Майкл Тернер - Порнографическая поэма

Мы свернули с автострады к утесам Форшорс и остановились около школы общественных работ.

— Прибыли. — Рей выключил «Талл».

Бобби в недоумении огляделся.

— Леса фонда вон там. — Он указал себе за спину.

— Ты прав, Боб. Но я не могу отвезти вас туда.

Меня охватила паника. Что все это значило? Наши фотографии окажутся на столе судьи Смарта?

— Как это вы не можете отвезти нас туда? — взвился Бобби.

Я подавил смешок, очень нервный.

— Боб, я не могу отвезти вас туда, извини. Там объявился какой-то парень, который охотится за мальчиками вашего возраста, — печально улыбнулся Рей.

Я взглянул на Ранди. Тот, похоже, все знал с самого начала.

— Я подумал, что смогу оставить вас здесь и забрать в четыре часа. — Рей перевернул кассету. — На этих утесах вы будете в куда большей безопасности. Это я вам гарантирую.

Бобби качал головой, наблюдая за отъезжающим Реем.

— Пошли, Бобби, — обернувшись, позвал Ранди.

Мы вдвоем уже шли к обрыву. День действительно выдался прекрасный: летняя жара и цветение весны. Ранди так и сказал, когда мы шли, обдуваемые теплым ветром, и уже видели танкеры, выплывающие из Английской бухты. «Летняя жара и…» Я оглянулся на поникшего Бобби, стоявшего спиной к нам. Потом он поднял голову, повернулся и замер: мы здесь, а он там. Вот Бобби и помчался к нам, не желая мириться с таким положением. Да, очень уж ему хотелось быть с Ранди.

Тот уже бывал здесь, знал, где и что. Я это видел, потому что тоже здесь бывал. С отцом.

— Я знаю тропу, которая выведет нас на берег, — сказал Ранди. — Там классно. А по пути мы сможем обследовать старую орудийную позицию. — И двинулся дальше.

Мы последовали по узкой тропе на маленький карниз, невидимый сверху.

— Там настоящая пропасть. — Ранди указал на край карниза.

И точно, обрыв в двадцать футов, потом кусты, за ними пляж. Но что там происходит? Не подводят ли меня глаза? Неужели эти люди загорают голыми?

— Это неофициальная граница между Рек-Бич и Форшорс, — пояснил Ранди. — Но как мне представляется, обитатели Рек-Бич устроились здесь как дома. Круто, а?

Бобби смотрел сверху вниз на нудистов. Неодобрительно.

Ранди снял кроссовки, связал шнурки, бросил с обрыва.

— Песок внизу — супермягкий. Так здорово прыгнуть на него голыми ногами! — Ранди потер руки, приготовившись к прыжку.

Я посмотрел на его ступни. Жесткая, загрубевшая кожа. Видать, босиком он ходил чаще, чем в обуви.

— Я прыгну первым, чтобы показать вам, как это делается. Смотрите внимательно.

Он отступил назад, закрыл глаза, глубоко вдохнул. Я не мог поверить, что он правда прыгнет, но Ранди рванул к обрыву и взлетел в воздух. Мы в изумлении наблюдали, как он летит, потом приземляется на ноги, взрывая песок, делает несколько шагов и останавливается перед радостно вопящей подковой концов и сисек.

Бобби замер, перепуганный до смерти. А вот мне нравилось. Не сама поездка, не встреча с Реем, не музыка «Джентро Талл», не прогулка по утесам, а проступивший в Бобби страх. День обещал стать непохожим на другие. Когда я был маленьким, мы с отцом часто пускались в подобные приключения. То есть он привозил меня в странные места, где мы ели странную еду, говорили со странными людьми. Он постоянно приглашал таких, как Рей Кобб, в дом, хотя бы для того, чтобы позлить мать. Но это был особый случай. Особый, потому что у меня был хоть какой-то, но опыт. А у Бобби — нет. И у Ранди был. А у Бобби — нет.

Так что пришла моя очередь. Я снял «пумы», завязал шнурки, бросил кроссовки к солнцу, совсем как Ранди. Полетели они будто птицы. Ранди уже стоял у самой воды, махал руками. «Путь свободен». Я отступил на шаг, глубоко вздохнул.

— Ты не прыгнешь! — в ужасе заверещал Бобби.

— Прыгну, — ответил я, пусть и без стопроцентной уверенности.

Бобби схватил меня за руку. Он был в отчаянии.

— Клянусь… если ты прыгнешь, мы больше не друзья.

Теперь я точно знал, что прыгну.

Проблем не возникло. Ранди сказал правду: песок был супермягким. Я бы прыгнул и второй раз, если б не крутой подъем на карниз.

К тому времени, когда я поднял с песка кроссовки, Ранди уже перестал уговаривать Бобби. Теперь он объяснял, как попасть на пляж другим способом: подняться до узкой расселины, обойти наклонившуюся ель, пролезть между оголенными корнями и съехать на заднице. Все это заняло у Бобби примерно полчаса.

