Игорь Журавель - Музыка падших богов
Готовлю себе овсянку и яичницу с беконом, с отвращением впихиваю внутрь. Ну, наконец-то, несчастные они все-таки люди. Впрочем, трудовому народу везде не сладко — рабский труд в пользу государства или чьих-то толстых кошельков — само по себе ничего хорошего. Ладно, теперь чай с молоком. Быть может именно этот напиток и является их спасением?..
— Блядь, — в который раз с грустью произношу я, — молока-то нет.
Придется идти на рынок. Одеваюсь, отодвигаю засов на двери, выхожу на лестничную площадку, запираю дверь на висячий замок. Дверь у меня снаружи запирается на висячий замок, а изнутри — на щеколду. Это от воров. Думаю, им будет стыдно входить без приглашения в квартиру, если на входной двери висячий замок. Если же домушники попадутся аморальные и бессовестные, что ж, по крайней мере, все это заставит их призадуматься и может отсрочить вторжение.
Итак, я достаю из кармана железный транспортир, царапаю на стене слово «хуй» и спускаюсь по лестнице. Выйдя из подъезда, я окидываю взглядом двор, здороваюсь со старушками на лавочке и быстрым шагом топаю по дороге, ведущей к рынку. Разумеется, все дороги ведут к рынку, но какое это имеет значение?
Мне перебегает дорогу черный кот, я здороваюсь с ним. Кот что-то мяукает в ответ и убегает. Через некоторое время он снова перебегает мне дорогу, потом снова…
— Ты что издеваешься? — спрашиваю я.
Кот не снисходит до ответа, он некоторое время невозмутимо смотрит мне в глаза и неспешно удаляется.
— Ну и хер с тобой, глупое насекомое! — В сердцах кричу ему вслед и иду своей дорогой.
* * *После встречи с котом я решаюсь сделать предсказание, что скучать мне сегодня не придется. Обычно если уж происходит со мной что-то необычное, концентрация его велика — сказка закончится не раньше, чем через сутки.
У рынка я осознаю, что был прав на все сто. У входа я вижу старого знакомого — того самого азиата, которому я некогда толкнул свой бесценный инструмент. И арфа при нем, между прочим. Одет старик все в тот же халат, видно это одежда на все случаи жизни, применима и зимой и летом. Странно, вроде бы халат он носит постоянно, но выглядит тот чистым и нисколько не потрепанным. Видно у старого узкоглазого просто много одинаковых халатов, и ничего другого он из принципа не носит.
— Добрый день, — приветствую я знакомого.
— Привет. — Ответствует азиат, — далеко продвинулся в изучении мира?
— Далеко. — Нагло вру я, — как тебе моя арфа?
— Это уже не твоя арфа, — замечает старик, и он прав.
— Не моя. Но разве это важно? Как она тебе?
— Не важно, — соглашается азиат, — мне она никак. Играть отродясь ни на чем не умел. Продаю вот. Хочешь обратно купить? За ту же цену, я не меркантилен.
— Да не, — говорю, — мне бы молочка…
— Ну, здесь я тебе вряд ли чем помогу.
— Тогда я пошел, — интерес к восточному шаману как-то разом пропадает. Да и не шаман он, пожалуй.
— Иди. — Довольно проговаривает мой собеседник. Интересно, чему он радуется, ведь арфу я так и не купил.
* * *Вообще-то я пришел на базар, чтобы просто купить пакет молока, самого обычного. Почему я не купил его в ближайшем магазине или киоске? Честно говоря, не знаю, просто мне так захотелось.
Так вот, лавирую я меж торговых рядов, присматриваюсь к товару. В кондитерской палатке продают мед с осами. Для гурманов. Оригинально, но меня интересует молоко. Продают ли в этом паршивом городе молоко в пакетах, или нет?
Думаю, продают, но выяснить это так и не успеваю. Не дойдя до мест продажи фасованной жидкости для заливки чая, я притормаживаю. Вот за прилавком прелестная девчонка, она совсем не похожа на мрачных торговцев, каждодневно приезжающих на ненавистную службу на должности реализатора. Перед юной леди выставлено несколько банок разной емкости.
— Мадемуазель, Вы стеклотарой торгуете, или же напротив принимаете? — интересуюсь я.
— А вот и не угадал, — с невероятно радостной интонацией в голосе ответствует девушка, — я молоко продаю. Купи молока, это вкусно.
— Свежее?
— Еще бы.
— Сама доила?
— Еще бы, — не балует разнообразием ответов собеседница. — У меня корова в квартире живет, — хвастливо добавляет она.
— Так это ж просто замечательно! — восхищаюсь я. — Меня, кстати, Полиграф зовут.
— Аленушка, — представляется девушка, — как в старой сказке.
— Любишь «Короля и шута»? — удивляюсь.
