Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров
Она была ему сейчас очень нужна!
А еще — нужно было выпить… Опасная мысль. Скиннер знал, чем она чревата. Он достаточно наслушался пьяных рассказов: предательство матери, отца, любимой. Всегда одна и та же история. Трагическая сага о потерянной любви, поломанной дружбе или утраченном богатстве, переходящая в воспаленно-грандиозные надежды на светлую жизнь — завтра, разумеется. А пока — наливай…
Днем он весел — смеется, поет.
Такие люди сами не замечают, как превращаются в говорящие стаканы, из которых, как из репродукторов, несется знакомый голос Алкоголя, поющего свою древнюю песню. Этот голос ни с чем не спутаешь: он шелестит сквозь людей, как ветер, а они лишь добавляют интонации, которые под занавес тоже уходят, и остается лишь пьяный неразборчивый шум. А люди-стаканы сидят — и никуда не стремятся, ни за что не отвечают, потому что стакану, по сути, нужно лишь одно: чтобы его постоянно наполняли.
Я стал одним из них. Я тоже превратился в стакан. Надо что-то делать, надо остановиться…
Когда мы впервые встретились, это было как волшебство: половодье чувств, иначе не скажешь… Я вдыхал аромат ее кожи, целовал глаза, губы, растворялся, как снежинка в теплом молоке.
А потом покатилось: ранние похмельные пробуждения, грязь на сердце, головная боль… Я путался в простынях, бурчал, отталкивал ее, пытаясь склеить осколки разбитого сна…
Кто же я такой? Как это называется? Пьющий человек? Как бы не так! Любитель посидеть в хорошей компании? Ага, в те дни, когда не пью один… Гребаный алкаш — вот как это называется!
Я алкаш. Трезвым практически не бываю. Либо пьян, либо мучаюсь с похмелья. А похмелье нельзя назвать трезвостью. Похмелье — это ад.
В воспаленном скиннеровом мозгу гремели счеты: он делал ревизию своей жизни, пытался вычленить путеводную цель из пестрого бурана грызущих душу тревог и вожделений. Во-первых, он не знал своего отца. Мать молчала, как обиженная рыба, и единственным постоянно мозолившим глаза фактом, в незыблемость которого он с недавнего времени свято и необоснованно поверил, была отцовская профессия: повар.
Можно ли скучать по тому, чего никогда не имел?
Да, можно. Я знаю… Помню, как отцы приходили смотреть наши футбольные игры. Большие уверенные мужики. Серьезный Росс Кингхорн подзывал маленького Дэсси, трепал по голове: ну, сколько мячей сегодня забьешь? Бобби Трейнор подмигивал щербатому Гэри — такой же шутник, как и его сынок. Моя старушка старалась как могла: стояла у поля, закусив сигарету, делала вид, что следит за игрой. Но чего-то не хватало… Даже Малютка Роб Макензи знал, где находится его отец, пускай тот и сидел в эдинбургской тюрьме «Саутон».
Пытаясь разыскать отца, Скиннер на самом деле хотел получить недостающую информацию о себе. Откуда он произошел? Где его корни — генетические и культурные? Закодирован ли алкоголизм в его ДНК? Уйдет ли депрессия, когда он узнает ответы на эти вопросы?
Вот встречу папочку — в колпаке, с половником — и пойму, откуда во мне тяга к бутылке.
К черту упрямую мать! Я сам его разыщу. Я ей докажу… Я им всем докажу!
Моя старушка была официанткой. Это факт. В каком же ресторане она работала?
Озарение накатило медленно и неотвратимо, как свинцовая волна. Чувствуя холод в желудке, Скиннер посмотрел на кофейный столик, где лежала книга в глянцевой обложке. «Альковные секреты шеф-поваров» Алана де Фретэ. Он нашел нужную главу и с прыгающим сердцем начал читать.
Грегори Уильям Томлин — один из любимейших моих поваров, но это еще не все. Я не погрешу против истины, если добавлю, что Грег — мой давний и близкий друг. Впервые мы встретились в 1978 году, в знаменитой эдинбургской таверне «Архангел». Вы спросите, как получилось, что один из величайших поваров Америки, пионер калифорнийской кулинарной революции, и вдруг оказался в таком заведении, как таверна «Архангел»? Я отвечу.
Таверна «Архангел» и по сей день сохранила репутацию лучшей в Эдинбурге питейной, где вдобавок можно неплохо пообедать. В мое время шеф-поваром в ней подвизался легендарный бонвиван Сэнди Каннингам-Блайт. Старина Сэнди, будучи неравнодушен к молодым увлеченным поварам, принял на работу вашего покорного слугу, а заодно и юного американского студента, который с рюкзаком за плечами путешествовал по Европе и волею фортуны по пути на французский фестиваль панк-рока оказался в Эдинбурге без гроша за душой.
