Чак Паланик - Удушье
Урсула задирает юбки и топает через коровий навоз на деревянных башмаках. Пинает слепого цыплёнка, мешающего пройти. Кто-то щёлкает её на плёнку в процессе пинания. Семейная пара просит было Урсулу подержать их ребёнка для снимка, но потом, наверное, замечает её глаза.
— Не знаю, — отзывается Дэнни. — Ребёнок — это же не собаку завести. Я хочу сказать, дети живут очень долго, братан.
— Ну, а если она не планировала бы оставить ребёнка? — спрашиваю.
Дэнни поднимает взгляд, потом опускает, глядя в пустоту, потом смотрит на меня:
— Не врубаюсь, — говорит. — Ты имеешь в виду, типа продать его?
— Я имею в виду — типа принести его в жертву, — отвечаю.
А Дэнни говорит:
— Братан.
— Просто предположим, — рассказываю. — Что она собирается раздавить мозг этого нерождённого зародыша, высосать всю кашу большой иглой, а потом впрыснуть эту фигню в голову кое-кого из твоих знакомых, у кого повреждение мозга, чтобы его вылечить, — говорю.
У Дэнни отвисает челюсть:
— Братан, ты же это не про меня, а?
Я это про мою маму.
Такое называется «пересадка нервных клеток». Некоторые зовут её «прививка нервных клеток», и это единственный эффективный способ отстроить заново мамин мозг на такой поздней стадии. Он был бы шире известен, если бы не проблема с получением, ну, ключевого ингредиента.
— Ребёнка изнутри, — произносит Дэнни.
— Зародыша, — поправляю.
«Зародышевая ткань», как сказала Пэйж Маршалл. Наша доктор Маршалл с её кожей и ртом.
Урсула останавливается возле нас и показывает на листок газеты в руке Дэнни. Объявляет:
— Раз уж дата на нём не 1734 год — ты в жопе. Это нарушение образа.
Волосы на голове Дэнни пытаются отрасти, только некоторые вросли и спрятаны под белыми и красными прыщиками.
Урсула отступает, потом оборачивается.
— Виктор, — зовёт. — Если я тебе понадоблюсь — пошла сбивать масло.
Говорю — «позже». И она отваливает.
Дэнни спрашивает:
— Братан, так у тебя значит выбор между мамой и первенцем?
Дело нехитрое, как оно видится доктору Маршалл. Мы делаем такое каждый день. Убиваем нерожденных, чтобы спасти пожилых. В золотых струях часовни, выдыхая свои аргументы мне в ухо, она спросила — каждый раз, когда мы жжём галлон топлива или акр джунглей, разве мы не убиваем будущее, чтобы сохранить настоящее?
Полнейшая пирамидальная схема Социального страхования.
Она сказала, когда её груди торчали между нас, — сказала: «Я иду на это, потому что мне небезразлична твоя мать. А ты мог бы как минимум выполнить свою маленькую роль».
Я не спрашивал, что значит маленькую роль.
А Дэнни просит:
— Так расскажи мне правду про себя.
Не знаю. Я не смог пройти через это. Через эту хуеву роль.
— Да нет, — говорит Дэнни. — В смысле, ты уже читал дневник своей мамы?
Нет, не смог. Я чуток встрял на этой мутной теме с убийством ребёнка.
Дэнни внимательно смотрит мне в глаза и спрашивает:
— Ты на самом деле что, типа, киборг? Про это был твой большой мамин секрет?
— Что-что? — переспрашиваю.
— Ну, такое, — объясняет он. — Искусственный гуманоид, созданный с ограниченным запасом жизни, но со встроенными фальшивыми детскими воспоминаниями, поэтому тебе кажется что ты реально настоящий человек, но на самом деле ты скоро умрёшь.
А я пристально смотрю на Дэнни и спрашиваю:
— Так что же, братан, мама сказала тебе, что я какой-то робот?
— У неё про это написано в дневнике? — интересуется Дэнни.
Подходят две женщины, протягивают фотоаппарат, и одна спрашивает:
— Вы не против?
— Скажите «чиз», — командую, и щёлкаю их улыбающимися на фоне коровника; потом они удаляются, унося очередное мимолётное видение, которое почти ускользнуло. Ещё один окаменелый миг в сокровищницу.
— Нет, я не читал её дневник, — говорю. — Я не трахал Пэйж Маршалл. Ни хрена не могу делать, пока не решу насчёт того самого.
— Ладно, ладно, — отзывается Дэнни, потом высказывает предположение. — Тогда значит на самом деле ты просто мозг, который лежит где-то в кастрюле, а его стимулируют химикатами и электричеством, чтобы ты думал, будто живёшь реальной жизнью.
— Нет, — отвечаю. — Я стопудово не мозг. Это не то.
— Ладно, — говорит он. — Понимаю, о чём ты, братан. Я даже сдачу в автобусе прикинуть не могу.
