Тим Скоренко - Сад Иеронима Босха
Перед моими глазами стоит картинка из комикса. Из неведомой дали движется конвейер. По центру ленты — разделительная полоса. В какой-то момент конвейер разветвляется на два. То, что лежит на нем, — это женские тела. Точнее, нет — это живые женщины. Они лежат на спине, их руки и ноги прикованы, и они ногами вперёд движутся к развилке. Правая половина тела — справа от разделителя, а левая — слева. А на «перекрёстке» сидит обнажённый мужчина на высоком стуле. Внизу на стуле — велосипедный привод, который ведёт к огромной дисковой пиле. Руками мужчина управляет этой пилой. Когда женщина на конвейере подъезжает к развилке, её ноги раздвигаются расходящимися половинами ленты, и в неё вгрызается пила. А дальше по половинкам конвейера едут половинки тел. Всё вокруг в крови: конвейер, пила, мужчина с головы до пят, пол.
Джереми — это противоположность. Он сидит в том месте, где этот конвейер снова сходится (хотя это — за пределами рисунка). Он сращивает половины тел и исцеляет их. Единственный вопрос — кто тот мужчина с дисковой пилой.
Ты — Мессия, Джереми. Ты несёшь в мир радость и свет. Ты несёшь им счастье и тепло, свободу и здоровье. Каждое твоё слово — это непреложная истина, это правда в последней инстанции. Каждое твоё слово разрушает или строит города, объединяет и разделяет страны, по твоему слову извергаются вулканы и вырастают горы, текут реки, обрушиваются на камни водопады, с утра по твоему слову поднимается солнце, а ночью светит луна, приливы и отливы сменяют друг друга по твоему слову, Джереми, ветры дуют в указанном тобой направлении, и пальмы на далёких островах гнутся так, как ты им указываешь, грозы рождаются по твоему слову, гремят громы, льётся с неба дождь. И сердца, Джереми, миллиарды человеческих сердец бьются с твоим в одном ритме, попадают с ним в такт, стучат по твоему указанию и по твоей воле.
Именно поэтому, Джереми, ты не имеешь права ошибиться.
* * *И вот начинается. Грандиозное шоу. Демонстрация миру спасённой из тенет мрака и распутства. Шлюхи-девственницы. Елизаветы I Английской.
Сначала они шествуют по коридору. Пока они идут по коридору, молчаливые охранники, швейцарцы в комических одеждах, осматривают толпу с балкона собора Святого Петра. В честь сегодняшнего события возведено несколько трибун с VIP-ложами. Они захотели посмотреть на такое событие — эти стареющие голливудские ловеласы, принцы-монегаски, поп-звёзды и автогонщики, прожигательницы жизни и молодые мордатые олигархи. Они переговариваются между собой и приближёнными лицами. Они — это как раз та категория, которая приходит сюда развлечься. Им не нужен Джереми. Они и так в полном порядке — им не требуется исцеление. У них нет веры. Но им интересно. Если Ватикан предлагает шоу, значит, нужно смотреть, потому что это модно. Потому что об этом можно рассказать на званом ужине. Или в сауне.
Это Гордон Льюис — вот он, смотрите на него. Ему принадлежит вся европейская нефть, а он сосёт копеечный «Чупа-чупс», и его жена страшнее, чем Мэри Энн Вебстер. Спросите меня, кто такая Мэри Энн Вебстер, — я не отвечу. Достаточно набрать это имя в поисковике, и вы сами всё поймёте.
Это Максим Поташин. У него в Лондоне больше недвижимости, чем у всего английского королевского двора. Его супруга-фотомодель слева. Его любовница-фотомодель справа. Его дочь-фотомодель отдыхает дома со своим бойфрендом. Максим никогда не верил в Бога. Он хочет увидеть чудо своими глазами, а не по телевизору. Хотя именно сегодня никаких чудес не обещали. Сегодня будет просто немного другая проповедь. Более сильная, более эффектная. И более эффективная.
Десятки наименований товаров с изображениями Уны Ралти, с её свежепридуманной символикой и вымышленными высказываниями ждут на складах. Как только она выйдет на балкон, магазины откроют свои двери для покупателей. Продажи первого дня — самые высокие.
Смотрите: здесь все. Сильные мира сего и слабые мира сего. Все и никто. Боги и черви.
Коридор ведёт к неистовству и бешеной энергии, к жажде и голоду, к ненависти и обожанию. И вот они идут. Первыми — охранники, два человека в чёрных туниках, с холодными пустыми глазами. За ними — Джереми Л. Смит в белом с голубой перевязью. Следом — Уна Ралти. Далее — четыре кардинала. Последним идёт Терренс О'Лири, но он не будет выходить на балкон. Он останется за кадром. Его лицо — не для всех.
