М. Раскин - Маленький нью-йоркский ублюдок
Мы с мамой вернулись домой, и обратно в больницу я поехал на своей машине уже один, мама не захотела ждать там. Я проторчал на стоянке у больницы, пока не стемнело, все это время прорыдав, как двухлетний младенец. А еще я молился каждому богу, которого только мог припомнить, чтобы Клео выкарабкалась. Я, помнится, говорил, что особо ни на Бога, ни на религию не рассчитываю, так оно и есть, но молюсь и благодарю Его все время. Ужасное лицемерие, конечно, признаю. Но в тот момент мне хотелось лишь одного — нормально попрощаться с Монстром. Это все, о чем я мечтал. Я прождал на стоянке пять часов, и все это время пялился на огромную водонапорную вышку у заправки через дорогу. Голубая краска была изъедена ржавчиной и местами облупилась, будто к этой штуке не прикасались лет пятьдесят. Помню, я задумался, как же так, невзирая на смерть Клео, завтра эта проклятая вышка будет такого же голубого цвета и так же облуплена, и ничего вокруг меня не изменится. Очень депрессивные мысли приходили мне в голову. От них хотелось в тот же миг и на том самом месте застрелиться.
В конце концов из больницы вышла одна из медсестер. Молоденькая девочка, лет двадцати, с яркими рыжими волосами. Она заметила меня сразу, как вышла, поскольку моя машина была на стоянке единственной. Крыша и стекла моего автомобиля были опущены, так что, как только она посмотрела в мою сторону, я сразу ее окликнул. Я перед этим чуть было не заснул, поэтому мой голос сипел, как старый телевизор.
— Скажите, моя собака жива? — спросил я ее, чувствуя, как вытекшая из носа сопля ползет по подбородку. Я так нервничал, что думал — умру. Казалось, будто этой глупой бесчувственной девушке потребовалось лет десять, чтобы ответить.
— Да, — сказала она, — ваша собака спит в палате.
Несмотря на то, что девушка была мерзким бесчувственным куском дерьма, я был так счастлив услышать это из ее уст, что издал вопль всей грудью. Такой громкий, чтоб все слышали. Моя Клео — настоящий стойкий солдатик. Она всегда была молодцом, с самых ранних лет. Храбрая девочка, моя Клео. Монстры не сдаются, вам не передать, как я восхищаюсь ей и горжусь.
В ту ночь я так и не заснул, но на следующее утро, едва взошло солнце, я помчался в больницу проведать мою Клео. Доктора Вол не было, вместо нее была какая-то тошнотворная жирная четырехглазая нацистка, ее звали доктор Менгл, по-моему. Эту женщину следовало бы до смерти истыкать гарпуном. Злобная нацистка была самой хладнокровной и безжалостной сукой изо всех, кого я только встречал в жизни. Какая же тварь! Сначала она пыталась помешать мне пройти к Клео, а затем все поторапливала, чтобы я уходил. Тогда мне было не до нее, я ревел навзрыд, но сейчас бы не отказался наехать на нее как следует. Хотелось бы запереть ее в одной из этих отвратительных хромированных клеток, вроде той, где сидела Клео, и заморить ее, жирножопую, голодом до смерти.
Вот так, мою родную Клео поместили в холодную хромированную клетку. Это было ужасно. К ней были подсоединены провода и трубки, она была так слаба, что даже не могла посмотреть на меня, от чего мне всю душу выворачивало наизнанку. Я попытался протиснуть свое тощее тело в клетку, чтобы посидеть с Клео, но клетка стояла как-то слишком неудобно, не было шансов пробраться внутрь. Мне пришлось наклониться и приблизить свое лицо к ней, несмотря на то, что она не могла двигаться. И я стал говорить, как ею горжусь и что мы вместе победим в этом бою. Я не переставая твердил ей, что мы победим, что все будет хорошо. Вытирая засохшую кровь с ее хорошенькой бело-коричневой мордочки, я снова и снова повторял, что как только она поправится, мы все вместе поедем в долгое чудесное путешествие. Но она только скулила, плакала и издавала звуки, совсем не характерные для моей сильной Клео Монстр. Далее вспоминать об этом больно.
Мне пришлось ненадолго уехать из больницы. Эта фашистка меня вынудила. Надеюсь, сейчас эта вонючая тварь получила по заслугам. Надеюсь, какая-нибудь бешеная псина давно разодрала ее на куски. Я решил приехать на следующий день, когда там будет доктор Вол, от которой я узнаю о состоянии моей Клео в подробностях. Она была в двадцать раз умнее того так называемого доктора. Впрочем, уехал я не сразу. Еще немного посидел в машине на стоянке, плача и проклиная все на свете.
