Лоскутный мандарин - Суси Гаетан
А с другой стороны, почему бы ему об этом не рассказать?
– Убили его. Отец Лазаря умер потому, что его убили.
Ксавье вынул руки из карманов и медленно поднес их к щекам.
– Как его убили, кто это сделал?
– Убили его, и все тут, – буркнул старик, начиная терять терпение. Потом хлопнул себя руками по ляжкам и встал. – Ой!..Кокони иро-зо! – крикнул он приближавшимся рабочим, что на жаргоне членов Гильдии значило: «Эй!.. Я здесь!»
Один из троих разрушителей подошел к нему. Рыжие волосы, подстриженные ежиком, ручищи, которыми запросто можно завязать на узел кочергу. Когда-то этот малый был флейтистом в Карнеги-холле. Он сказал Философу:
– Пойдем, мастер. Пришло время крушить стену.
Пески устало подчинился. Ему по праву предстояло сыграть эту роль как старейшему рабочему. В последний раз он обернулся к Ксавье, будто хотел ему сказать, что выбора у него нет. Подручный ему улыбнулся, как бы давая понять, что не возражает против ухода философа, он же понимает, что к чему. Но взгляд его при этом, тем не менее, затуманился. (Потому что тем, кто еще не стал полноправным рабочим, было запрещено принимать участие в празднествах Гильдии.) Философ печально махнул парнишке на прощание рукой. Он не знал почему, но у него вдруг возникло такое чувство, будто он видит подручного в последний раз. Он постарался встряхнуться, отбросить печальные мысли и направился к остальным на строительную площадку. Ксавье охватили такие же предчувствия, причем нахлынули они на него с такой силой, что он пошел за своим другом. Но рыжий – бывший флейтист тут же цыкнул на него и оттолкнул, так что парнишка попятился шагов на шесть. Давая ему понять, что понял намек, Ксавье сделал еще несколько шагов назад. Но разрушитель бросил в него камнем, чтобы подручный ушел еще дальше. Потом он сделал тайный знак – выставил указательный палец и мизинец, – как будто хотел уберечься от сглаза.
Ксавье поднял валявшийся рядом молоток. Он медленно дошел до каната, огораживавшего строительную площадку, и там остановился. Он неуклюже переминался с ноги на ногу, пытаясь принять такую позу, которая свидетельствовала бы о том, что все у него в порядке, как одинокий ребенок, которого сверстники прогнали, не приняв его в игру.
Когда Философ присоединился к остальным разрушителям в центре строительной площадки, около сотни рабочих образовали большой круг, и четверо из них подняли его, держа за руки и за ноги. Старик не сопротивлялся. В горизонтальном положении его донесли до невысокой стенки, обреченной на разрушение. В стене было окно, и Ксавье очень надеялся, что все стекла были из него предварительно вынуты (но он не был в этом уверен, потому что расстояние до той стены было приличным). Руки и ноги Философа вытянулись, как будто те, кто его нес, хотели оторвать конечности от его тела; потом они стали раскачивать старика на вытянутых руках по траектории все более увеличивавшегося полукруга, и в какой-то момент со всего маха ударили его головой об окно. Одного этого удара было достаточно, чтобы выбить раму.
Теперь голова Философа высрвывалась с другой стороны невысокой стены. Рабочие продолжали держать его в горизонтальном положении, и оконная рама как бы обрамляла его голову. К нему подошел мужчина, одетый в женское платье, с женским париком на голове, подмазанный, подкрашенный и увешанный женскими побрякушками, но небритый. Он сдержанно поцеловал Философа в бровь. Стоявшие вокруг рабочие, следуя традиции, хранили молчание. Наконец движениями, исполненными подобающей случаю торжественности, соблюдая ритуал до последней запятой, мужчина в женском наряде стал накручивать длинные седые пряди Песков на бигуди…
Разрушители затянули печальный и неторопливый гимн. Пламя костра, в который никто не подбрасывал больше досок, горело уже не так ярко, хотя время от времени языки огня взметались ввысь. На строительном мусоре, растягиваясь длинными неясными контурами, умирали тени. «Когда-нибудь я стану одним из них, – подумал Ксавье, – и тогда они меня тоже полюбят». А ягнята, насаженные на огромные вертела над тлеющими углями, тем временем неспешно доходили до готовности, издавая восхитительный запах. Шкуры их пузырились и с треском лопались.
