Чарльз Буковски - Фактотум
Зазвонил телефон. Он прозвонил несколько раз, прежде чем я сумел встать с кровати и доползти до аппарата.
— Мистер Чинаски?
— Да?
— Вам звонят из редакции «Times».
— Да?
— Мы ознакомились с вашей анкетой и хотим предложить вам работу.
— Журналистом?
— Нет. Уборщиком и рабочим по техническому об служиванию и ремонту.
— Хорошо.
— Ждем вас сегодня в девять вечера. Пройдите через служебный вход, это на южной стороне, и обратитесь в хозяйственный отдел. Вам нужен завхоз, мистер Барнс.
— Хорошо.
Я повесил трубку. Телефон разбудил Джан.
— Кто звонил?
— Меня берут на работу. Надо выйти сегодня вечером, а я еле-еле хожу. И что теперь делать?
Я доковылял до кровати — медленно, как черепаха, страдающая геморроем, — и лег.
— Ничего, мы что-нибудь придумаем.
— Я даже трусы не смогу надеть. Так что, похоже, с работой я пролетел.
Мы лежали, глядя в потолок. Потом Джан встала и ушла в ванную. А когда вернулась, радостно объявила:
— Я знаю, что делать!
— Да ну?
— Мы тебя перебинтуем.
— Думаешь, это поможет?
— Конечно.
Джан оделась и пошла в магазин. Принесла бинты, лейкопластырь и бутылку муската. Сразу же прошла на кухню, разлила вино по стаканам, добавила льда. Достала из ящика ножницы.
— Ладно, давай я тебя замотаю.
— Погоди, еще рано. Мне надо быть там в девять вечера. Я буду работать в ночную смену.
— Но мне надо потренироваться. Давай.
— Ну хорошо. Черт.
— Согни одну ногу в колене.
— Ага. Осторожнее.
— Ну, вот. Мы все кружимся, кружимся, кружимся.
Такая у нас замечательная карусель.
— Тебе кто-нибудь говорил, какая ты смешная?
— Нет.
— В общем, оно и понятно.
— Так, кажется, все. Только надо скрепить лейкопластырем. Вот сюда. И сюда. Все готово. Теперь давай другую ногу, любовь моя.
— Обойдемся без лишней романтики.
— Мы все кружимся, кружимся, кружимся. Какие у нас славные ножки. Большие и толстые.
— Как твоя задница.
— Не будь таким грубым, любовь моя. Это невежливо. Так. Опять скрепим пластырем. Здесь… и здесь. Ну, вот. Красота.
— Тихий ужас.
— Так, теперь обработаем яйца. Твои большие и спелые яйца. Подоспели как раз к Рождеству!
— Погоди! Что ты собралась с ними делать?
— Буду их бинтовать!
— А это не очень опасно? Я смогу танцевать чечетку?
— Это абсолютно безвредно.
— А вдруг они выскользнут?
— Я сплету для них плотный кокон.
— Только сначала налей мне еще.
Я сидел, попивая вино, а Джан бинтовала мне яйца.
— Мы все кружимся, кружимся, кружимся. Бедные маленькие яички. Бедные огромные яйца. Что они тебе сделали? А мы все кружимся, кружимся, кружимся. Скрепляем пластырем. Здесь… здесь… и здесь.
— Не приклей яйца мне к заднице!
— Глупенький! Я никогда так не сделаю! Никогда! Я же люблю тебя!
— Да уж.
— А теперь встань и пройдись. Проверь, как ощущения.
Я встал и медленно прошелся по комнате.
— Слушай, и вправду не больно. Я себя чувствую евнухом, но мне хотя бы не больно.
— Вот видишь, как здорово. Сварить тебе пару яиц? Всмятку, как ты любишь?
— Да, свари. Кажется, я буду жить.
Джан пошла варить яйца. Мы сидели и ждали, пока они сварятся.
Глава 64
В девять я был на работе. Мистер Варне, заведующий хозяйственной частью, выдал мне карточку учета рабочего времени и показал, где стоят табельные часы. Я вставил карточку в аппарат, и он отметил мне время прихода. Потом завхоз выдал мне три старые тряпки и большой флакон с какой-то моющей жидкостью.
— Вокруг здания идет медное ограждение. Я хочу, чтобы оно было вычищено до блеска.
Я вышел на улицу. Да, медное ограждение присутствовало. Оно шло вокруг здания. Здание было большим. Я налил полировочной жидкости на перекладину и растер ее тряпкой. Посмотрел, что получилось. И не заметил существенной разницы между этим участком и соседним — еше не протертым. Люди, идущие мимо, с любопытством поглядывали на меня. У меня было немало тупых и дурацких работ, но эта работа была самой тупой и дурацкой из всех.
