Лидия Ланч - Парадоксия: дневник хищницы
Он сказал, что ему надо смотаться в Инглвуд. Забрать деньги у одного приятеля, который ему задолжал две с половиной штуки. За починку раздолбанной вусмерть «веспы». Сказал, что обернемся мы быстро. Заберем деньги и сразу смоемся. А на обратном пути, может, заскочим на представление Эдди Винсента по прозвищу «Ясная голова», который давал по три концерта в день в «Парисьене», довольно прикольном джаз-баре, куда любили захаживать пожилые черные парочки, чтобы вспомнить о юных голах и чуток растрясти задницу. Если все пойдет по плану, мы как раз успеваем на одиннадцатичасовой концерт.
Я сразу почувствовала, что тут что-то не так. Но все равно согласилась ехать. Не могла устоять — хотелось увидеть, какой он в деле. Мы зарулили в подземный гараж, выключили все фары и пару минут посидели в машине, чтобы глаза привыкли к темноте. Из-под пола гудит электрический генератор, гул звенит в темноте странным эхом. Он открыл бардачок и достал «Rigid». Нож с двенадцатидюймовым лезвием. Протер лезвие заскорузлым носовым платком, потом плюнул на рукоятку, протер ее тоже и положил нож на колени. Надел потертые кожаные перчатки, поднял нож и поцеловал его на удачу. Убрал нож в ножны, закрепил их на поясе. Улыбнулся кривой улыбкой, прошептал: «Ну, пошли…» Велел мне оставить дверцу чуть приоткрытой. Только совсем чуть-чуть. Чтобы свет был, но в глаза не бросалось.
Нас поглотила слепая черная пустота. Не видно вообще ни хрена. Непонятно, где зад, где перед. Шепчу ему:
— Марти… Марти…
Он шикает:
— Тсс… пошли…
Он приоткрыл дверь на лестницу, так что в щель просочилась узенькая полоска серебристого света. Еще ничего даже не началось, а у меня уже кровь колотилась в висках.
— Не произноси мое имя, пока мы не выберемся отсюда, и вообще, блядь, молчи, даже дыши через раз, — прошептал он, уткнувшись губами мне в шею. Кивнул в сторону лестницы и пошел первым, даже не оглянувшись, иду я за ним или нет. Разумеется, я иду. Хотя ноги как ватные. Один этаж, второй, третий. Двери в коридор — все заперты. Но его это не останавливает. Наоборот. Он преисполнен решимости. На шестом этаже он оборачивается ко мне и улыбается. Дверная ручка медленно проворачивается под его рукой. Свободную руку он запускает мне между ног, где джинсы уже мокроватые от возбуждения. Сгибает пальцы и вытаскивает меня в коридор за интимное место. Закрывает за нами дверь. Подносит пальцы к губам, нюхает остаточный аромат нервных секреций. Находим внешнюю лестницу. Спускаемся обратно на второй этаж, проходим по коридору, останавливаемся у двери в квартиру 9В. В голове звучит «Белый альбом» Битлов — сразу весь. Он дергает дверь. Заперто. Бьет по двери ногой. Нет ответа. Свет в квартире горит, на заднем плане тихонько играет музыка.
— Блядь… пошли на пожарную лестницу, — говорит он, поглаживая ножны на поясе. Мне так вставило адреналином, что я даже думать связано не могу, не говоря уж о том, чтобы спорить. Я послушно иду за ним — обратно на внешнюю лестницу. Еще немного — и я точно описаюсь от волнения. Я понятия не имею, что это за парень, которого мы ищем, и что мы будем с ним делать, когда найдем. Мы выходим на крышу. На небе светит половинка луны в обрамлении серебряных точек; расположение мертвых звезд в точности повторяет расположение мурашек у меня на спине. Марти прижимает меня спиной к двери. Открывает застежку на ножнах. Щелчок кнопки — как грохот выстрела. Он достает нож и обводит мой контур на двери — наподобие контура трупа на месте преступления. Лезвие разрезает толь, как глазурь на торте. Одной рукой держит меня за горло. Жарко дышит мне прямо в лицо. Отводит мне руку чуть в сторону острием ножа и ведет лезвием буквально впритык к моему бедру. Пинком расставляет мне ноги. Втыкает нож между ними и вкручивает его в дверь. Трется о рукоятку. Говорит, чтобы я свела ноги. Чтобы держала нож прямо пиздой. Чтобы держала крепко. Потом он расстегивает свои джинсы. Лоснящийся член вываливается наружу. Его болотистый мшитый запах мешается с ароматом гардений и морского ветра. Марти бьет членом о рукоятку. Тихонько стонет.
Я уже не могу — так хочу, чтобы он меня выебал: швырнул со всей силы о стену, раздавил своим скользким членом, смял, уничтожил. Он хватает меня и разворачивает лицом к двери; швыряет так, что я обдираю щеку. Грубо стаскивает с меня джинсы, шепчет: «Тсс… только тихо…» — трется членом мне между ягодиц. Обводит головкой вокруг сжавшейся от предвкушения дырочки.