На следующее утро я первым делом помчался обратно. Доктор Вол была на месте, она отвела меня к Клео. Та была еще очень слаба и несчастна, до сих пор описывалась с ног до головы, но выглядела уже немного лучше. По крайней мере, мне так показалось. Пока я стоял, глядя на свою собаку, доктор Вол держала руку на моей спине. Потом сказала, что у Клео, скорее всего, рак желудка, но до результатов анализов, которые должны прийти только на следующий день, она не берется утверждать с уверенностью. Можете себе представить? Рак желудка. Да вы издеваетесь надо мной! Естественно, она мне сообщила, что если у Клео действительно рак, они ничем не смогут помочь. Выходило совсем паршиво. Я тут же решил забрать Клео из больницы домой. Если уж ей суждено умереть, пусть уж она, по крайней мере, умрет дома, в своей постели, а не в какой-то промозглой ветеринарной лечебнице, где все чужое и страшное. Во всяком случае, окажись я в подобной ситуации, ничего другого бы не пожелал. Доктор Вол была слишком добра, чтобы помешать мне исполнить задуманное, она помогла отстегнуть провода и трубки от Клео, при этом даже не шевельнувшейся.
Я отнес Клео в машину, а доктор Вол провожала нас. На мне была синяя куртка-пилотка, и, пока я ее нес, Клео ее всю описала. Пятна остались на куртке до сих пор. Я ее после этого не стирал.
— Надеюсь, вы оба знаете, что очень мужественны, — неожиданно для меня сказала доктор Вол.
— Да уж, секрет мужества в том, чтобы не показывать никому, что ты до смерти напуган, — ответил я, утирая сопли с лица. Жаль, что у меня не было шанса ее отблагодарить. Слишком я был тогда расстроен. В других обстоятельствах я благодарил бы ее до посинения.
Потом мы с Клео уехали. Я почувствовал себя в безопасности, только когда оказался на Шестьдесят восьмой аллее и занес Клео в квартиру. Все вонючие соседи так и повысунулись из окон поглазеть, что происходит — козлы любопытные, да плевать я на них хотел. Меня волновало только одно — устроить Клео поудобней. Положив ее на ее любимое одеяло, я сел рядом. Говорил ей, что согласился бы сражаться до последней капли крови, только бы увидеть, что она преодолела это суровое испытание, и, что как только она придет в себя, мы вместе, как в детстве, поедем в Мэн и будем на завтрак делить яичницу с беконом. Но это было совершенно бесполезно. Клео лежала на подстилке, дышала как Джейсон[4] и глядела на меня своими большими грустными карими глазами. Ее всю трясло, что меня реально пугало. Печальней всего было то, что она была умной собакой. По-моему, не столь страшно видеть, как болеют и умирают глупые люди или животные, но когда умирает кто-то заведомо осознающий, что с ним происходит — вот тогда это действительно больно наблюдать. Чуть позже в тот же вечер, около десяти, когда мы сидели над ней с мамой — к сожалению, и начались предсмертные мучения Клео. Не буду морочить вам голову — я точно не знаю, что произошло, даже не хочется об этом вспоминать, но внезапно Клео попыталась вроде вскочить и подойти ко мне, и тут вдруг, откуда ни возьмись, из нутра ее вырвался ужасный глубокий стон и она начала изрыгать огромные сгустки темно-красной крови. Вы даже вообразить не можете, насколько чудовищно это выглядело. Даже при желании я не мог бы передать это словами. Я вскакиваю и подхватываю ее на руки, а кровь все хлещет из ее рта на ее лапы, на мою куртку и джинсы. Господи, как же это было ужасно. Нам опять пришлось мчаться во весь опор обратно на Лонг-Айленд, но уже в другую ветлечебницу, в вонючем округе Нэссью. Удивительно еще, как она продержалась всю дорогу. Удивительно, как она продержалась, пока все эти ничего не понимающие сукины дети подключали ее к необходимым аппаратам и всяким штуковинам. Провалиться бы к черту всему тому, что там происходило и вообще всей этой долбанной ситуации, а толстой скотине, дежурившей в тот вечер, в особенности. Хотите верьте, хотите нет, но она была еще в десять раз хуже, чем прошлый так называемый доктор. Это было уже просто абсолютное зло в человеческом облике. Она даже начала орать на нас с мамой за то, что мы себя вели, как умалишенные. Мне показалось, что так же грубо она обращалась и с Клео, когда подсоединяла ее к проводам. Мне хотелось просто пришибить ее на месте, хоть я и законопослушный. Не знаю, как ее звали, но кем бы она ни была, она того заслуживала. Надеюсь, дамочка, вы слышите мои громкие проклятья. Это вам следовало бы заболеть раком желудка. Это вас следовало бы таскать из одной больницы в другую и запирать в клетках. Надеюсь, сейчас вы где-нибудь благополучно загниваете, недоделанный кусок дерьма.