Дэнни сужает глаза и запрокидывает голову, смотрит на меня, подняв бровь.
— Вот моя последняя догадка, — объявляет.
Говорит:
— Так вот, мне видится так: ты просто объект одного эксперимента, и весь мир, который ты знаешь, на самом деле просто искусственная конструкция, населённая актёрами, которые играют роли всех людей в твоей жизни, а погода — просто спецэффекты, а небо покрашено в голубой, а ландшафт везде — просто декорации. Годится?
А я отзываюсь:
— Чего?
— А я на самом деле потрясающе талантливый и одарённый актёр, — продолжает Дэнни. — И просто прикидываюсь твоим глупым невезучим лучшим дружком-онанистом.
Кто-то щёлкает на плёнку меня, ковыряющегося в зубах.
А я смотрю на Дэнни и говорю:
— Братан, да не прикидываешься ты нифига.
У моего локтя на меня скалится какой-то турист.
— Виктор, эй, — говорит он. — Так вот ты где работаешь.
Откуда он меня знает — хрен разберёшь.
Медфакультет. Колледж. Другая работа. Или, может статься, он просто очередной сексуальный маньяк из моей группы. Прикольно. Он не похож на сексоголика, но никто никогда не похож.
— Эй, Мод, — зовёт он, толкая локтем свою спутницу. — Вот парень, про которого я тебе вечно рассказываю. Я спас этому парню жизнь.
А женщина говорит:
— О Боже ты мой. Так это правда? — втягивает голову в плечи и выкатывает глаза. — Наш Реджи вечно вами хвастается. А я вроде бы всегда думала, что он гиперболизирует.
— Ах да, — отвечаю. — Наш старина Редж, да-да, он спас мне жизнь.
А Дэнни подхватывает:
— Опять же — а кто нет?
Реджи интересуется:
— У тебя нынче всё нормально? Я старался выслать столько денег, сколько мог. Хватило, чтобы разобраться с тем зубом мудрости, который тебе надо было выдернуть?
А Дэнни отзывается:
— Ох, вы уж мне поверьте.
Слепой цыплёнок с половиной головы и без крыльев, весь измазанный дерьмом, тычется мне в башмак, а когда я тянусь его погладить, оно всё дрожит под перьями, производит тихое кудахтанье и воркование, почти мурлычет.
Приятно видеть что-то более жалкое, чем то, каким я себя чувствую в этот момент.
Потом ловлю себя с ногтем во рту, в коровьем навозе. В цыплячьем дерьме.
См. также: Гистоплазмоз. См. также: Ленточные черви.
И продолжаю:
— Ах да, деньги, — говорю. — Спасибо, братан. — И сплёвываю. Потом снова сплёвываю. Щелчок Реджи, который делает мой снимок. Ещё один идиотский миг, который людям охота продлить навечно.
А Дэнни смотрит на газету в своей руке и спрашивает:
— Так что, братан, можно мне прийти пожить в доме твоей мамы? Да или нет?
Глава 20
Записанный к маме на приём на три часа объявлялся, сжимая жёлтое купальное полотенце, а вокруг его пальца была пустая впадинка на том месте, где положено быть обручальному кольцу. В ту секунду, когда дверь закрывали, он пытался всучить ей деньги. Пытался снять штаны. Его фамилия была Джонс, говорил он ей. Имя — Мистер.
Ребята, пришедшие к ней впервые, всегда были одинаковые. Она отвечала им — «заплатите потом». «Не надо так спешить». «Оставьте свою одежду в покое». «Незачем торопиться».
Она говорила, что в регистрационной книге полно мистеров Джонсов, мистеров Смитов, Джонов До и Бобов Уайтов, поэтому лучше бы ему выдумать себе другое прозвище. Она командовала ему лечь на кушетку. Опускала шторы. Гасила свет.
Таким способом ей удавалось заработать кучу денег. Такое не нарушало пунктов её условного заключения, но только потому, что комиссии по таковому не хватало фантазии.
Она говорила мужчине на кушетке:
— Итак, начнём?
Даже если парень утверждал, что придёт не за сексом, мамуля всё равно говорила ему принести полотенце. Платишь наличными. Не просишь её выслать тебе счёт потом, или расплатиться через какую-то страховую компанию, потому что такое ей было совершенно ни к чему.
Получаешь только пятьдесят минут. Парни должны были точно знать, чего хотят.
Это значит — женщину, позы, обстановку, игрушки. Не надо изливать ей никакие капризы в последнюю минуту.
Она приказывала мистеру Джонсу прилечь. Закрыть глаза.
«Позвольте всему напряжению на вашем лице раствориться. Сначала ваш лоб: дайте ему разгладиться. Расслабьте точку между своих глаз. Представьте ваш лоб гладким и расслабленным. Потом мышцы вокруг глаз — гладкими и расслабленными. Потом мышцы вокруг рта. Гладкими и расслабленными».