Мы с Ранди дожидались его, выбрав себе отдельную бухточку. Бобби, спустившись-таки вниз, трусцой припустил к нам. Еще издали по его движениям я понял, что он страшно зол. По мере приближения к нам он замедлил скорость и перешел на шаг.

— И как мы поднимемся наверх? — спросил он, словно уже пришла пора уходить.

Ранди хохотнул, повернувшись ко мне. Взгляд у него был странный, но мне он понравился. Словно говорил о том, что касалось только нас, его и меня. Но не Бобби. Словно он знал, что я не новичок в этих краях, что приехать сюда в микроавтобусе его отца, конечно, забавно, но не в диковину. Словно он догадывался, что я бывал в местах, где люди не носят одежду. Я не побоялся прыгнуть с обрыва, а значит, могу оценить, до чего все это странно для Бобби, и, может, посмеяться над ним, а это не так уж и плохо. Я хохотнул, сказав что-то вроде:

— Отец привозил меня сюда ребенком, знаешь ли.

Ранди кивнул, отвернувшись. Что он мог добавить?

— Что вы нашли забавного? — выпалил запыхавшийся Бобби.

— В общем, ничего, — ответил Ранди. — Просто, когда ты бежал к нам, голые джоггеры[16] спустились по тропе следом за тобой и на мгновение казалось, что ты пытаешься убежать от них.

Бобби развернулся.

— Не вижу я никаких голых джоггеров.

Ранди расхохотался. Я последовал его примеру. Бобби уселся рядом с нами, уставившись на танкеры. Ранди ткнул локтем в бок меня, я — его. Бобби снял кроссовки, аккуратно поставил рядом. Мимо прошла парочка, оба голые, веселые, замечательные. Солнце припекало все жарче.

Ранди встал и объявил, что он раздевается. На лице Бобби отразилось отвращение.

— Это еще зачем?

Ранди пожал плечами.

— Жарко, — ответил он и, сняв футболку, обнажил гладкий, безупречный торс. Я смотрел на его мышцы, перекатывающиеся под смуглой кожей, на густые каштановые волосы, торчащие из-под мышек, на пурпурные соски. Он пару раз крутанул футболку и бросил ее через пляж. Все это он проделывал очень быстро: ясное дело, не впервой. Я понял, что не должен уступать ему в скорости, если хочу показать, что я ему ровня. Поэтому поднялся. Бобби вскинул на меня глаза: неужели и ты? Я стащил с себя рубашку и положил на песок. Шорты и трусы снял вместе и разложил рядом с ней. Ранди, увидев, что я делаю, решил, что мысль дельная, и тоже соорудил из своей одежды подстилку.

Все происходило очень быстро, и меня это только радовало, потому что иначе я бы испытывал немалые неудобства. Та же история, что и с касторкой: если пить, то сразу. Или с солнцем, на которое нельзя смотреть долго. Раз — и я уже лежал на животе, солнце грело мне поясницу, а легкий ветерок холодил подошвы. Я задумался: а что мне сказать Бобби, но ничего путного на ум не шло. Он находился всего в трех футах, но будто и не существовал вовсе. Мне пришлось бы повернуться всем телом, чтобы увидеть его, и в тот момент для этого потребовалось бы слишком много усилий. Приблизительно столько, сколько могло бы уйти на пешую прогулку до аэропорта или заплыв до Сиэтла. Так что я решил, пусть Бобби сам подходит ко мне.

Я посмотрел на Ранди. Он сидел на корточках и развязывал связанные узлом шнурки. «Каков профиль, — подумал я. — И какое удивительное тело: гладкая кожа, рельефная мускулатура, гениталии здоровенные, мощные: член что бейсбольная бита, поросшая волосами мошонка. Ранди — мужчина… — Я закрыл глаза. — Понятное дело. Он, в конце концов, на год старше: оставался на второй год в пятом классе».

Я слышал, как Бобби борется со своей одеждой. Никогда раньше я не видел его голым, а он — меня. Я задался вопросом: он будет выглядеть как Ранди или как я? Мужчиной или мальчиком? Я перевернулся. Бобби сидел на корточках, спиной к нам, раздевшись до трусов. Он посмотрел на меня, и я будто увидел лицо его отца, это сердитое голтское лицо, когда в День спорта он требует, чтобы бедный Бобби бежал быстрее, быстрее, быстрее. А затем Бобби начал снимать трусы, запутался в них, упал, но я заметил, что он такой же, как я. Все еще мальчик. Ранди рассмеялся, но на этот раз я его не поддержал: не нашел ничего смешного.

И вот тогда, когда мы втроем, голые, лежали на животах, Ранди, который устроился между нами, перевернулся на спину и спросил, хотели бы мы послушать одну историю про Синди Карратерс.

— Ты же говорил нам, что не знаешь, кто она! — Бобби лежал, вытянув руки вдоль боков, не решаясь шевельнуться.

— Знаю, что говорил, — ответил Ранди. — Но лишь по одной причине: не хотел, чтобы вы дружили со мной только из-за того, что мы с Синди делали.