Илья Соколов - Тьма, смотри на меня (сборник)
Шизняк в шляпе, пытаясь переварить пациентов в своих палатах, намучивших его за день собственным присутствием, как бы присел отдохнуть на скамейку.
— Одно здание: два корпуса: труп А и тело Б: три этажа, подвал, чердак. За задним фасадом сад, пищу тащат через двор, костры на крыше не жгут. Некоторые двери с одной стороны обычно без ручек, — пояснил Кот тоном экскурсовода по загробному миру. — Зайти сейчас самое время.
Обитые туманом двери входа были заперты. Над ними подмигивала неоновая вывеска «ВЫХОД», приглашая попытаться войти.
— Здесь невидимый замок, — промявкал Кот. — У тебя случайно нет невидимого ключа?
У неё был мел, который не намок при помощи чуда. Химена очертила контур ключа на асфальте.
— Не вижу, куда тут тыкать, — пожаловался Кот, пытаясь попасть в замочную пасть. Невидимая щель скважины неожиданно вскрикнула, почувствовав внутри себя ребристый кончик ключа. Кот не успел сделать им и пол-оборота, как двери с рёвом завелись и разъехались в стороны.
— Свободно, — указал чёрно-жёлтый спутник на полумрак внутренностей больницы. Ночь с ними попрощалась, они вошли.
Как только «выходные» двери, протяжно заорав, захлопнулись, их сразу охватила тьма, с которой Кот начал отважно сражаться, то и дело поскальзываясь, падая, натыкаясь на стены. В пылком неистовстве битвы он призывал темноту капитулировать, угрожал кровавой расправой, запугивал вечной враждой, разводом, разрывом всех деловых отношений. Потом Кот уверенно сказал «Тихо!», после чего раздался оглушительный грохот — этот «ночной боец» что-то уронил.
Дальше слышались недовольные окрики, видимо, поломанных растений, а затем посыпалось бряканье разбитого окна регистратуры.
Химена наконец-то клацнула выключателем. Свет озарил поле битвы.
Кот сидел на полу, глаза его сверкали торжеством ярости. Он улыбался улыбкой победителя.
Он, как оказалось, содрал со стены единственный кусок обоев в трогательную зелёную полоску; опрокинул с газовой плиты, мирно стоявшей в центре коридора, кастрюлю пельменей, которые тут же разбежались; расколол надвое коврик для ног; раскритиковал в пух и прах учебник по демонологии; раскрошил плитку шоколада, заначенную в учебнике; потоптал зелёные насаждения на подоконниках; разжёг вспышку недовольства персоналом у насекомых обитателей больницы (пауков, тараканов и мух); сильно нагрел пластилин, доведя его до жидчайшего состояния; буквами нарисовал автопортрет; разрушил чей-то воздушный замок; разбил стекло в карточном домике регистратуры; снёс башенку из домино, возведённую на деньги налогоплательщиков; допил оставленные медсёстрами лекарства; заработал несколько монет пением и умелой игрой на гитаре; потратил все эти средства на существование, купив смешную пару бутербродов; сыграл сам с собой партию в покер; с пользой провёл время; и невероятно рассмешил Химену своими чёткими, своевременными действиями.
— Сейчас я осознаю, что я сделал…
Казалось, его чуткой растерянности не будет предела, но Химена попросила «себя не винить». Довольный дух Кота воспрянул.
— Я и не думал тебя винить, — произнёс он, поднимаясь с пола.
Вдвоём они пошли по коридора в глубь больницы. Тот знаменитый аромат порченных препаратов, варёных экскрементов, пурпурного хлеба и водных свеч почти не ощущался. Было тихо.
Круглые часы , прицепившись к стене, стрекотали стрелками. Наблюдая за повадками времени, ночные посетители внимательно их изучили.
— Скоро обед, — подметил чёрно-жёлтый. Девушка глянула коротко на Кота и сказала:
— Мне бы чаю.
— И обсохнуть, — добавил тот броском через плечо, направляясь в одну из комнат. Шестая палата шепнула дверью. Внутри горел камин, кружил приятный полумрак, кремовый абажур тёплым светом указывал на закипающий чайник.
Кот снял бурлящий кипяток с электроплитки. На твидовом столе (перешит из старого пальто доктора Бена) ждут две треугольные чашки с заваркой.
Ведомая Котом горячая вода наполовину наполняет их.
Шерсть на кошачьей башке взъерошена.
— Я как айсберг в океане — очень плохо управляем… — напевает Кот во время процесса. Чай будет крепким.
— Сахар?
— Две.
Он смотрит на Химену хитрым взглядом, словно пьяный хирург на опухоль. Одежда девушки всё ещё мокрая. Сапожки в грязи, джинсы измяты. Футболка сидит в обтяжку. Равные края оборванной ткани вместо рукавов. Чёрный крест спереди на красном цвете.
