Стив Айлетт - Атом

— Ты действительно думаешь, что этот вездеходный идиот — наш билет на выход? — спрашивает Термидор. — А какой мотив?

— Будем думать.

— Мне кролики нравятся, — предлагает Джоанна.

— Ну и вот, Джоанна хотел выйти из дела, завести кроличью ферму, и на это ему нужны были деньги. Он прицепил магнитную мину к заднице и вошёл в цитадель, требуя солидную сумму в обмен на твою жизнь. Ты осмеял его, назвал клоуном, даже бросил в него брюссельской капустой. Джоанна дёрнул за верёвочку, но мина не сработала, и вся банда поверглась в язвительный смех. Джоанна сказал — запоминай, Джоанна — «Ты за это заплатишь», и со слезами убежал в ночь.

— «Ты за это заплатишь», — хмурится Джоанна. — За кроликов?

— Прекращай, шутник, — щёлкает Термидор.

— Оставьте его в покое, — бормочет Кафка, потом выкрикивает то же самое.

— Когда он проходил мимо Хранилища Мозгов, мина детонировала, — продолжает Атом, — разнесла здание в щепки, но наш Убийца-Проманьонец остался на месте. В этот момент мимо пробегал никто иной, как Гарри Фиаско. Джоанна знал, что тот состоит в группировке, поэтому включил его в план, как навести копов на Тер-мидора, человека, который насмехался над ним.

— Как-то всё нелепо, — смутно бормочет Туров. — С чего бы Фиаско участвовать в его планах?

— Потому что Джоанна видел, как тот носит боди. Води, которое ты заставил его надеть, Туров, засунув его в стальной загон на окраине города. Вместе с дюжиной других невезучих. Ему одному удалось бежать, и ты не мог с этим смириться. Ты преследовал его в шипова-ном бронированном автомобиле, похожем на гигантскую тёрку. И ты гнался за ним, а интрига Джоанны развивалась. Определить ценность случайного объекта, подобранного с земли, мозга. Устроить вокруг него переполох — привести Термидора к мысли, что это истинная и единственная пикантность. Сделать так, чтобы Гарри выступил со своей историей перед судом и указал на группировку. Тем временем по всему городу квадратеют люди. Это тоже ты, да, Джоанна? И ты ос-тавляешь кипеть все ингредиенты сплетни, пока каждое органично произошедшее убийство, скопленное дьявольски опытными полицейскими, неизменно тайком откладывается среди их тоски по таким временам.

— А что я всё это время делаю? — спрашивает Термидор.

— Вырезаешь жестяные пистолетики для кукольных домов. С твоим единственным глазом ты весьма поднаторел в такой тонкой работе. Ты добиваешься патента на идею, когда Фиаско попадает в тюрьму, выбивая тебя из струи. Сэм «Сэм» Бликер может подтвердить, что тем вечером ты нарядился Сайта Клаусом и рыдал, пока борода не отвалилась, как подтаявший снег, и во весь голос сетовал на хрупкую сложность человеческого сердца.

Сидя на краю кресла, Сэм «Сэм» Бликер баюкает на коленях пистолет. Он хмурится.

— А я что делал?

— Ты угощал его суфле из алтея. Потом пошёл к Глушаку и сказал: «Это займёт его на некоторое время», и вы вдвоём, хихикая, пошли купаться ночью обнажёнными. С этого началась ваша любовь. На следующий день вы тайком поженились. Когда священник бурчал слова, обманчивые и торжественные, ты осознал, что вы — дриады схватки, герои, покинутые в этической спешке. Ваши подведённые смертью, налитые кровью глаза закрылись друг напротив друга тем вечером в красоте немого счастья и изнеможения. Вы были ближе, чем рай и ад, и вы принялись спорить друг с другом.

Сэм «Сэм» Бликер смотрит на Глушака, который беззвучно шевелит губами. Потом поворачивается к Атому.

— Он говорит, что не умеет плавать.

— Шут с ним.

— А что я делал, после того как съел суфле? — спрашивает Термидор.

