхин нашел, — ответил Аккай.
— Она валялась в снегу около склада, — сказал Калькерхин. — Должно быть, вывалилась из-под брезента. Там этих книжек целая куча, больше, наверное, чем во всей нашей школе.
— Эти книги, — сказал Аккай, — раньше лежали в ящиках. Журин позвал Тэюттына и велел ему опорожнить ящики, и из дощечек пристроил к своему дому тамбур, а книги сложили в кучу и закрыли брезентом.
— Они же могут попортиться! — воскликнул Ринтын.
— Не мясо, не протухнут! — сказал Калькерхин.
В ту ночь Ринтыну снились книги. Они проходили строем перед ним, ветер шелестел их страницами, переворачивал тугие листы.
35
Три дня бушевала пурга. Когда Ринтын высовывал голову в чоттагын, то видел, как через невидимые для глаза щелочки в моржовой покрышке яранги сыпался на земляной пол, на свернувшихся клубком собак мелкий, как порошок, снег.
Дядя Кмоль то и дело выходил на улицу, привязывал камни к яранге, чтобы ее не унесло ветром, затыкал плоскими выструганными дощечками дыры.
— Таната оглушило свалившейся жердью, — сообщал дядя, отряхивая с себя снег, — жена с перепугу втащила в чоттагын не его, а жердь!
Ринтыну было душно в тесном пологе, и он часто выходил в чоттагын подышать воздухом, пахнувшим прелой травой, которой был обложен полог.
Сразу же, как только стихло, на улице появились люди. Они выходили через дымовые отверстия или проделывали узкий лаз в сугробе, закрывавшем вход в ярангу, и начинали откапывать занесенные снегом жилища.
Школа совсем утонула в снегу. Торчала только крыша с дымящими трубами. Издали казалось, что это плывет по снежному морю пароход. Ветер сорвал и спутал электрические провода, изуродовал лопасти и стабилизатор ветродвигателя. Правда, это случалось почти в каждую пургу, но это мало утешало Тэнмава, который с мотками проволоки через плечо уже ходил от столба к столбу, проклиная пургу.
Ни одна пурга не бывает похожа на другую. У каждой, как и у людей, свой характер. Особенно это заметно по тем разрушениям, которые она производит. На этот раз сорвало вельбот с подставок, утащило на припай и там разбило в щепы о торосы. На полярной станции повалило ветром и занесло снегом несколько метеорологических будок и, как всегда; были оборваны и перепутаны все антенны радиостанции.
Откопав свою ярангу, Ринтын отправился на полярную станцию помогать Лене налаживать разрушенное бурей радиохозяйство.
Он застал у Лены Эрмэтэгина.
Эрмэтэгин появился в Улаке осенью и поселился в колхозном клубе. Он был послан райисполкомом заведовать клубом. Ринтын мало с ним встречался. По отзывам дяди Кмоля, Эрмэтэгин был умным человеком, постигшим многие науки, но у него была одна слабость: любил выпить. Эрмэтэгин даже зимой носил черный кожаный шлем, кожаные перчатки и брюки галифе с красным кантом. Это была такая необычная для стойбища одежда, что даже собаки, завидев Эрмэтэгина, принимались лаять на него.
— Ну, что ты смотришь! — крикнула Лена и, схватив за рукав, втащила Ринтына в комнату.
Она была возбуждена чем-то, с ее лица не сходило выражение счастья.
Неужели Эрмэтэгин явился причиной такой странной перемены настроения Лены? Ринтын вспомнил Анатолия Федоровича, и ему стало так неловко, что он даже покраснел.
— Ты знаешь, что случилось на свете, пока мы здесь пережидали пургу? — спросила Лена звонким, срывающимся голосом и, притянув Ринтына, громко поцеловала его в губы. — Наши войска прорвали блокаду Ленинграда! Вот что случилось, дорогой друг!
Пока чинили антенны, Лена не переставала шутить, смеяться, и от нее веяло таким счастьем и искренней радостью, что всем, глядя на нее, становилось легко и весело.
В стойбище Эрмэтэгин и Ринтын возвращались вместе. Уже было темно, и на небе сверкали крупные, как бы выросшие за время пурги звезды.
Около изувеченного ветродвигателя Эрмэтэгин остановился и, закинув голову, с чувством продекламировал:
О, край небес, — звезда Омега,
Весь в искрах, Сириус цветной…
Взглянув на Ринтына, он многозначительно добавил:
— Блок.
Было так тихо, что далеко слышался скрип снега под подошвами редкого прохожего. Эрмэтэгин продолжал неподвижно стоять, оглядывая небо.
