Энтони Берджесс - Восточные постели
— Наверно, придется тебе чего-нибудь подыскать, — вздохнул Краббе. — В моем офисе может открыться вакансия. Хотя, — добавил он, — фактически это теперь не мой офис.
Потом раздался шум машины, слишком тяжелой для личного автомобиля; фары высветили засохшие цветы в горшках на веранде у Краббе.
— Кто бы это ни был, — сказал Краббе, — слишком поздно для вечеринки.
Загромыхали железные дверцы, ботинки. На веранде остановился инспектор Исмаил, отдал честь, продемонстрировал массу зубов и сказал:
— А, так я и думал, что он еще здесь. Извините за вторжение, мистер Краббе. Неприятности с сыном Сеида Омара. Лучше Сеиду Омару явиться в участок.
— Неприятности? Какие неприятности?
— Неприятности? — Рот Сеида Омара открылся, как в кресле дантиста, глаза стали огромными, невзирая на свет.
— Твой сын со своими дружками пытались зарезать мистера Маньяма ножами. Сорвали с него одежду, ударили по лицу, повалили, били ногами, украли брюки с деньгами, покушались на мистера Арумугама, хотели насмерть пырнуть ножом доктора Сундралингама.
— Нет!
— О да, — улыбнулся инспектор Исмаил. — Все сейчас у нас в участке. — Он докладывал радостно, словно в участке собралась компания тем более приятная, что неожиданная. — По-моему, Сеид Омар тоже должен пойти.
— Ох, боже, боже, боже, — сказал Краббе. — Зачем, ох, зачем они это делают?
— К сожалению, — улыбнулся инспектор Исмаил, — поймали только Сеида Хасана. Остальные удрали. Хватит и Сеида Хасана. По крайней мере, на данный момент.
— Слушайте, я не могу поверить во все эти россказни про убийства и прочее, — сказал Краббе. — Разрешите мне перемолвиться словечком с Маньямом и с остальными. В любом случае, может быть, это лишь глупая детская шутка. Они должны снять обвинение.
— Но, — улыбнулся инспектор Исмаил, — это, собственно, дело полиции. Понимаете, у них было оружие. А вторжение в дом дело очень серьезное.
— Я подвезу Омара, — сказал Краббе.
— Держитесь подальше от таких вещей, Виктор, — посоветовал Лим Чень По. — Держитесь подальше от всех этих азиатских вещей. Вы обнаружите, что забрели в ужасающе глубокие воды.
— Я его подвезу, — сказал Краббе. — Останьтесь здесь с Розмари. Выпейте. Съешьте чего-нибудь. Я недолго.
— Мой сын, — вымолвил Сеид Омар, — мой сын, мой сын. Они нас всех погубили, всю семью. — И всхлипнул.
— Ну, возьми себя в руки.
— Я бессилен, бессилен.
— Ну, ладно. Чень По, останьтесь с Розмари. Я скоро вернусь.
Лим Чень По с Розмари остались одни под ветерком вентилятора среди грязных тарелок; из кухни слабо доносилась рожденная бренди песня боя-повара. Лим Чень По, подойдя к столу выпить, сказал:
— Виктор глупец. Не надо бы ему делать подобные вещи. — Розмари встала, зная, что лучше всего выглядит, стоя прямо, высокая, как коричневое гладкое дерево, и всхлипнула:
— Ох, я так несчастна, так несчастна.
Лим Чень По озадаченно оглянулся с бокалом в руке.
— О, дорогая, дорогая моя леди, вы не должны быть несчастливы. Что все это для вас означает?
— Ой, — взвыла Розмари (до чего глупые эти мужчины), — ой, не в том дело. Я так несчастна. Хочу умереть. — И стала ждать утешительных объятий.
— Полно, полно, — сказал Лим Чень По, — сядьте. Выпейте. Расскажите мне обо всем.
— Я не хочу садиться. Ой, жизнь ужасна. Ужасна.
— Ну-ну, полно, полно. — И вот они, утешительные объятия, такой английский, такой утонченный голос, запах крема для волос, лосьона после бритья, невидимого талька, мыла «Империал Лезер», хорошей одежды, мужчины. Розмари хныкала на груди Лим Чень По, сухо шмыгала, потому что от слез тушь расквасится.
— Ну-ну-ну.
— Так несчастна, так несчастна.
— Теперь лучше?
— Так несчастна.
Лим Чень По, англиканец, крикетист, респектабельный муж и отец, позволил своим животным инстинктам прогуляться на поводке. От Розмари приятно пахло, кожа была приятна на ощупь, легкий поцелуй в левый висок не так скучен, как бесконечное повторение «ну-ну-ну». Закрыв глаза, она подставила ярко-красные губы. Он раздумывал, стоит ли прильнуть к ним своими, когда вошел Вайтилингам, пошатываясь, но слегка, не слишком пьяный.
Вайтилингам был оставлен, по всей очевидности спящим, на заднем сиденье собственного автомобиля, а друзья, рассерженные, что он их снова подвел в нужный момент, отправились в участок в полицейском фургоне. Но в действительности Вайтилингам в своем опьянении знал о творившемся рядом насилии и не очень хотел ввязываться. Если на его друзей кто-то напал, это, может быть, хорошо: ему все больше надоедала братская опека, кудахтавшая над ним. Если его друзья на кого-то напали, тоже хорошо: тамилы из Джафны достаточно пострадали от всего мира. Он воздвиг неприступную башню из пьяного храпа на заднем сиденье автомобиля и, только когда в сад и в дом вернулась тишина, прекратил притворяться. Потом с пьяной осторожностью поехал к дому Розмари, нервно улыбнулся, не обнаружив ее, и пошел зигзагами по дороге к дому Краббе. Там нашел ее в объятиях китайца из Пинанга. Виски в нем глухо бурчало.
