Горан Войнович - Чефуры вон!
— Да выключи ты эту хрень! Это для гашишников — не для нормальных людей.
Реально: музыка для отморозков. Даже не знаю, что за народ был эти рокеры, чтоб такое слушать? Наверно, потому этот Дуле по прозвищу Агент ноль-ноль-три спился к старости.
— Дуле гашишник!
— Ты прикинь! Как он типа дует и крутит эту гомосяцкую музыку?
— Давай включай футбол, щас опять начнется.
Деян наконец музыку вырубил и включил футбол. Я вроде как стал даже за игрой следить. Подумал даже, что «Арсенал» — реально крутая команда и что Рональдиньо какой-то уставший и ничего не может. А тут — хопа! — и влетает Соня, и накрылось все: и футбол, и тусня, и все вообще. Как только она нас увидела, у нее аж в глазах потемнело. Взбесилась просто, а Деян чуть в штаны не наложил, когда ее увидел. Тут же телевизор выключил, хотя только-только второй тайм начался.
— Мы же договорились с тобой, что ты будешь уроки учить и никаких тусовок?
— Мы только матч посмотреть. Финал Лиги чемпионов.
— Это меня не интересует. Вообще не интересует.
Стало так тихо, даже странно как-то. Деян все руками размахивал, в телевизор тыкал, который и так был выключен, а Соня закатывала глаза, качала головой и фыркала, как Радован. Это самое фырканье, как выясняется, фишка всех предков. В том числе словенских.
— Не хочу ничего слышать. Ты должен исправить двойки по четырем предметам. По четырем. Конец мая уже.
Ясно было, что ловить тут нечего, лучше скорей домой свалить. Деян еще чего-то кочевряжился, чего-то придумать хотел, но с Соней этот номер не пройдет. Соню так уже все достало, что она как психованная; каждый раз, когда ее видишь, кажется, что она вот-вот с катушек слетит. Задушит кого-нибудь или еще чего-нибудь учудит. Опасная тетка, реально. Деян типа извинялся, а Соня смотрела на нас, будто это мы виноваты, что у Деяна четыре пересдачи и что он останется на второй год… Только не я его родил таким балбесом, уважаемая! Да пошла она со своей истерикой! Успокойся, жено луда,[111]как сказал бы Радован. Она ж другой не бывает, всегда дерганая, как собака. Смотрит на всех так, будто это они виноваты, что она по уши в кредитах и лимитах и хрен еще знает в чем. Хорошо, хоть Наташа умная и послушная. Только и она когда-нибудь чокнется с такими мамашкой и папашкой.
Почему Ади превратится в нарика
Из подъезда мы вышли как обосранные. Всех уже достала эта стрёмная фигня с Соней и Деяном… Не захотелось даже завалиться в какую-нибудь кафану, чтоб там матч досмотреть. Мы шатались по Фужинам и всё трындели об этом… Ацо молчал, а я иногда вставлял пару слов про Соню с Митричем, про Деяна и прочую хрень. Потом мы на детской площадке приземлились, и Ади вытащил из кармана траву. Охренительно много травы. Откуда у него столько дури, мать его Самиру? Мы с Ацо уставились на него и ничего не могли понять, а чувак стал что-то гнать, темнил всё, ничего не хотел говорить, — сидел и скручивал охренительный такой косячок.
Глянул я на него, на эту глисту в скафандре, как он вытряхивает шмаль из большого пакета, и аж в глазах у меня потемнело. Ади всегда с пустыми карманами был — и вдруг на тебе! Откуда ни возьмись, нарисовался с полным пакетом травки.
— Ты что, в барыги заделался, мать твою чефурскую? А?
— Мамочка твоя барыга!
— Ади, не гони… Скажи, если барыжишь!
— Да пошел ты! Делать больше нечего?!
— Ты только скажи, барыжишь или нет, мать твою!
— Да пошел ты с заявами своими!
— Откуда тогда у тебя столько травы? Может; тебе ее папочка из Клагенфурта привез?
А этот главный умник, Аднан Мутавджич, косяк забивал и молчал, будто ему язык отрезали. Мамой клянусь, так и хотелось его придушить, идиота этого. Так и хотелось запихнуть всю эту дурь ему в глотку. И не потому, что она у него есть, а потому, что он темнит и не хочет говорить. Меня эта игра в молчанку всегда выводила из себя! Сдал бы этого Ади легавым, чтоб он им лапшу на уши вешал да оправдывался.
— Ты что, язык проглотил? Ща получишь у меня, мать твою, врать еще мне будет!
— Да ты чего разорался! Тебе-то что, пичка ти матэрина!
— Да иди ты! На хрен ты мне нужен!
