Рю Мураками - Экстаз
Норико дрожала все сильнее и сильнее. Она уже готова была упасть на диван и в тот момент, когда она протянула руку, чтобы опереться обо что-нибудь, вдруг почувствовала, что все внутри у нее закружилось. Появилось острое сознание того, чего она, собственно, ожидала, входя в эти апартаменты. Она много чего передумала. Весьма возможно, она ожидала, что бомж станет рассказывать ей все, что с ним было за все это время, пока они не виделись, конечно, они выпили бы чего-нибудь и она понемногу освободилась бы от своего напряжения, позволила бы этому мужчине действовать, он бы обнял ее, нежно приласкал. «Ты знаешь, ты можешь гордиться собой, — сказал бы он ей, — ты права, ты была права, что не соглашалась ни на какие посредственные компромиссы, а ждала меня». Потом он позволил бы ей завладеть его членом, которого она так хотела. Что-нибудь в этом роде. Но шум шагов отвлек ее. Ею овладело одно непреодолимое желание. Любой наркотик, будь то ЛСД, экстази, героин, кокаин или марихуана — не важно, действовал таким образом, что тело начинало требовать удовлетворения, и возникал риск, что объект впадет в истерику, если не осознает, что с ним происходит.
Норико, вы следите за моими словами?
Кейко Катаока пыталась продолжать говорить с ней в той же милой, спокойной манере, хотя не было уже никаких причин думать, что Норико понимает хоть что-нибудь из того, что она ей говорит. Она пыталась толкнуть ее на ложный шаг. Норико же тщетно пыталась найти, на что можно было бы опереться, взгляд ее блуждал в тумане, а на лице застыло выражение маленькой девочки, которую только что отругали.
— Эй, Норико! Я с вами говорю!
Норико приложила ладони к вискам и попыталась подняться. Но не сумела. Глазное яблоко расширилось у нее настолько, что скрыло радужную оболочку, она умоляла, умоляла, чтобы ей дали что-нибудь, скорее!
— Не понимаю, почему ты решила, что тебе так сразу дадут то, чего ты хочешь, — прошептала Кейко Катаока.
Не в привычках садиста пытаться подчинить себе бессознательное существо. Конечно, такие тоже бывают, но если называть человеком всякую тварь, способную ходить на двух ногах, то это будут всего лишь австралопитеки!
— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете? Не хотите прилечь на кровать? Идемте, я вас провожу.
Норико, стеная, согласилась. Она попыталась подняться, оперевшись на Кейко Катаоку, но ее шатнуло в сторону, и стаканы и ведерко из-подо льда полетели со столика на пол. Она с трудом стала вновь подниматься, вся в слезах. Кейко Катаока на этот раз сама подтолкнула ее к столу.
— Нет, вы посмотрите, что вы наделали, Норико! Залили все бумаги, — презрительно воскликнула она.
Она была выше сантиметров на восемь. Норико побледнела. Она взглянула на рассыпанный по полу лед, затем в лицо Кейко Катаоки и поняла, что не может подобрать слов извинения. Губы не слушались ее.
— Ах! Извините меня. Все спуталось. Что же делать? Что я могу сделать?
Слезы уже готовы были брызнуть из глаз. Кейко Катаока влепила ей пощечину.
— Соберите лед!
Бомж улыбался. Норико дрожала, потирая щеку. Она наклонилась, чтобы собрать лед, и повалилась на пол. В этот момент юбка у нее задралась, приоткрыв соблазнительные белые ляжки.
— Собирайте, собирайте, все до одного!
Норико была как ребенок. Она ненавидела себя. Еще пять минут, и она забудет про свой стыд.
— Норико! Вы отдаете себе отчет в том, что натворили? Вы залили папки с очень важными делами и рассыпали лед по этому шикарному паркету!
— Простите, я все соберу, простите меня.
Она разрыдалась, бормоча слова извинения, голос ее зазвучал громче. Кейко Катаока сделала знак мужчине, приглашая его подойти. Он поднял Норико, нежно обняв ее за плечи и запустив пальцы ей в волосы.
— Норико, Кейко моя секретарша. Совершенно естественно, что случившееся ей явно не по нравилось. Я тоже хочу извиниться за нее перед тобой. Но посмотри, у тебя вся юбка промокла. Иди, прими душ. Иди скорее.
Норико всем телом прижалась к мужчине и зарыдала еще сильнее. Душ — еще ладно, но ей хотелось, чтобы он выставил эту женщину, такую сильную, такую высокую; но она ничего не сказала. Она была уверена, что допустила непростительную ошибку. Смущенная до крайности, она удалилась в ванную. «Отчего я так теку?» — недоумевала она, подмываясь. Когда она возвратилась в салон, обернувшись полотенцем, скрывавшим трусики, Кейко Катаока сидела все на том же на диване, одетая в свой шелковый костюм цвета бордо, и сосала твердый член мужчины, стоявшего перед ней. Норико тихонько вскрикнула и закрыла лицо руками. Кейко Катаока подошла к ней.