Да, есть ещё оператор. Профессиональный лгун высокого класса. Он снимает их сверху, снизу, сбоку. Но всегда таким образом, чтобы они казались величественнее, сильнее, выше. Чтобы сразу было понятно, что Джереми Л. Смит — это Бог, а Уна Ралти — Мария Магдалина. Чтобы они возвышались не только над толпой, но даже над всеми, кто их окружает. Кстати, телохранители подбираются соответствующим образом. Они должны быть сильными, ловкими, умелыми. Но всегда — меньше ростом, чем Джереми Л. Смит, поскольку быть выше — это слишком смело и нагло. Быть выше Бога — нельзя.
По толпе идут волны. Сегодня однообразное шоу проповеди сменится чем-то другим. Только они ещё не представляют чем. Они ждут свою Уну, не понимая, что сейчас всё пойдёт совершенно иначе, что Уна — это всего лишь предлог, разменная пешка на Е2, игрок, случайно попавший в финал. Впрочем, этого не знает даже Уна. Она видит себя центром композиции, форвардом в атаке, наконечником копья. Она и в самом деле ощущает себя сейчас Марией Магдалиной, библейской звездой. Она гордо задирает подбородок, как её учили, и она — только она — может позволить себе быть на одном уровне с Джереми. Не выше, но, по крайней мере, такой же.
Они выходят на балкон. Полицейские кордоны напрягаются, щиты — в стык, глаза прищурены за непробиваемыми колпаками шлемов. Толпа напирает, но ограждения тут стационарные, бетонные, на века.
Джереми раскидывает руки, будто пытается выманить из-за облаков солнце. И солнце выходит. Как по заказу, в плотном облачном слое появляется прореха, солнечный луч бьёт прямо в балкон, прямо в Джереми. Конечно, это знак. Толпа беснуется. Тысячи людей на площади. Миллионы — у телеэкранов. Сейчас Джереми Л. Смит скажет своё слово.
В этот момент я понимаю, как я его ненавижу. Я понимаю, что достанься подобный дар мне, я вёл бы себя совсем по-другому. Я бы воспротивился воле этих жрецов и не стал праздничным кабаном с пучком петрушки во рту. Я бы исцелял тихо. Я бы просто ездил на автомобиле по стране, по континенту, заезжал в больницы и помогал страждущим. Вы думаете, слава не распространилась бы? Вы думаете, я не обрёл бы всенародной любви? Обрёл бы. Только фарисеи не получили бы своих денег. Джереми — курица, несущая золотые яйца. Машина по производству денег. Всё, что вы видите, — это правда. Это и в самом деле Мессия, только мне кажется, что вам нужен не такой Мессия.
В портовых кабаках вспыхивают драки из-за Джереми Л. Смита. Кто-то считает, что он Сын Божий, а кто-то — что самозванец. Впрочем, последние — это старшее поколение. Это те, кому не втемяшивали правду о Джереми. Те, кто не читал учебников, не листал журналы. Они вымирают — это поколение динозавров, антисмитеры. Это не те, кто может подготовить убийство Мессии. Это те, кто умеет орать про такое убийство в кабаке. Это крикуны, ничтожества, пустые места, пережитки прошлого.
Джереми Л. Смит стоит, раскинув руки и подняв взгляд к солнцу. Микрофон включен. Крошечный передатчик в ухе Джереми сообщает, что можно начинать. Джереми подходит к микрофону. В ухо льётся привычная монотонная речь суфлёра. Джереми может повторять, может отклоняться от темы, но в целом — должен придерживаться канвы выступления, продуманной спичрайтерами.
И вдруг Джереми поднимает руку и выдирает из уха передатчик.
Спирокки делает шаг вперёд, но уже поздно. Ничего нельзя вернуть. У Спирокки ёкает сердце.
За пять лет можно научиться говорить. Особенно если с тобой работает орда лучших специалистов по психологии толпы. Они объясняют, какие фразы можно говорить людям, а какие — нет. Какие повлияют на массы, а какие не будут услышаны.
«Дети мои! — говорит Джереми. — Пришло это время!»
Хорошая фраза для вступления. Её уже не раз использовали спичрайтеры. Неважно, какое время пришло. Это может быть просто время собирать ежегодный урожай на полях или покупать свежую модель «Фиата». Или ещё что-нибудь. Но звучит это словосочетание громко и сильно.
Однако Спирокки понимает, что общих фраз не будет.
Скажу даже больше. Фраз не будет совсем.
Джереми поднимает руки. Луч солнца падает на лицо Спирокки. Потом на лицо Марко Мендозы. Потом на Джонатана Уайлдза.
Джереми разводит облака руками. Он дарует свет. Солнце — яркое, полуденное. Небо — голубое. Тёмные облака растворяются в воздухе, превращаются в едва заметную дымку и исчезают совсем. «Яви нам чудо». Вы просили чуда? Вот оно. Специально для вас. Хватайте его, ловите. Цепляйтесь за него. Это Джереми Л. Смит. Хлеба и зрелищ? Последнее — пожалуйста.