— Терпеть не могу.
— Аналогично, — произношу с облегчением. Уверен, что она слушает «Queen». Даже не спрашиваю.
— Любишь молоко? — тем временем проявляет интерес Алена.
— Вообще-то не очень, — признаюсь я, — просто хочется чай с молоком. Исследую влияние английского завтрака на сознание.
— Здорово! — Искренне восхищается моя новая знакомая. — Но сейчас молоко тебе уже не поможет. Поздновато для завтрака. Приходи ко мне завтра утром, вместе будем исследованиями заниматься.
— Так может я и заночую у тебя? — Не могу не задать такого вопроса.
— Э, нет, — возражает Алена, — вряд ли мне тогда выспаться удастся. А я обязана хорошо поспать, Мурка не любит сонных, лягается.
— Любопытно, — отдаю должное корове. Что ж, пора бы и честь знать. Записываю адрес девушки, оставляю ей свой — чтобы по-честному было, прощаемся до завтрашнего утра.
* * *Сегодня я просыпаюсь без будильника. Такое всегда случается, когда с утра намечается что-то важное, поездка, к примеру. Или как сегодня. Поразительная штука этот внутренний будильник: понятия не имеешь, когда заснул, зато заранее знаешь, когда проснешься. Здесь разве что смерть может стать помехой, впрочем, ради такого дела она и до утра подождать может.
Привожу себя в порядок, одеваюсь, выхожу во двор. Лишь на улице закуриваю — сигарету, выкуренную дома, можно при определенном подходе считать завтраком. А завтракаю я сегодня у Алены. Она, кстати, недалеко живет, что радует.
Добравшись благополучно и без приключений до Аленкиной квартиры, звоню в дверь. Мне открывает заспанная хозяйка жилища — оказывается, я прибыл слишком рано. Девушка идет посмотреть еще один-два короткометражных сна, я же отправляюсь на кухню, дабы сварить овсянку и поджарить яичницу с беконом. Корова за все время моего пребывания в этой квартире ничем не обозначила своего присутствия. На редкость флегматичная похоже тварь. Сварив кашу, иду будить Алену. Настало время отведать настоящий завтрак простого англичанина. Деревенского англичанина, городским молоко молочники разносят, корову доят перед завтраком разве что деревенские. Возвращаюсь на кухню, погружаюсь в состояние ожидания, предвкушая успех. Но… Что за грохот? Врываюсь в комнату и вижу бьющуюся в истерике хозяйку квартиры и мертвую корову. Издохло животное недавно, но выглядит все равно малоприятно. Алена обвиняет в случившемся меня и с криком прогоняет вон. Видно не судьба отведать настоящий английский завтрак, но это и к лучшему. Есть пищу простолюдинов не пристало падшему богу. Пора возвращаться к старому доброму чаю с рыбой.
* * *Вроде все не так уж плохо. Корову, конечно, жаль, но не то чтобы очень, я ведь не индус все-таки. Девчонку тоже жаль, но, если подумать, это красиво держать в квартире корову, но, черт возьми, бессмысленно! Так почему ж на душе у меня так хреново. «Чувак, не парься, — говорю я себе, сейчас ты придешь домой, выпьешь чаю с рыбой, потом включишь комп и посмотришь божественный пинкфлойдовский концерт на развалинах Помпеи, расслабишься, повосхищаешься тому непотребству, что учиняет с гитарой Гилмор. Остынь, Полиграфушка. Вспомни ту композицию, что тебя так уносит. „Set the controls for the heart of the sun“ с неземным вокалом Вотерса».
Но прийти в норму все никак не получается. Что-то не дает покоя. И вдруг… Озарение! Я осознаю, что именно. Поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и со всех ног спешу обратно. Подбегаю к подъезду Алены, пулей влетаю на кухню и сломя голову мчусь на кухню. Там я беру самый большой и острый нож и направляюсь в комнату.
Картина та же. Аленка сидит на полу и сотрясается от рыданий. Даже не обращает на меня внимания. Подхожу к туше, вспарываю ее, так и есть.
— Эй, посмотри сюда! — Кричу, — Это ж не настоящая корова!
Алена недоуменно смотрит на тушу и вдруг осознает, что из сделанной мною прорези высыпаются опилки. Это чучело.
— Ты хоть понимаешь, что это значит?! — продолжаю кричать я, — Твоя корова жива! Ее просто подменили.
— Откуда ты знаешь, что она жива? — Осведомляется моя собеседница, несколько успокоившись.
— Я это чувствую. Это знак, тебе пора избрать другой путь, — отвечаю ей с уверенностью.
— Думаешь, это Бог сделал?
— Нет, не думаю. Но какая разница, кто это сделал? Ты хоть понимаешь, что произошло? Радуйся! Радуйся, мать твою!