Так он меня достал, что я, весь на взводе, начал шарахаться по всей детской площадке. Уселся на качели и стал качаться, как псих полный. Чертов Ади с травой со своей! Друганы мы или нет? Всю жизнь вместе, свои в доску. Когда еще совсем мелким был, ходил на мои дни рождения и по приколу задувал свечки на торте вместо меня, а Ранка бесилась и запретила мне его приглашать. Вместе школу прогуливали, и у Изтока в видеоигры вместе долбились, а потом нас батя Изтока накрыл, и здорово влетело: типа мы подбили Изтока школу прогуливать, чтоб на его компе в игры резаться. Вместе в первый раз ракии напились, которую стащили из подвала у Хукича, и потом вместе блевали на другом берегу Любляницы, а Деян свалился в воду. Да, еще вместе в гардеробе лапали одноклассницу Альму, у которой были большие сиськи. И на выпускном строили из себя самых умных и крутых и приставали ко всем, а потом неслись с дискотеки до самых Фужин, когда за нами гнались какие-то маньяки, мать их деревенскую. Вместе пошли на концерт Бане Боянича[112] и заблудились, всю ночь шлялись по какому-то полю, а на Фужинах потом всем втирали, какой был офигительный концерт, да как мы напились, и как все было зашибись, а потом Черич нам сказал, что концерт отменили. Полными идиотами выставили себя! Опозорились «всем на стыд», как сказал бы мой комшия Сенад.
— Хочешь знать, так это Пеши слил мне товар: обосрался от страха, когда полицейская облава была.
— Да фигня!
— Да ты чё! На вот, затянись, нервы успокой.
Сам не знаю, зачем я взял этот хренов косяк и сделал затяжку. Так слегонца, сильно не затягивался. Это была моя первая травка в жизни, но я об этом даже не думал. Странно как-то. Как будто я с дороги свернул — и в кювет… вообще не мог нормально соображать. Я смотрел на это дерьмо в своих руках и не мог поверить. Ничего. Пустота. Меня даже не торкнуло, я не чувствовал ни страха, ни злости. Мне все было параллельно. Я отдал Ади эту его фигову самокрутку. Ади с Ацо курили, а я больше не хотел. Мне показалось, что все это не со мной. Что я сплю. Пошло бы все в задницу, вся эта жизнь и вообще! Будто все под откос. Я был как зомби. Или как даун. Сижу и таращусь в пустоту, а тут хрен знает что происходит. Если я еще не клиент дурдома, то тогда вообще не знаю, что это. Что за хрень? Все воняло травой. Если б кто-то в нашу сторону пошел, на расстоянии ста метров учуял бы, что мы дули. Я никогда не мог понять, зачем ныкаться, если потом от тебя такая вонь, что и так ясно, что курил. Я нарочно хотел себя напугать и представлял Радована, как он появляется и видит, как я тут дую, — только и на это мне было насрать. Пофигу на Радована. Пофигу на все. Мать вашу, всех вас! Пошли бы вы в три пичкэ материнэ! На хрен!
— И чё теперь будешь с этой травой делать?
— А фиг его знает. Мелким продам. А потом куплю себе автомобильные диски, эти, которые вертятся. Знаешь, как в программе на MTV, где старые тачки прокачивают? Они там такие диски присобачивают, которые вертятся, даже когда машина останавливается… Вот такие себе и куплю.
— Да у тебя ж нет тачки! Зачем тебе диски?
— На стену повешу у себя в комнате, чтоб вертелись там. Плюхнешься на кровать — и смотришь, как они крутятся, светятся и все такое.
Ади так всерьез думал. Не для прикола сказал. Он бы точняк купил себе эти автомобильные диски и на стену бы повесил. Он вполне серьезно решил загнать травку мелким и купить диски. Веришь, нет? Это та самая фужинская классика жанра. Хоть ты сдохни! Если бы Ади предложили хату в Беверли-Хиллз, и ягуар, и Анджелину Джоли в жены, он все равно бы выбрал крутящиеся диски и повесил на стене в своей крошечной комнатухе на Фужинах. Трындец ему. Точно наркоманом будет…
Тут петарды взрываться стали. Матч закончился, а мы и понятия не имеем, кто чемпион Европы. Как самые отстойные лузеры! Я на качелях качался, Ади и Ацо мусолили косяк, а в Париже уже отмечали финал чемпионата Европы. А мы так и не знали, кто чемпион — «Арсенал» или «Барселона»? Точняк, мы от жизни отстали. Точняк.
Почему сейчас мне так нравится тишина?
Дома была полная тишина. Радован и Ранка по очереди храпели. Я в темноте свалился на свою кровать, одетый, и начал пялиться в потолок. Даже телевизор не хотелось включать, чтоб узнать, кто там все-таки выиграл. В полной отключке лежал, будто меня всерьез накрыло. Кажется, за два часа я даже ни разу не шелохнулся. Не знаю, закрывал я глаза, пытался заснуть? Таращился в потолок — и все. Как дебил.
А хуже всего, что мне это нравилось. Даже приятно было. Я слушал храп Радована и Ранки, какие-то голоса во дворе, шум поездов, гудение лифта, — я только недавно допёр, что это лифт. Я был спокоен, и мне это было до того по кайфу, что мог бы лежать так еще сто лет. И не из-за травы это вовсе: я всего-то один раз затянулся, да и то несильно, не в затяг. Тут было что-то другое, только я не понимал что. Я не ломал себе голову ни по поводу Радована, ни поводу Ранки. Ацо и Дамьянович, Ади и его товар, Деян и его двойки тоже меня не волновали. Не знаю даже, о чем я думал? Знаю только, что лежал с открытыми глазами и смотрел на хренов потолок, и на люстру, и на тени… и не знаю, на что еще?