Лоскутный Мандарин
Потому что, если привязаться к другому существу, надо быть постоянно готовыми к тому, что эта привязанность может резко и внезапно оборваться; ведь жизнь- это веревка, которая часто рвется.
Ксавье Мортанс Отрывок из Писем к сестре
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ – Глава 1
Жюстин поставила чашку чая на стол. Прошло уже двадцать минут с того времени, на которое была назначена встреча, и теперь она думала, что ошиблась, доверившись этому типу, с которым почти не была знакома. К счастью, в это кафе захаживали многие представители богемы, и потому оно закрывалось очень поздно. Она решила ждать до одиннадцати. За третьим столиком от нее рыдала молодая женщина:
– И это после всего, что я для тебя сделала, после всего, чем я была для тебя!
Она обращалась к молодому человеку с прилизанными волосами, который нарочито не обращал на нее никакого внимания. Он курил сигарету, глядя в окно, держался надменно и заносчиво. «С таким без толку говорить о боли, которую он может причинить, – мелькнуло в голове Жюстин. – Он, должно быть, бьет ее, когда требует денег». Дальше за ними сидел толстый потный мужчина, за обе щеки уплетавший спагетти, – до всего остального ему не было дела.
В кафе вошел человек, которого она ждала. На нем был грязный, мятый плащ бежевого цвета, щеки заросли щетиной. Он ковырял в зубах спичкой. Не поздоровавшись и не сняв шляпу, мужчина подсел к ней за столик.
– Добрый вечер, – сказала Жюстин.
Тот буркнул в ответ что-то невнятное и поднес руку к шляпе.
Некоторое время он продолжал ковырять в зубах, потом проговорил:
– Почему вы назначили мне встречу так поздно? Я начинаю работать с раннего утра.
– А я допоздна работаю пианисткой в кинотеатре здесь по седству. Последний сеанс кончился в девять сорок.
– Ну, ладно, если вы ждете от меня новостей, для этого еще слишком рано.
– Но прошло уже три недели.
– Прошло, моя дорогая, что прошло – то прошло! Что я могу с этим поделать? Вы же мне не дали почти никаких сведений. Я начал с того, о чем вы просили: прочесал весь порт вдоль и поперек,
опросил грузчиков, обошел все кабаки, где из-под полы торгуют выпивкой. Кстати, вы должны будете оплатить мне расходы. Квитанции и все прочее у меня имеется.
Жюстин подумала о сбережениях, таявших не по дням, а по часам. Ну да бог с ними.
– Я все вам оплачу. Вы же знаете.
– И потом, тот молодой человек, который…
– Ксавье.
– Да, Ксавье. Кто знает, может быть, он просто, сел на какой-нибудь пароход. Там многих парней берут просто так, прямо перед отплытием. Если и его так взяли, он теперь может быть в другом конце света.
– Вы хотите сказать, что мне лучше бы вообще от поисков отказаться?
Мужчина насторожился: вопрос мог отразиться на его гонораре.
– Я только хочу сказать, что дело это не из простых. И если есть кто-то, кто сможет парня для вас найти, то человек этот – я, Гэри Хублер.
Он положил спичку на стол и мерзко щелкнул языком, пытаясь его кончиком забраться в дупло зуба, из которого выпала пломба. Когда обстоятельства вынуждали Жюстин иметь дело с такими вульгарными типами, от ненавирти и отчаяния у нее на глаза часто выступали слезы.
– Нечего и говорить, вы же понимаете, что, как только у меня будет хоть какая-то ниточка, я тут же дам вам знать. Вы живете там же?
– Нет. Это одна из причин, почему я хотела с вами встретиться. Я переехала сегодня утром. Вот мой адрес.
Она протянула Гэри Хублеру визитную карточку.
БЕЗМОЛВНЫЕ ПЕСКИ
МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ
ВЛАДЕЛЕЦ: ЛЕОПОЛЬД ОДОНАХЬЮ
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
