Сергей Четверухин - Жи-Ши
Я замерз. Я окоченел от холода, я круглосуточно занят его производством. Я самый популярный из всех холодильников на планете. Я – производитель и продавец льда.
Санта-Смит рассказал как-то в интервью журналу «Q» о самом разрушительном периоде в истории своей грустной группы: «Оглядываясь на все бухло и наркоту, которые мы тогда приняли… Мы подгоняли друг друга все время, чтобы увидеть, кто первым сдохнет. Это было правило, но пока ты еще не чувствуешь конца, ты не сдаешься. Я не мог сказать, когда и где я усну в те дни. От меня ужасно воняло… Мерз ко, правда?»
Если еще кто-то в этой стране думает, что быть рок-звездой – удовольствие, феерическое безумство, кайф, постоянное удовлетворение всех своих прихотей и вообще, удел небожителя, – он полный лох и кончит свои дни в богадельне.
Если бы хоть один человек в этом самолете знал, как глубоко мне наплевать на то, что происходит на сцене, за сценой и вокруг сцены. Мы летим в маленьком «ТУ-134». Протертые подголовники на креслах и круглые иллюминаторы, иссеченные мелкими царапинами, похожими на старческие морщины. На борту – не больше пятидесяти человек. Восемнадцать из них уже взяли у меня автографы. Если б хоть один из этих восемнадцати знал, что все, чего я хочу в этой жизни – стать легким. Таким легким, чтобы на равных присоединиться к облакам. Вот и всё… Anyone can play guitar!
Эй! Кто-нибудь еще обращает внимания на мое нытье? Последние два года каждый наш концерт кажется мне последним. Каждый раз, вылетая из любого столичного аэропорта, я обещаю себе, что мы летим не просто отработать очередной гонорар… Мы летим исчезать! Было бы здорово – раз! – и исчезнуть прямо на сцене! Но чтобы музыка продолжала звучать… Какая, к черту, музыка! Shadows on the wall!
27 сентября 2006 года
Откуда берутся демоны в нашей жизни? Выскакивают из подсознания? Выпрыгивают из табакерки? Вышагивают из Кремля? Мой демон, пошатываясь, вывалился из туалетной кабинки. На шпильках, в коротком облегающем платье, ярко-красного цвета, будто выкрасил себя от бедер до шеи губной помадой. Видок у нее, надо признаться, был изможденный. Должно быть, модель на диете, узник фэшн-концлагеря.
– Привет! Как самочувствие? – я просто пытался быть любезным.
– А-а-а… уже… уже нормально. Это ты?
– Нет, король Иордании Хусейн.
– Не умничай, тебе не идет… Нет… это правда – ты? Я твои песни знаю!
– Я тоже. Меня зовут Слава.
– Я… знаю. Это точно – ты!
– Ну вот, одна личность установлена. Давай определимся со второй.
– Ты про меня? Я – Белка, то есть… Лера… Нет, Белка! Слушай, поцелуй меня, а? Никогда не забуду!
Растерянности я не почувствовал. Ко мне с подобными предложениями обращаются по десять раз на дню. Даже предлагают за это большие деньги. Я избалован вниманием и давно устал от всего этого. Какая тут может быть растерянность? Но я зачем-то растерялся…
Она не стала дожидаться ответа и схватила мой рот своими губами. Во рту сразу возник знакомый с детства привкус. Кислый, затхлый, с блеклыми нотками перебродившего алкоголя… Определенно этот вкус не показался мне чужим.
– Прости-прости, я немножко не в себе, – она оторвалась от меня и вытерла свои обкусанные губы рукавом платья, – у тебя случайно нет жвачки?
– Терпеть не могу жевать. Предпочитаю нюхать. Хочешь дорожку?
– Ты чё? Правда, кокс понюхать? – она вывалила огромные глазища из орбит и уставилась на меня так, будто я и вправду был королем Иордании.
И в этот волнующий момент, когда она понимающе захлопала бесконечными, как у берлинского трансвестита Зигги Хайсмилда, ресницами, подошел Гвидо и, как обычно, все испортил. Большая страна знает Гвидо как моего продюсера, но я-то знаю его как отменного засранца, который, только дай ему волю, обосрет все вокруг: твой дом, твою кошку, твой гербарий, твои чувства, твою музыку, твою жизнь. Почему, в таком случае, я с ним работаю? Да потому что этот засранец – один из трех лучших профессионалов в стране. А я предпочитаю работать только с лучшими. Имея такие предпочтения, будь готов принимать этих деятелей с длинным шлейфом их самодурства, алчности, притворства, желания манипулировать всем, что движется. Главное, чтобы этот шлейф тащила за ними их свита, и ни в коем случае не позволяй превращать тебя в пажа. Те два других лучших продюсера страны, кстати, Гвидо еще мастер-класс по засранству преподать могут.
Голос Гвидо отдавал язвительностью:
– Читал сегодняшнюю «Экспресс-газету»?
– Ты же знаешь, я никогда не читаю газеты.