Резкий, судорожный толчок. Сразу — и до конца. Секундная паника сразу сменяется облегчением. Ожесточенной сосредоточенностью. Он вскрывает меня. Рвет сзади, как кровожадный блудхаунд. Длинный нож — поперек груди. Стальной край прижимает сосок в молчаливой угрозе. Бред.
Возвращаемся к машине. Чем ближе к Смерти, тем живее себя ощущаешь. То, что нас объединяет и связывает — потребность все время давить на газ. Скорость. Хаос. К чему тяготеет он: гнать на предельной скорости на грязном, замызганном байке по грязным дорогам, собирая коктейль из раздробленных костей, треснутых черепов, бессчетных походов в травмпункты. Как оправдание его поведения. Чем одержима я: скачки кровяного давления, стимуляция адреналиновых желез — так чтобы зашкаливало. Играть со Смертью. Дразнить ее. Наш брачный обет: пугать друг друга до смерти — пока оная смерть нас не разлучит. Равнодушные мерзавцы — мы оба. Наша подпитка — страх. Страх: величайший афродизиак.
18
Хибара Марти в Топанге накрылась после нашего второго свидания. Сложилась, как карточный домик, под тоннами грязи. Ему удалось спасти кое-что из одежды, байк и грузовичок. Братец тоже благополучно спасся — с рюкзаком шмоток и коробкой кассет. Мне удалось втихоря выехать из отеля, не заплатив по счету. Мы решили подыскать себе временное пристанище — все трое. Нашли подходящее место в Венисе, почти в самом бандитском районе. Маленький полуразрушенный домик в паре кварталов от пляжа. Достаточно ведьмоватое местечко, чтобы местные дети не шастали к нам во двор. Их старшие братья — законченные уголовники — мотали сроки в местах не столь отдаленных. Удивительно, как к нам никто не вломился. Разумеется, красть у нас было нечего. Однажды утром, в воскресение, к Марти пристал какой-то придурочный отморозок, прямо около дома. Грозил ему дробовиком. Но Марти его запугал. Сказал, что если этот дебил его грохнет, он будет являться к нему в страшных снах, и что ведьма, с которой он живет, проклянет не только его самого, но и все его семейство — страшными заклинаниями сантериа и вуду. В лучших традициях кровной мести. Так что если парнишка хочет убить его исключительно для того, чтобы его приняли в банду, то — пожалуйста. Ради бога. Но оно того не стоит. Проклятие падет на всю банду. Юный мексикос стушевался и убежал, бормоча извинения. Пробежал полквартала, споткнулся, упал — дробовик выстрелил, расколов сонную тишину воскресного утра. Марти долго смеялся. Больше нас никто не беспокоил.
Я целыми днями писала в тетрадках всякую ерунду, бесцельно бродила по Венису, иногда забредала на пляж. Периодически соблазняла какого-нибудь юного гангстера лет четырнадцати. Раз или два в неделю Марти уматывал в Сан-Бернадино, Бейкерсфилд или Вентуру. Я увязывалась за ним — как прислужница в кровавой бане. Из недели в неделю — все то же самое. Целыми днями он чинит свой мотоцикл, восстанавливаясь после прошлой недели. Загружает грузовичок, едет часов этак дцать, потом пересаживается на байк. Пара минут бешеной гонки — и мотоцикл вдрубезги. Дальше — перевязать раны, загрузить что осталось от байка обратно в грузовичок, и ехать еще часов дцать, приходя в себя. Починить мотоцикл. Синяки сходят — и все по-новой.
Сезон спидвея закрылся. Свободного времени стало навалом. Мы не знали, куда себя деть. Надо было искать что-то новое, чтобы поддерживать выбросы адреналина, на который мы оба подсели. Ночные поездки по городу, по предместьям и пригородам, по отдаленным общинам. Что-то вроде паломничества по местам боевой славы убийц и маньяков. Просто чтобы не расслабляться. Марти знал все «горячие точки». Места, где Хиллсайдский Душитель выбрасывал трупы жертв. Угодья Ночного Охотника. Все пристанища Чарли. Обычно мы ехали молча. Чем ближе к цели, тем больше волнения. Сидишь, как на иголках. Марти выдумывал всякие игры, чтобы меня проверить: посмотреть, сумею ли я угадать точное место. Просил, чтобы я показывала дорогу, хотя я в первый раз видела эти места. Спрашивал, как бы я избавлялась от трупов. Так же нагло, как Буоно или Бьянки, которые бросали трупешники на видном месте, ничуть не заботясь о том, чтобы как-то их спрятать? Или, может быть, я разрезала бы их на маленькие кусочки, распихивала по мусорным мешкам и выкидывала на ближайшей помойке — или просто оставляла на жарком солнце, на радость грифам? Пусть бы гнили себе потихоньку где-нибудь на Голливуд Хилз, или в Пасифик Палисадес, или в Эрмоза Бич, где их обнаружили бы совершенно случайно и по прошествии нескольких дней — какой-нибудь любопытный сосед, или не в меру любознательный почтальон, или встревоженная родня, — распухших и синих. Их посмертные маски — навеки застывший ужас.