Мы с Грегом сразу поняли, что одинаково смотрим на жизнь, и сделались неразлучными друзьями. Делились всем: печалями и радостями, записями и сигаретами, галстуками и женщинами, и даже — в исключительных случаях — кулинарными рецептами.
Скиннер медленно опустил книгу на стол. Каждый удар сердца выталкивал из пор холодную испарину.
Грег Томлин. Сэнди Каннингам-Блайт. Алан де Фретэ.
Таверна «Архангел».
Дуги Винчестер сидел за компьютером со скорбной миной, которая, впрочем, сменилась на равнодушную, как только в дверях показался Скиннер. Случалось, Винчестер запирался в своей каморке и не отвечал на стук, а потом с покрасневшим носом оправдывался, что был занят срочными делами. Его должность называлась «Специалист по особым проектам», хотя никакими особыми проектами отдел не занимался. Для него одного, в лучших бюрократических традициях, придумали пост, чтобы не платить неустойку за прерванный пятилетний контракт, который он умудрился заключить с департаментом сан-эпидемконтроля. До истечения контракта оставалось восемнадцать месяцев, а потом Дуги робко надеялся заключить контракт с другим департаментом и продолжить паразитическое существование вне времени и реальной работы.
Дэнни Скиннер и Дуги Винчестер были странной парочкой: первый только начинал карьеру, а второй, несмотря на свои сравнительно молодые сорок с лишним лет, вряд ли мог рассчитывать на ее продолжение. Их отношения Винчестер на полном серьезе называл «стаканной дружбой»; Скиннер даже смутно припоминал, что поначалу они использовали это выражение с иронией.
Теперь, однако, Дуги нужен был не как собутыльник, а как источник ценной информации. Он несколько удивился, когда Скиннер предложил сходить на обед в знаменитую таверну «Архангел» — обычно они заправлялись в других местах, более близких.
Таверна «Архангел» находилась рядом с вокзалом Уэйверли, а посему пользовалась особой популярностью среди туристов и транзитных пассажиров. Помещение было разбито на две секции: большая называлась «Мактаггартс» и представляла собой суровый спартанский паб, оживавший лишь по праздникам и выходным; меньшая — собственно «Архангел» — имела отдельный вход, хотя из «Мактаггартса» в нее можно было попасть и по коридору, мимо туалетов. Стойка бара здесь была короче, а толпа ярче, богемнее; на втором этаже располагался ресторан, славившийся отличной кухней. Скиннер никогда в нем не обедал, но несколько раз бывал с инспекцией, неизменно выявлявшей исключительную чистоту.
Скиннер направился в малый бар, к немалому ужасу Винчестера, заявившего:
— Ни-и-и, я сюда не пойду! Мне моя жопа дорога. Тут еще в старые времена одни педики ошивались.
— Да брось, все давно изменилось!— убеждал Скиннер.— Тем более сейчас день. Давай заглянем! Если не понравится, перейдем в соседний зал.
Винчестер на самом деле только притворялся, что боится геев. Единственное, что его волновало,— это литраж. За обедом он привык выпивать четыре кружки: первую практически залпом, в три-четыре глотка, вторую и третью — не спеша, смакуя, а четвертую — снова залпом, тем же макаром, что и первую. После обеда дверь в каморку специалиста по особым проектам почти всегда была заперта.
В этот ранний час за короткой стойкой сидели лишь два юнца с рюкзаками да стайка нагруженных покупками домохозяек из округа Файф, тем не менее бар казался переполненным. Пузатый бармен щеголял в антикварной футбольной фуфайке с рекламой виски «Феймос граус». Его волосы были выбелены и забраны в пучок. В молодые годы, до того как разжиреть, он наверняка не знал отбоя от кавалеров. Скиннер заказал по первой и имел удовольствие наблюдать, как Винчестер, двигая кадыком, совершает привычный ритуал.
— Ты здесь бывал раньше?— спросил он, когда кружка Дуги опустела.
— Да здесь все бывали! Каждый клоун, каждая шлюха. Классное было место.
— Эпоха панков, да?
Винчестер кивнул и сморщился, как будто скушал гадость.
— Ненавижу эту шваль! Они убили настоящую музыку. «Лед Зеппелин», «Дорз» — вот были парни!
Скиннер еле заметно улыбнулся: Винчестер ненароком приоткрыл перед ним живую, ранее неизвестную часть своей души, чудом уцелевшую в многолетнем мороке ежедневного пьянства.
— Помнишь, в Эдинбурге была группа «Старички»? Моя мать от них тащилась. Даже тусовалась с ними.
