Висенте Бласко - Рассказы(Москва.- 1911)
Лучи солнца проникали въ карету, и воздухъ былъ раскаленъ. Вынужденная близость въ карет заставляла его поневол чувствовать пріятную и сладострастную теплоту этого обаятельнаго тла… Какъ жаль, что эта красавица – Эрнестина!
Это была новая женщина. Онъ испытывалъ теперь такое чувство, какое зналъ только будучи женихомъ. Онъ видлъ себя снова въ вагон курьерскаго позда, унесшаго ихъ въ Парижъ много лтъ тому назадъ, когда они были опьянены счастьемъ и охвачены бурнымъ, страстнымъ желаніемъ.
А Эрнестина, отличавшаяся всегда умньемъ читать его мысли, придвигалась къ нему поближе, нжно и покорно, словно жертва, прося у него мученичества въ обмнъ за капельку любви, раскаиваясь въ своемъ прежнемъ легкомысленномъ поступк, который былъ вызванъ ея неопытностью, и лаская мужа тмъ самымъ запахомъ духовъ, который пропитывалъ письмо и затуманивалъ его голову.
Луисъ избгалъ всякаго соприкосновенія съ женою и жался въ уголокъ, точно стыдливая барышня. Защитою его служило теперь только воспоминаніе о пріятеляхъ. Что сказалъ бы его другъ маркизъ, настоящій философъ, который былъ доволенъ тмъ, что развелся съ женою, привтливо раскланивался съ нею на улиц и цловалъ дтей, родившихся много позже развода. Вотъ это былъ настоящій мужчина. Надо было и ему положить конецъ этой нелпой сцен.
– Нтъ, Эрнестина,- сказалъ онъ наконецъ, обращаясь къ жен на "ты".- Мы никогда не сойдемся съ тобою. Я знаю тебя; вс вы одинаковы. Ты говоришь неправду. Продолжай итти своей дорогою, и пусть будетъ все, какъ будто мы не знаемъ другъ друга…
Но онъ не могъ говорить дальше. Жена сидла къ нему теперь спиною и плакала, откинувшись назадъ, а рука въ перчатк просовывала платокъ подъ вуаль, чтобы вытереть слезы.
Луисъ сдлалъ нетерпливый жестъ. He проберетъ она его слезами! Но нтъ, она плакала искренно, отъ всей души, и слезы ея прерывались тяжелыми стонами и нервною дрожью во всемъ тл.
Раскаявшись въ своей грубости, Луисъ приказалъ кучеру остановиться. Они были за воротами города; на дорог не было видно ни одной души.
– Принеси воды… или чего -нибудь вообще. Барын нехорошо.
И пока кучеръ бгалъ въ сосдній трактиръ, Луисъ пытался успокоить жену.
– Послушай, Эрнестина, перестань же плакать. Ну, ну, нечего. Это же смшно. Ты похожа на ребенка.
Но она не перестала еще плакать, когда вернулся кучеръ съ бутылкою воды. Въ поспшности онъ забылъ стаканъ.
– Все равно, пей прямо изъ бутылки.
Эрнестина взяла бутылку и.приподняла вуаль.
Мужъ хорошо видлъ теперь ея лицо. Оно не было намазано и напудрено, какъ въ т времена, когда она вызжала съ нимъ въ свтъ. Кожа ея, привыкшая къ холодной вод, была свжа и розово-прозрачна.
Луисъ не отрывалъ глазъ отъ ея очаровательныхъ губъ, съ трудомъ охватывавшихъ горлышко бутылки. Эрнестин было неудобно пить. Одна капля воды медленно катилась по круглому, очаровательному подбородку, лниво скользя и задерживаясь незамтными волосками кожи. Луисъ слдилъ за нею взглядомъ и наклонялся все ближе. Она должна была сейчасъ упасть… вотъ падаетъ!…
Ho капля не упала, потому что Луисъ, самъ не зная, что онъ длаетъ, принялъ ее на свои губы и очутился въ объятіяхъ жены, у которой вырвался крикъ изумленія и безумной радости.
– Наконецъ то! Луисъ, дорогой!… Я такъ и знала. Какой ты добрый!
И они страстно поцловались съ спокойнымъ сознаніемъ людей, которымъ незачмъ скрывать своей любви, не обращая никакого вниманія на жену трактирщика, принявшую бутылку обратно.
Кучеръ, не држидаясь приказаній, погналъ лошадей обратно въ Мадридъ.
– Наконецъ-то есть у насъ барыня,- шепталъ онъ, стегая лошадей.- Живе домой, пока баринъ не одумался.
Карета катилась по дорог смло и торжественно, какъ колесница, а внутри нея супруги сидли, обнявшись, и глядли другъ на друга етрастными глазами. Шляпа Луиса лежала на полу кареты, и жена гладила его по голов и приводила въ безпорядокъ его волосы. Это было ея любимою ласкою въ медовый мсяцъ.
А Луисъ смялся, находя въ происшедшемъ особую прелесть.
– Насъ примутъ за жениха съ невстою. Подумаютъ, что мы ухали изъ Питомника, чтобы быть наедин, безъ назойливыхъ свидтелей.
Прозжая мимо церкви Святого Антонія, Эрнестина, прислонившаяся головою къ плечу мужа, выпрямилась.
– Посмотри, вотъ кто совершилъ чудо и соединилъ насъ. Будучи барышнею, я молилась ему, прося дать мн хорошаго мужа, а теперь онъ помогъ мн тмъ, что вернулъ мн мужа.