– Пишут, что ты со своей бандой после концерта в Саратове справлял нужду на их городском кладбище. Прямо на памятники. Что-то новенькое. Вандализма я за тобой раньше не замечал.
– Когда писали, что в Рязани я лишил девственности семнадцатилетнюю школьницу, ты почему-то не высказывался насчет рискованного секса. Ты вообще не интересовался, насколько это совпадает с действительностью. Ведь количество концертов после этой публикации увеличилось. В других городах люди захотели, чтобы газеты написали, что я и у них отметился.
– А сейчас меня это очень интересует. Не забывай, ты – мой подопечный.
– Это ты не забывай, что я – не твоя собственность. Ты занимаешься моими делами, управляешь бизнесом и зарабатываешь на этом хорошие деньги. Не нужно требовать от меня отчета в мелочах!
– Это – не мелочь, ма шер! Ты отлично играешь свою роль, но не перегибай палку! Секс и вандализм – не одно и то же! Не думаю, чтобы в других городах захотели, чтобы ты приехал и обоссал их кладбища. А когда они не хотят, это отражается на доходах. На твоих и на моих!
– А шел бы ты в жопу со своими доходами, если все еще веришь газетам!
Лицо Гвидо покрылось оранжевого цвета пятнами. Я и сам не ожидал от себя такой наглости. Послать в жопу продюсера, с которым работаешь, – каково?! Что скажут о наших нравах потомки своим глупым детям? Между нами, я уже пару раз посылал Гвидо. Но всегда – с глазу на глаз. На людях такое случилось впервые. Я уже порядком надрался, слегка вмазался коксом, но, со странным чувством уязвимости и растерянности, мог отдавать себе отчет, что я послал Гвидо – это невероятно! – только для того, чтобы порисоваться перед девчонкой! Перед этой заблеванной замарашкой в вульгарном красном платье, которая выскочила из туалета, с такими мерцающими глазами… Мистер Лавэй, что со мной происходит?!
Лицо Гвидо играло пятнами, как цветомузыка, а я ждал его реакции. Что он выкинет, старая пиранья? Отматерит меня в ответ? Ударит? Спляшет джигу на моем позвоночнике? Гвидо удивил. Он справился с собой:
– Ха-ха! Бисексуальные замашки? Хорошо, ма шер, мы вернемся к этому разговору, когда от твоих концертов начнут отказываться. Кстати, цена на них уже падает, ты в курсе… А пока я не хочу ссориться. У меня только есть к тебе одна просьба, – Гвидо обхватил меня за плечи и увлек прочь от остальных, а когда нас никто не мог услышать, процедил сквозь зубы: – Это даже не просьба, гаденыш, это ультиматум! Ни при каких – слышишь! – ни при каких обстоятельствах не трогай эту девочку! Ни взглядом, ни пальцем, ни тем более своим неразборчивым Ланселотом! Ты понял? Я на днях подписываю с ней контракт, и для нее будет очень – ты слышишь! – очень плохо, если она хоть на секунду попадет под твое влияние!
– Ты?! С ней?! – я не поверил своим ушам. – Контракт?! – Я оттолкнул Гвидо, как сковородку, о которую обжегся.
– Пойми, ты, самовлюбленный эгоист, – Гвидо снова перешел на вкрадчивый шепот, – я никому не позволю загубить мне нового артиста! А если эта девочка хоть на миг вообразит тебя героем, ее карьере – конец! Она нужна мне в абсолютном сиянии своей чистоты! Натуральном, несделанном, неспродюсированном! Это – ее природа, и таков будет ее образ на сцене. А общение с тобой любого ангела превращает в вульгарного джанки! Понял?! Только попробуй ее испортить! Я тебя предупредил!
– А если я тебя не услышал, то – что?! Закажешь меня своим ростовским партнерам? – если честно, я еще никогда не видел Гвидо таким страстным. Даже не думал, что он способен на сильные эмоции.
– Да нет, змееныш, зачем мне душить курочку, которая какает яичками Фаберже? Просто если моя новая артистка вдруг, с какого-то перепугу вообразит тебя героем, до ее сведения будут оперативно доведены некоторые детали твоей творческой биографии. И то, как тебе, пермскому люмпену, сочиняли этот бунтарский имидж. Ты еще не забыл, как преподаватель по актерскому мастерству репетировал с тобой твой первый мат на пресс-конференции? А как тебе ставили этот дикий взгляд исподлобья, а? Не забыл? И то, как тебе, деклассированному лоху, сочиняли песни, которые запела страна? Твой первый альбом?! Вместо этих идиотских баллад, с которыми ты ко мне приперся? Забыл? А мы напомним. И тебе, и ей.
– Ну, ты гнида!
– О! – его истерика мгновенно гаснет. – Вижу, ты понял, мой умный мальчик. Заметано, ма шер, – Гвидо тут же нацепил фирменную улыбочку Джека Николсона, похлопал меня по плечу и удалился, время от времени оборачиваясь и постреливая в меня из пальца.
