Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации
«Наибольшую опасность для Вселенной представляет мощный поток отрицательной биоэнергии из следственного изолятора, сокращенно – СИЗО. Здесь она аккумулируется, нагромождается и пронизывает космическое пространство на тысячи световых лет. В замкнутой, тесной среде собираются сотни и даже тысячи озлобленных личностей, которые только усиливают жестокость и коварство друг друга». Это было мнение майора милиции некоего Валерия Маруги, во время дежурств в участке написавшего целую книгу о вреде действующей пенитенциарной системы для Вселенной. Однако это было мнение профессионала с той стороны, а с этой, не всё выглядело так однозначно.
В СИЗО было весело. Наша хата № 17 (по тюремному «Один-Семь»), располагалась очень выгодно по тюремным понятиям, находясь между двух стратегически важных пунктов, одним из которых была женская «осужденка», а другим – взросляковая хата, где к тому же сидел необходимый для нашего правильного арестантского развития блатняк. Блатные всегда с уважением относились к малолеткам как к своей будущей смене. А потому грели и отмазывали нас, бедолаг, от злой тюремной мусарни. Что касается ковырялок, то они вели себя, как настоящие воровские жучки, помогая в нелегком освоении кичмановского быта своими эротическими малявами и рассказами через решку.
Уголовная лирика предстала передо мной здесь во всей своей суровой и пьянящей красе: стопроцентная феня (малолеткам по-фраерски базарить западло), наколки пешней на жжёнке, самокрутки-папироски, густой, как деготь, чифир, жиганская пацанячья взаимовыручка и поистине ницшеанское презрение к слабым, трусливым и продажным. Единственное, что меня мучило, это невозможность заниматься музыкой и то, что эти ребята, которые были рядом, были все тем же обычным, как правило, колхозно-деревенским сельповским быдлом, нахватавшимся модных в райцентрах и сельпо блатных неологизмов и лагерных представлений о том, что такое канать по жизни. Однако, как правило, эти «райцентровские авторитеты» и становились основным материалом, помимо его воли использовавшимся всей пенитенциарной системой в борьбе с преступностью (ЕМ: 27. Kirilian «Nutzak») претворяя в жизнь обещание вождя революции относительно того, что преступность эта, мол, сама себя изведёт. Методика сниспосланного Центральным Комитетом самоуничтожения для малины была проста: когда-то этой самой зелёной тогда еще малине была привита идеология, по содержанию и форме вроде бы являвшаяся альтернативой «коммунистическому новому порядку» и в то же время походившая на единственно правильный и реально осуществимый план выживания преступного мира в «коммунистической системе».
Остановлюсь на этом подробнее, так как среди всех причин, вдохновивших меня на работу над этим материалом, количественное уменьшение вида Буратино, получившего такую большую популяцию в нашей стране, – одна из наиболее важных. Нет, мне чихать на нравственную экологию «в этой стране» так же, как её демографию, и долю обывательского счастья на квадратный метр (Каждый получает то, что заслуживает, каждый заслуживает то, что получил). Дело в самих заражённых буратинной чумкой. Я просто таким образом охочусь на них. А вообще, нужно было бы давно уже издать соответствующим органам специальный свод воровского «законодательства» – «Понятия РФ». Кто-то может, конечно, возразить, что по этим законам, мол, уже никто и не живёт, но истины ради надо констатировать, что они существуют. Зачем? Ну, наверное, хотя бы затем, чтоб кто-то мог их нарушать! Это-то как раз и проделывал, например, мой папа, уменьшив пределы такой аболиционерской практики до размеров собственной психики.