— Простите меня, Норико. Я совсем не собираюсь отнимать его у вас. Но я тоже его люблю. Он так дьявольски соблазнителен, вы не находите?
Норико опустила руки, взглянула на Кейко Катаоку и кивнула. Эта женщина на самом деле любила этого мужчину и при этом обладала такой силой внушения, что у Норико мурашки поползли по спине.
— Идемте же. Я хочу, чтобы вы любили этого мужчину. Вы, должно быть, умеете это лучше меня: он меланхолик. Так, Норико?
Норико посмотрела на мужчину. В глазах у нее стояли слезы. Кейко Катаока медленно подвела ее к бомжу, держа за плечи. «Все вверх дном». Она чувствовала: все было не так, и не только в этом номере гостиницы, но во всей вселенной, чувствовала, что и Норико должна бы ощущать дрожащий воздух этой комнаты, хозяйничающий у нее в трусиках, щекочущей кожу. Норико застонала. Ей мучительно хотелось, чтобы он взял ее прямо сейчас, кончить, как можно скорее кончить, как раньше, много раз, а потом взять его член в рот и проглотить сперму, доказывая тем самым свою любовь к нему. Сопровождаемая Кейко Катаокой, она приблизилась к дивану, на котором сидел бомж, выпростав свой напряженный член. Подводя к нему Норико, Кейко Катаока вновь вспомнила о том, что он ей говорил. Голос у него тогда был совершенно спокойный, как у спортивных комментаторов, огшсьгоающих какое-нибудь движение теннисиста или гольфиста:
— Норико так странно устроена, и влагалище у нее такое глубокое, и так странно расположено, что когда я вхожу в нее, у меня такое впечатление, будто я не вонзаюсь, а скольжу по ее заднице, вульва у нее так широко открыта, такая влажная, так щедро обдаваемая вязкой жижей, что я не чувствую стенок ее вагины. Как бы объяснить? Похоже на свинину, нежное мясо самочки, которая всю свою жизнь питалась только ямсом. Сначала я не чувствую никакой упругости ее тела, хотя она, несомненно, оказывает какое-то сопротивление. Затем, через некоторое время, когда мы приближаемся к развязке, все у нее внутри будто превращается в турбомашину, края вагины сжимаются, все тело скручивается, и она кончает. Если я кончаю раньше, то создается впечатление, будто отливаешь в сточную канаву в окрестностях Осаки. С Норико хорошо только тогда, когда она съеживается, как гиена, рыщущая по саванне. Однажды я подсчитал: она кончила восемнадцать раз.
Кейко вспомнила о том, что он рассказал ей в тот вечер, лакомясь блинчиками «Сюзетт», опустошив при этом две бутылки «Шато Латур» семьдесят шестого года. Она остановила Норико, когда та уже готова была броситься в объятия мужчины.
— Мадмуазель Норико, одну минутку, пожалуйста! Сначала вы должны исправить ошибку, которую допустили. Я знаю, что он вас уже простил, но так все было бы слишком просто, вы не находите? Я слишком ответственная секретарша и считаю, что вы слишком легко отделались на этот раз. Что вы об этом думаете?
— Да, — согласилась Норико, оставшись в одних трусиках.
Кожа у нее покрылась мурашками. Она чувствовала, как вокруг нее распространяется запах ее вагины, и ей было как-то неудобно спускать трусики, не поняв, какое отношение это должно иметь к необходимости просить прощения. Она сама не заметила, как оказалась на коленях, связанная кожаным ремнем. Сеанс начался незамедлительно.
Когда начался сеанс, Кейко Катаока вдруг поняла, что то, о чем она всегда смутно мечтала, сейчас, прямо у нее на глазах, стало приобретать определенную форму. Бомж хоть и был несколько груб и неотесан, но зато умел заставить другого принять очевидную данность.
— Я на тот момент уже стала чем-то вроде легенды, признанной хозяйкой церемониала. А это накладывало свой отпечаток на манеру мыслить и требовало физической выносливости. Мужчины больше не представляли для меня загадки, я многое узнала, и можете назвать это как угодно, но я непременно должна была входить в пятерку первейших покорительниц, работающих в этой стране. Однажды этот человек даже сказал мне следующее:
— Кейко, ты могла бы стать психиатром.
— Психиатром? И что это за специальность? — спросила я.
— Приносить облегчение тем, кто страдает.
— Да, я как раз этим и занимаюсь, — ответила я.
Я понимала мужчин, что ими движет. Между тем один аспект до сих пор ускользает от меня: эта борьба, которую они все еще способны вести, даже после эякуляции, эта сила поднимать невероятные тяжести, эта энергия, которая переполняет их даже на последнем издыхании, даже когда они в состоянии полного физического истощения. Есть вещи, на которые мужчины не были бы способны, не обладай они этой слепой решимостью. И когда я думаю, что все, все делается для того, чтобы получить этот результат, эта мысль убивает меня, меня, Кейко Катаоку. Именно в этом мужчины, во всяком случае некоторые, превосходят нас, женщин, именно благодаря этой ничтожной разнице, которая толкает их на непредвиденные крайности.