— Прекратите, — приказал он с великой силой и четкостью. Лим Чень По с большой радостью прекратил. Розмари оглянулась, изумилась и возразила:
— Вай!
— Прекратите, — повторил он, хотя все уже прекратилось.
— Дорогой друг, — проговорил Лим Чень По с цивилизованной укоризной.
— Думаете, — сказал Вайтилингам, — будто можете делать со мной что угодно. Но… (возникали кое-какие трудности с лабиальными) но я мужчина. — Помолчал, дав им время усвоить, и думая, что сказать дальше. — Такой же, как другие мужчины.
— Идите домой, Вай, — велела Розмари, сдерживая темперамент. — Вы слишком много выпили.
— Я жду. — Он сделал паузу и пошатнулся. — Жду ответа.
— Идите домой, — притопнула она изящной ногой. — Пожалуйста, пожалуйста, домой идите.
— Вот как. А ему можно. Ему можно.
— Что можно? — рявкнул Лим Чень По. Вечер не доставил ему ни малейшего удовольствия.
— Любому прошедшему мимо мужчине, — сказал Вайтилингам. — Любому. С ней можно.
— Вай, что за гадкие и безобразные вещи. — Лицо Розмари рассыпалось на части. — Убирайтесь сию же минуту, слышите?
— Кроме меня.
— Послушайте, старина, — сказал Лим Чень По, — возьмите себя в руки. — Похоже, это был лейтмотив всего вечера. — Идите теперь домой, хорошенько поспите, утром почувствуете себя лучше. Видите, вы расстроили леди.
— Я только хочу, — пояснил Вайтилингам. — Я только хочу, — повторил он, — жениться на ней. Бе… (споткнулся на очередной взрывной лабиальной) …беречь ее. — Кивнул, пошатнулся. — От себя самой.
— Не нужны мне ваши заботы, — крикнула Розмари. — Убирайтесь, убирайтесь, или мистер Лим вас вышвырнет.
— Дорогая леди…
— Он за мной все время таскается, — кричала Розмари. — Все время докучает. Хочет, чтоб я за него вышла. А я не пойду, никогда, никогда.
— Твой драгоценный Джо, — сказал Вайтилингам, — на тебе не женится. — И улыбнулся всей комнате, словно кругу невидимых друзей. — Никогда.
— Откуда ты знаешь? — злобно крикнула Розмари. — Что ты об этом знаешь? Заткнись, слышишь?
— Он не хочет на тебе жениться. Джо одного хотел. И получил. — Вайтилингам с улыбкой кивнул несколько раз.
С Розмари шелухой слетела Слоуи-сквер, Хартнел, одноразовые украшения, туман, первоцветы, пышки у камина, и она вульгарно набросилась на Вайтилингама. Лим Чень По опешил.
— Сука, — выдавил Вайтилингам с некоторым трудом и еще с большими затруднениями: — Сука проклятая. — Потом добавил с любезной официальностью: — Прошу вашей руки. В браке.
— Никогда, никогда, никогда, слышишь, ты? Никогда! — Глаза Розмари опасно сверкали огнями на покосившейся башне. — А ну, проваливай!
— Полагаю, — сказал Лим Чень По, — лучше мне проводить вас домой. — И взял ее за руку.
— Нет, — кричала Розмари, — пускай он домой идет. Как он смел такое сказать? Гадость, гадость! Гоните его, или я ему врежу!
— Предлагаю вам пойти домой, — предложил Лим Чень По Вайтилингаму. — Знаете, нам совсем ни к чему неприятности. Тем более в доме мистера Краббе.
— Я прошу ее руки. Жду ответа.
— Ты уже получил ответ. Никогда, никогда, никогда! Не хочу тебя больше видеть после такого гадкого грязного вранья! Вообще никогда не хочу больше видеть!
— Идемте, дорогая леди, — настаивал Лим Чень По, ведя ее к двери. Розмари всхлипывала. Вайтилингам слегка качнулся, по-прежнему улыбаясь. Сумасшедший дом, думал Лим Чень По, вся Азия — сумасшедший дом. Он был рад отделаться от всего этого. Церковные колокола по воскресеньям, горькое пиво, игра в дартс в пабе, цивилизация. Пусть Краббе заботится о Малайе.
Глава 5
Краббе сидел ранним вечером дома, мрачно пил джин с водой, ожидая, когда алкоголь, как какая-нибудь великая романтическая симфония, отравит нервы, приведет в настроение покоя и смирения. День выдался тяжелый. Ученики местной англокитайской школы решили бастовать и на целый день выставили пикет в школьном дворе, носили революционные идеограммы на плакатах и транспарантах. Краббе был послан расследовать дело, но ничего не выяснил. Коммунистическая ячейка затаилась где-то во множественных потоках четвертого класса. Он взывал к мятежникам по-английски и по-китайски. Школьный инспектор обратился к ним на кво-ю, столь же далеком от бесстрастных слушателей, как язык Кадма [19]. Ученики согласились завтра вернуться и удостоились массы похвал за гражданскую сознательность.