Я решил, что главное — это вообще ни о чем не думать. Но как можно не думать вообще ни о чем? Как вообще происходит распределение ролей? Почему я сейчас полирую какие-то дурацкие ограждения? Почему не сижу в своем собственном кабинете в редакции и не пишу умные и обстоятельные передовые статьи о коррупции на муниципальном уровне? Хотя, с другой стороны, все могло быть и хуже. Я мог бы родиться в Китае и работать на рисовом поле.
Я отдраил примерно двадцать пять футов медного ограждения, завернул за угол, увидел бар через дорогу и направился прямо туда, вместе с тряпками и флаконом. В баре не было ни души. Не считая бармена.
— Как жизнь? — спросил он.
— Замечательно. Мне, пожалуйста, бутылочку «Шлица».
Он открыл мне бутылку, взял деньги и выбил чек.
— А где девочки? — полюбопытствовал я.
— Какие девочки?
— Ну, вы понимаете. Девочки.
— У нас приличное заведение.
Дверь открылась, и в бар вошел завхоз Барнс.
— Я могу угостить вас пивом? — спросил я.
Он подошел ко мне.
— Допивайте, Чинаски, и идите работать. Даю вам последний шанс.
Я допил пиво и вышел на улицу вслед за завхозом. Мы перешли через улицу вместе.
— Вполне очевидно, — заметил он, — что вы не справляетесь с чисткой меди. Пойдемте со мной.
Мы вошли в здание и поднялись на лифте на какой-то из верхних этажей.
— Вот, — сказал завхоз Барнс, указав на длинную картонную коробку, лежавшую на столе. — В этой коробке — новые флуоресцентные лампы. Вы должны заменить перегоревшие. Все очень просто. Вынимаете старые лампы из креплений, а на их место вставляете новые. Вот там стремянка.
— Ага, — сказал я.
Завхоз ушел, я остался один. Помещение было похоже на складской ангар. Я в жизни не видел таких высоких потолков внутри обычного здания. Высота стремянки составляла ни много ни мало тридцать шесть футов. А я боюсь высоты. Я взял из коробки новую флуоресцентную лампу и медленно поднялся на стремянку. Мне пришлось снова напомнить себе: «Постарайся не думать вообще ни о чем». Я встал на верхней ступеньке. Лампа была около пяти футов в длину. Такие штуковины оченьлегко ломаются, и с ними трудно управляться. Я глянул вниз. Это было большой ошибкой. У меня закружилась голова. Внутри все оборвалось. Да, наверное, я трус. Я стоял на самом верху шаткой стремянки, рядом с огромным окном на одном из верхних этажей высотного здания. Мне очень живо представилось, как я срываюсь с лестницы прямо в окно, лечу вниз сколько-то там этажей и падаю на асфальт. Я стоял на стремянке и смотрел на крошечные автомобили, проезжавшие по улице далеко-далеко внизу. В темноте, подсвеченной светом фар. Потом я поднял руки над головой и — очень медленно — вытащил перегоревшую лампу и заменил ее новой. Потом я спустился вниз. Вздохнул с облегчением и пообещал себе, что никогда в жизни не поднимусь на эту стремянку еще раз.
Я обошел помещение. От нечего делать принялся читать, что написано на бумажках, оставленных на столах. Забрел в кабинет с огромным окном во всю стену. На столе лежала записка: «Хорошо, мы возьмем этого нового карикатуриста на испытательный срок. Но он должен действительно знать свое дело. В противном случае мы распрощаемся с ним сразу. Мы не занимаемся благотворительностью».
Дверь открылась, и на пороге возник завхоз Барнс.
— Чинаски, что вы здесь делаете?
Я вышел из кабинета.
— Просто интересуюсь, сэр. Я учился в колледже, на факультете журналистики.
— И за все это время вы заменили всего одну лампу?
— Сэр, я не могу. Я боюсь высоты.
— Ладно, Чинаски. Сегодня я вас отпускаю домой.
Вообше-то вы этого не заслуживаете, но я все-таки дам вам последний шанс. Завтра вечером, ровно в девять. И надеюсь, у вас уже будет настрой на работу. Приходите. А там посмотрим.
— Да, сэр.
Мы подошли к лифту.
— Скажите, Чинаски, а почему у вас такая странная походка?
— Это из-за ожога. Я жарил курицу на сковородке, и мне на ноги плеснуло горячим жиром.
— А я подумал, что вы были ранены на войне.
— Нет, сэр. Это все из-за курицы.
Мы вошли в лифт и спустились на первый этаж.
Глава 65
У завхоза Барнса, конечно же, было имя. Его звали Герман. На следующий день, а вернее — вечер, Герман встретил меня у табельных часов. Я отметил время прихода.
— Идите за мной, — сказал Барнс.
Он привел меня в какую-то комнату с тусклым приглушенным освещением и представил Джейкобу Кристенсену, который теперь будет моим непосредственным начальником. После этого Барнс ушел.
Почти все люди, которые работали в здании по ночам, были старыми, хворыми, поломанными и побитыми жизнью. Все ходили сгорбившись и еле передвигая ногами. Всем выдавали рабочие комбинезоны.