— Тебя накрыл глубокий сон, — объясняет Атом. — И тебе снилось, что тебя коронуют по какой-то древней церемонии. Когда опустилась корона, вокруг начала порхать радужная бабочка, и её зажало между короной и твоими волосами зомби. Убрать её значило нарушить ход церемонии, и красоту оставили среди серых вспышек до её конца. Глубоко тронутый, ты проснулся с планом объявить себя официальной ва-лютой и читать свою стоимость каждый день в газетах. Ты вошёл в лифт и сказал мужчине, читающему как раз такую газету, что в добавок ко всему обаяние распустилось. «Действительно», — вежливо ответил парень, переворачивая страницу. — «Я открыл собачий приют». У тебя в животе всё перевернулось, когда лифт начал останавливаться, и лампочки коротко пригасли. «Привет, — говорит мужчина, — наверно откачивают темницу». Он достаёт акваланг из дипломата и надевает, поправляет мундштук и затягивает ремни. «Что происходит?» — кричишь ты. Он же оглядывается на тебя и, удивлённый, произносит что-то невразумительное, указывая на акваланг. Он трясёт тебя за плечи, когда вода начинает сочиться в щель в дверях и капать с потолка. Человек показывает на дверь, пытаясь объяснить, а капель превращается в душ, ко-торый набирает силу и мощь. Человек подбирает дипломат и стоит в поднимающейся воде. Ты стоишь в углу, хныкаешь. Газета кружится и качается на волнах. Свет вырубается, и человек произносит что-то через мундштук. Вода доходит тебе до колен, и ты бредёшь в другой угол, ощупывая стену в дегтярной тьме. Ты тянешься, и потолок легко сдвигается от прикосновения; ты слышишь скрип люка и удар, как у крышки жестянки с печеньями. Открываешь его, подпрыгиваешь и цепляешься за края, подтягиваешься, задыхаясь от усилий. Человек начинает протестовать через мундштук и тянуть тебя за ноги. Ты лягаешь его и выходишь победителем, встаёшь и огляды-ваешься. Ослепительный свет бьёт тебе в глаза, и ты слышишь придушенные смешки откуда-то спереди. Спотыкаясь, идёшь вперёд, прикрываешь рукой глаза, с испугом обнаруживаешь, что стоишь на театральной сцене перед полным залом. Почувствовав твоё смущение, они замолкают и сочувствуют тебе, и только пара безжалостных смешков. Ты шаркаешь вперёд, штаны насквозь промокли. «Где отель?» — вопрошаешь ты. К твоему удивлению, аудитория взрывается смехом, и некоторые даже аплодируют. Ты косишься на будку суфлёра — от смеха по его лицу катятся слёзы. Ты снова поднимаешь взгляд на аудиторию. «Я заблудился», — объявляешь ты. Крики веселья отдаются эхом; ты пытаешься разглядеть выход, а смех стихает, и ты молотишь кулаками по заднику. «Выпустите меня отсюда», — вопишь ты в ярости. Аудитория ревёт, и ты возвращаешься и пинаешь суфлёра в морду, а они катаются в проходах. Некоторые извиваются в невероятных корчах на спинках кресел, трепеща в истерике. «Что это за место?» — вопрошаешь ты. Потом спрыгиваешь со сцены и хватаешь зрителя за загривок, но опускаешь кулаки при виде человека, столь обессилевшего от хохота, что он не способен ответить тебе, даже если бы захотел. Ты прорываешься по центральному проходу, некоторые пытаются коснуться тебя, когда ты проходишь мимо, даже билетёр хихикает в слезах, выражая своё почтение между всхлипами. Похоже, все восхищаются тобой. Снаружи, перед театром всюду расклеены плакаты с твоим лицом, улыбающимся и в цилиндре. Уже ночь, идёт дождь, и ты ловишь такси. Когда ты садишься и говоришь, куда тебе надо, водитель отвечает, что отель разрушили китайцы двадцать лет назад. «Извините?» — спрашиваешь ты, наклоняясь вперёд. Водитель поворачивается к тебе — у него разложившаяся козлиная голова. Белая пена стекает с губ, а глаза закатились. Шины визжат, водитель безжизненно обвис на ремнях, машина запрыгивает на тротуар и влетает в витрину. Звенит сигнализация, и вдали лают собаки, когда ты выбираешься из обломков под душем воды, фонтанирующей из гидранта. Детали, Термидор, улавливаешь мысль?

— Погоди, это про мою жизнь мы тут говорим, — протестует Термидор. — Я просыпаюсь, и что происходит?

Атом его игнорирует.

— При всём уважении к Джоанне, он берёт Китти в руки, говорит, что если она даст ложные показания против Гарри, он объяснит ей надёжный путь в жизни, как использовать таланты, которые у неё есть, вместо талантов, которые, как она считает, у неё есть. Сделка есть сделка, как говорит К-мен.

— Ты говоришь, я навела копов на Гарри?

— Я даю тебе оправдание. Китти фыркает.

— Послушай, фраер, я вообще ничего не говорила, вообще ничего.

— Естественно, ангел мой. Но ещё он сказал, что если ты не испустишь фонтан красноречия, он порвёт тебя как занавеску и бросит тебя лицом в горе. Ты по-чувствовала… как бы ты себя почувствовала?

— И я почувствовала себя… ну… загнанной в угол?

— Загнанной в угол, конечно. Как конфетка в витрине. Конечно, ты исторгла поток и получила вознаграждение.

— Ну и какую мудрость веков этот парень мне поведал? — бросает вызов Китти, уже заинтересованная. Атом подходит и наклоняется к её уху, шепчет, и снова отодвигается. Китти смеётся холодным и счастливым, как рассвет, смехом.

— А как насчёт жирдяя? — вопрошает Термидор.

Кафка, ревниво признавая способность Китти ускользать от его взгляда, пугается, когда главарь группировки указывает на него.