– Нтъ, жизнь моя, чудо совершила ты своею красотою.
Эрнестина поколебалась немного, точно боялась говорить, но потомъ всетаки сказала съ хитрою улыбкою:
– Охъ, голубчикъ, не думай, что я далась въ обманъ. Тебя вернула мн не любовь, какъ я ее понимаю, а то, что называютъ моею красотою, и желанія, которыя она возбуждаетъ въ теб. Но я многое постигла въ эти годы одиночества и раздумья. Вотъ увидишь, мой дорогой. Я буду теб хорошею женою, буду горячо любить тебя… Ты берешь меня, какъ любовницу, но ласкою и привязанностью я добьюсь того, что ты будешь обожать меня, какъ жену.
Манекенъ.
Прошло уже девять лтъ съ тхъ поръ, какъ Луисъ Сантурсе разошелся со своею женою. За это время онъ не разъ видлъ ее, когда она, въ шелку и въ тюл, пролетала мимо него въ нарядномъ экипаж, точно внезапно вспыхивавшее видніе красоты, или когда онъ смотрлъ внизъ изъ райка королевскаго театра и видлъ ее внизу въ лож, окруженную мужчинами, которые наперерывъ шептали ей чтото на ухо, желая выставить на показъ свою близость съ нею.
Осадокъ прежняго гнва закипалъ въ немъ при каждой такой встрч. Онъ избгалъ этихъ встрчъ, какъ больной боится усиленія боли, и тмъ не мене халъ теперь къ жен въ ея чудный особнякъ на алле Кастельяна, пышная роскошь котораго свидтельствовала о ея постыдномъ образ жизни.
Воспоминанія о прошломъ, казалось, выскакивали изо всхъ уголковъ его памяти отъ сильной тряски извозчичьяго экипажа. Жизнь, о которой онъ мечталъ забыть, проходила теперь передъ его закрытыми глазами:- медовый мсяцъ его – скромнаго чиновника, женатаго на хорошенькой и воспитанной барышн изъ о_б__д_н__в_ш_е_й семьи; счастливый первый годъ брака, когда нужда скрашивалась любовью; затмъ протесты Энрикеты противъ недостатка въ деньгахъ, глухое недовольство скромными туалетами, когда вс кругомъ напвали ей, что она красавица, споры съ мужемъ изъ-за всякаго пустяка, ссоры въ полночь въ спальн, подозрнія, вкрадывавшіяся постепенно въ сердце мужа, и непонятное, матеріальное благосостояніе, которое пробиралось въ домъ сперва робко, словно опасаясь скандала, потомъ дерзко и нахально, словно вс кругомъ были слпы, пока Луисъ не получилъ несомнннаго доказательства въ своемъ несчастіи. Онъ стыдился теперь одного воспоминанія о своей слабости. Онъ не былъ трусомъ и даже твердо врилъ въ свою смлость, но либо страдалъ безволіемъ, либо чрезмрно любилъ жену. И потому, убдившись, путемъ noстыднаго шпіонства, въ своемъ безчестіи, онъ сумлъ только завести судорожно сведенную руку надъ красивымъ лицомъ блдной куклы и… не опустилъ руки. У него хватило силъ лишь на то, чтобы вышвырнуть измнницу изъ дому и заплакать, какъ брошенный ребенокъ, какъ только закрылась за нею дверь.
Затмъ наступило полное, еднообразное одиночество, нарушаемое изрдка извстіями, причинявшими ему сильныя страданія, Жена его каталась по средней Европ, какъ принцесса. Ее л_а_н_с_и_р_о_в_а_л_ъ одинъ милліонеръ, Она попала въ свою сферу, такъ какъ была рождена для такой жизни. Цлую зиму приковывала она въ Париж всеобщее вниманіе. Газеты были полны сообщеній о красавиц испанк; ея успхи на модныхъ морскихъ купаньяхъ гремли на всю страну, и мужчины считали за честь раззоряться изъ-за нея. Нсколько дуэлей и разные слухи о самоубійств создали вокругъ ея имени легендарный ореолъ. Посл трехлтнихъ успховъ и странствованій по міру она вернулась въ Мадридъ; къ красот ея прибавилось новое обаяніе – космополитическій духъ. Теперь ея покровителемъ былъ самый богатый торговецъ Испаиіи, и она царила въ своемъ роскошномъ особняк среди исключительно мужского общества – министровъ, банкировъ, вліятельныхъ политическихъ дятелей и другихъ важныхъ особъ, добивавшихся ея улыбки, какъ высшаго ордена.
Власть ея была такъ велика, что даже Луисъ чувствовалъ вліяніе жены вокругъ себя, видя что кабинеты мняются, а онъ все остается на своемъ мст. Страхъ передъ жизненною борьбою заставилъ его примириться съ этимъ положеніемъ, въ которомъ онъ чуялъ скрытую руку Энрикеты. Будучи одинокимъ и обреченнымъ на трудъ для добыванія средствъ къ жизни, онъ чувствовалъ тмъ не мене стыдъ жалкаго, несчастнаго человка, единственная заслуга котораго состоитъ въ томъ, что онъ супругъ красивой жены. Смлости и энергіи у него хватало только на то, чтобы удирать отъ жены, когда та встрчалась ему случайно, дерзко сіяя своимъ безстыдствомъ и преслдуя его изумленнымъ взглядомъ, въ которомъ исчезала гордость красавицы.