— Переоденешься?
Кот дергаёт за подсвечник старинного стиля — это ручка встроенного в стену шкафа, который медленно распахивает пасть.
Из шкафа, оттолкнувшись от ржавой пружины, выпрыгивает смирительная рубашка, пару раз бьётся о противоположную стену и с нежным шуршаньем стелется у ног девушки.
Химена снимает свою одежду. Кот, загадочно улыбаясь, любуется её гладким телом, отхлёбывает чай.
— Странная у тебя красота, — мурлыкает он, когда девушка облачается в смирительную рубашку. Длинные рукава она закатала, не решившись их оборвать, уселась за стол из пальто.
— Хочешь есть? — спрашивает Кот. — Есть аминазин, инсулин, сульфазин, трифтазин, аскофен, глюкоза, гистамин, н-диметилтриптамин, псилоцин, серотонин, фламизин, аманита мускария…
— Спасибо, спасибо. Мне не надо.
— Заставлять не стану.
— А чем ещё здесь кормят? — её отстранённый взгляд в окно.
— Всем. Первоклассный хавчик. Но только не для нас, — Кот тоже оглядывается на окно. В стекло стучится темнота. Чёрно-жёлтый торжествующе указывает лапой на лампу. Кремовый свет отпугивает тьму. Кот снова поворачивается к отпивающей из кружки девушке. Чёрная часть её волос немного блестит, а белая половина уже высохла.
— Расскажи мне всё подробно, — просит Кот.
— Это будет не трудно… — говорит она, упираясь в спинку соломенного стула. — Я много раз пыталась выйти из жизни… В общем, я залезла на крышу, села на качели… Пошёл дождь, самый обычный… Я спустилась на улицу, где было очень темно… Никого со мной не было. Я пошла по ночному городу… Перешла мост, зашла в воду… Появился ты и не дал мне сдохнуть… Потом мы добрались сюда… А здесь я рассказываю тебе, как я пыталась выйти из жизни…
Чёрножёлтый нахмурился.
— Потерю памяти не помнишь? — спрашивает.
— Нет. Но я могла её забыть.
— Дежа-вю, связанное с этим местом? — Кот побрякал пальцами себе по голове. — Может, ты уже была здесь раньше?
Химена пожала плечами пространство вокруг себя.
— У вас тут есть человек без лица, отделивший его от себя выстрелом под подбородок из рогатки, — спросила она, как бы утверждая. — Он ещё протягивает ладонь для рукопожатия так, будто предлагает её купить.
— У нас тут есть Нигер из Ку-клукс-клана, — говорит Кот.
— Когда ты его кому-нибудь представляешь, то обычно говоришь…
— «Кстати, он — негр». — Заканчивает Кот мысль собеседницы, пялится в свою опустевшую кружку. И говорит:
— Один больной, здешний пациент, 10 лет вынашивал хитроумный план мести, но забыл кому мстить…
— Утопился в рукомойнике. — Уверенно итожит Химена. Кот согласно кивает. Она говорит:
— Другой больной считал, что он абсолютно здоров. Пробовал пробраться на фотографию, пытался создать «стилет Росмана» и продать его на чёрном рынке, хотел избежать капюшонов… А закончил он эти лихие подвиги тем, что…
– Не перерезал себе горло ложкой, — чёрно-жёлтый собеседник не дал ей закончить.
— А старуха-силиконщица?
— Эта уважаемая пожилая женщина… — припомнил Кот, уставив морду в потолок. — Она ведь ведьма в отставке?
— Кажется, да.
— Живой рухлядью скитается она по больнице, показывая каждому фотку своего сыночка…
— И приговаривает «Какой он красивенький, правда?» А на фотографий — тошнотворное лицо сигаретного окурка.
По окончаний фразы Кот, демонстрируя крайнюю степень брезгливости, притворно дёрнул лапами. Затем он произнёс вот это:
— Ещё здесь был больной, который думал, что умер, и требовал себя похоронить по всем правилам «государственного закона о мёртвых»…
— Он орал репризы и пытался смастерить себе гроб из спичек. А после его пришлось похоронить под лавочкой в саду, так он был настойчив…
— Но иногда он выбирается из «могилы», заявляя, что ему там одиноко, и склоняет других пациентов составить «загробную» компанию. Этакий мёртвый дуэт, — закончил Кот.
Ворох общей памяти обрывками разлетелся по комнате.
Они по-ночному молчали:
Смирительная рубашка на голом теле. Виденье облетелых тополей под ясным небо. Игла входит в нёбо. Игра тушит ко́ды. Длинные рукава закатаны до лунного листопадения. Сырой утренний рассвет ночи над Городом. Обтянутые серыми шкурами кожи, скелеты бегают наперегонки в поисках свободных могил. На дорогах расселись вороны. Пустой ветер треплет траву у склепов. Город-кладбище мёрзнет утренней тишиной…