Итак, понятия, как и любое законотворчество, так же, как и все предметы творчества, вообще, устроены таким образом, что основной принцип функционирования можно было бы свести к аналогии с неким прибором, на одном конце которого (перефразируя Б. Шоу) создающий, а на другом – дурак. В зависимости от планируемой публики прибор может работать по схеме спиннинга, бредня или невода. Принцип действия один и тот же. История изобретения этого устройства, по Библии, насчитывает пять тысяч лет. По той же самой Библии, изобретателем этого устройства, или, мы можем сказать, отцом правильного законотворчества считается племенное божество кочевников «хабиру» (евреев, короче говоря), известное как Иегова. Однако впервые открыто пользоваться этим орудием начал не просто плотник Иисус Христос. Однажды, прогуливаясь у моря в поисках съестного, увидел он в лодке двух взмыленных рыбаков, выпрастывающих из сетей барахтающуюся рыбешку. Далее по тексту Матфея 4:19 «…и сказал Он им, Следуйте за мной, и я сделаю вас ловцами человеков. И они тот час, оставив сети, отправились за ним…». И так, машина работает, и будучи отлажена в соответствии с новейшими технологиями и пожеланиями её пользователей, занимает первое место в одном из самых любопытных видов человеческой деятельности, что в Библии лаконично определяется, как «ловля человеков», являясь вместе с тем интернациональным средством бесконтактной физиологической и духовной кастрации населения планеты. Принцип работы этой машины, правда, в бытовом, упрощённом виде был внедрен большевистской «чрезвычайкой» во главе с Железным Феликсом (портрет которого надо сказать, до сих пор украшает оперской кабинет любой всероссийской ломки) в одуревшую от свалившихся на голову свободы и равенства уголовную богему. Интересно, что здесь были соблюдены принципы, легшие однажды в основу народной аксиомы, гласящей, что всякая рыба, которая гниёт гниёт с головы. Теперь, когда уже только убеждённые отморозки не знают, что патриарх преступности Лёнька Пантелеев (как и православный патриарх того времени Тихон) был завербован ЧК, понятно, почему «новая воровская политика» получила такой грандиозный размах, сила которого ослабла лишь с силой матрицы Советского Союза – Коммунистической Партией. Однако лишь ослабла, не погибла («Рукописи не горят», – говорят в подобных случаях пафосные герои. «Говно не тонет», – говорят вульгарные русские). Да и ослабла лишь в том смысле, что раньше урки, отвечавшие за жизнь зоны и соблюдение понятий, и сами свято верили в них, а сейчас их потомки верят лишь в то, что с помощью «понятий» они смогут иметь тех, кто в результате преимущества деревянного вещества над серым в своей башке стал по этим понятиям жить. Малолетка восьмидесятых годов была наглядным примером разрушительной силы закона, силы направленной на тех, кто его соблюдает. Ибо здесь имел место юношеский максимализм, отвергавший долю юмора, с которой позволяли себе взросляки вести себя, принимая жизненно важные решения в соответствии с этими законами.
Слепой бокс
«Где только человек может употребить принуждение, он применяет его»
Автор Известен«Уй в жопу – тра-та-та?» – почти уставшим голосом спрашивал Кореш Каблука.
Шла обычная рутинная работа по принятию очередного неофита в нестройные, но пупыристые ряды преступного мира. Для таких «торжественных» случаев вся хата собиралась за общаком. «Принимаемый» тоже сидел за общаком, но по другую сторону, так как был ещё не идентифицирован. Но, собственно говоря, его кредо по жизни уже устанавливалось, и каждый пиздюк в хате был сейчас для испытуемого чем-то вроде ходячего детектора лжи.
«Принимаемым» был вновь прибывший Саша Белянчик, вчера вечером ставший Каблуком. В тюрьме человеку без погоняла нельзя, нехорошо это. Вот поэтому-то «человеку без имени», которому не довелось обзавестись такой жизненно важной ценностью, как погоняло на воле, предлагалось припасть на решку и воззвать зычным голосом: «Тюрьма-старуха, дай кликуху, да не мастёвую, а путёвую!». Честь выбрать какое-то одно наиболее подходящее к нарекаемому имя из всех предложенных тюрьмой-старухой предоставлялась всей хате. Так, в результате недолгих дебатов, у нас в хате появился Каблук. Умница и отличник из десятого «А» класса какой-то там школы в среднерусской полосе Саша Белянчик, оказавшись среди кровожадных малолетних отморозков, догадался-таки скрыть свою «гражданскую кликуху», ведь одноклассники звали его Белянка и женственность такого прозвища могла сыграть с Сашей злую шутку.
– Ну, чё, бля, Каблук, тормозишь, в натуре?! – начинал срываться Кореш. Он терял терпение потому, что прописка двигалась медленно, а бремя её проведения по выпавшему жребию лежало на нём.
– За тормоза веслом по чану! – помогал Корешу самый старший малолетка Вадя Бендер, просидевший в хате больше всех остальных. К его хриплому слову не прислушаться было нельзя, он был старожил, и динамить его означало не соблюдать малолетских традиций.
Через какое-то, наверное, совсем неуловимое для Саши мгновение после реплики Бендера он получил тем самым веслом по голове. Ибо веслом называлась тюремная алюминиевая ложка, а чаном в данный момент как раз была Сашина голова. Голова дернулась, Саша исподлобья глянул на Бендера.
