Хьюберт Селби - Глюк
Простите мне мое прегрешение, святой отец, ибо я согрешил. Я допустил нечестивые мысли.
Да уж, допустил. За кого ты себя принимаешь, что такое несешь?
Mea culpa, виноват, святой отец.
Что за речи, провалиться мне на этом месте?
Mea гребаная culpa.
Допустим. Пойди, вознеси молитвы Богоматери да сунь деньжонок в церковный ящик для пожертвований. Ладно, давай прямо мне, из ящика все время воруют.
Благодарю, святой отец. Да, святой отец.
И гляди мне!
Усек, падре.
Так я тебе и поверил. Верить вообще не во что. Во власти? Их не стоит и упоминать. Лучшее слово, какое только можно для них подобрать, — лицемеры. Они беспрерывно убивают и грабят, ибо это выгодный бизнес, хорошо сказывающийся на Прибыли, этом святом Граале капитализма. На пути у корпоративных прибылей не должно возникать препятствий вроде народного благополучия. Будем реалистами, что значат жизни нескольких миллионов людей в сравнении с — преклоните головы, дети мои, — Прибылью! Церковь? Черти их задери этих ПРЕЗРЕННЫХ КРЫС!!! Единственное, для чего они пригодны, — развращение мальчиков. Девочек они не трогают, сохраняют их для монашества. Почему, черт возьми, я об этом думаю? Мне не жить в этом гнилом мире. Зачем себя терзать? Зачем озирать этот мир, зная ему истинную цену? Боль от жизни невыносима при любых обстоятельствах, зачем же я усугубляю свои страдания? Господи Иисусе, Господи, Господи, помоги мне! Пожалуйста, помоги. Если ты воистину существуешь, тощий еврей, то помоги мне покончить с собой. Знаю, покончить с собственной жизнью ты не смог, ты заставил сделать это других, и кровь их на твоих руках. Пилат хотел попросту тебя прогнать, но ты отказался, ты принудил его выдать тебя толпе, и теперь им приходится разделять вину за твою гибель. Потому ты и возвратился так скоро: тебе надо было искупать свои грехи — а искупление затянулось. Ты не только заставил всех этих людей стать убийцами, ты еще несешь ответственность за христианство и за сотни миллионов загубленных жизней. За продолжение душегубства. За каждодневное продолжение. Каждодневное! Ты хоть представляешь, что это значит? Или тебе совершенно наплевать? Наверное. Надеюсь, ты и правда такой великий шаман, каким себя выставляешь. Тоща ты способен ощутить боль сотен миллионов душ, которые ты довел до отчаяния и муки. Сам не знаю, зачем к тебе обращаюсь. Ты бесконечно отвратителен. И все же я предоставлю тебе шанс искупить твои грехи, хотя бы разок сделать что-то для кого-то. Помоги мне спустить курок. Помоги покончить с жизнью и мучением. Помоги освободиться от этой жизни. Этой невыносимой, унизительной жизни-пытки. Сделай это для меня, и я тебя прощу. Я отпущу тебе грехи, и ты благополучно отсюда уберешься. В твоем распоряжении двадцать четыре часа. Да, двадцать четыре. Твой последний шанс искупить грех. Воспользуйся им, пока можно. Ты давно достал главного соглядатая на небесах, уж он надерет тебе задницу. Я не против, но ждать слишком долго, а мне приспичило выбраться из всего этого дерьма прямо сейчас! Не пойму, почему тебе позволено бесконечно причинять миру боль и несчастье. По-моему, я делаю тебе предложение, от которого невозможно отказаться. Воспользуйся им, парень, это специальное предложение, такие не повторяют дважды. Оно действует всего один день. А теперь сделай милость, мотай отсюда. Не хочу, чтобы друзья застукали меня за беседой с тобой. Одно дело пустить в дом людей с улицы, но ты… Гляди-ка, умял до последней крошки эту замороженную пакость — и все еще жив. Что ж, Барнард тоже не сразу окочурился. Пищевое отравление не происходит в два счета. Вдруг замороженные блюда — часть коммунистического заговора? Повесить капиталистов на их же петардах. Черт, скоро полночь, а я по-прежнему здесь. Гадство. Но не будем огорчаться. Попробую покончить с собой завтра. Не стану ли я плагиатором, если получится? Настоящий замкнутый круг. Я все глубже погружаюсь в трясину отчаяния. Ни жизни, ни смерти. Бесконечная, вечная пытка. В этом вся суть, вся прелесть пытки: угроза смерти, которая никак не осуществится. Реальна одна боль. Одна боль. Пытка обещанием смерти. Почему жизнь докатилась до такой низости? Неужели она так задумана? Похоже на то. Если верить Библии. Они там с самого начала друг дружку мочили. За много тысяч лет до этого еврейчика. Христиане — жалкие подражатели по части убийства, разбоя, насилия, грабежа. Но надо отдать им должное, они быстро усвоили урок. Они не хуже остальных. Ну и что? Велика ли важность? Люди всегда найдут повод, чтобы освятить убийство друг друга. Это часть фундамента всех религий — оправдание. Убийство друга с целью завладеть чужой женой становится оправданным, если веришь, что ты совершил это во имя Бога или что тебя попугал дьявол. Создать систему верования для оправдания собственного вожделения. Боишься гомосексуалистов и женщин? Заделайся христианским догматиком и верь в заповедь Господа про их греховность и про то, что их можно убивать. Ну и старайся, чтобы тебя не застукали в номере мотеля с гомиком или с бабой и без штанов. Проказник! Кажется, мне пора на боковую. Устал я от всего этого. Слава богу, что не испачкал посуду. Не хочу, чтобы меня нашли среди грязных тарелок. Но проклятый револьвер мне все равно не поднять. Не выстрелить. Не хватает воли шевельнуть пальцем, лежащим на курке. Оставлю-ка я его здесь. Чрезмерное утомление. Возможен самопроизвольный выстрел при нахождении дула во рту пострадавшего. Боже, я проснусь. Знаю, что проснусь. Меня подкараулят демоны. Они как стервятники. Слюнявые. Терпеливые. Безмолвные. Уродливые, хуже того, гротескные. Еще хуже… Хватит с меня. Не могу встать даже на четвереньки. Такая слабость, что револьвер и обеими руками не поднять. Придется уснуть. Больше не могу бодрствовать. Я сойду с ума. Пойду на корм демонам. Они впиявятся мне в череп, высосут до капли спинномозговую жидкость, слопают костный мозг, плеснут мне в мозги кислоты. В ушах уже раздаются крики терзаемых детей. Боль ракового больного, вопли умирающих на поде брани. Все просьбы о помощи, все мольбы о пощаде вонзаются в мое сердце, буравят душу. Боже, неужто этому не будет конца? Неужто мне не будет дарован выход, неужто впереди не забрезжит свет, в темных закоулках сознания не блеснет даже тонкий лучик??? Все под спудом. Спрятано, припасено на черный день. Но чернота все сгущается, и нет этому конца, один черный день сменяется другим, еще чернее… Пожалуйста, хоть что-то, что угодно, где угодно. Милосердия! Я прошу одного — смерти. Неужели это слишком много? Моя просьба неразумна? Всего лишь умереть. Такая малость! Не богатство, не става, не власть, не поклонение. Смерть, не более того. Смерть. Полная. Всецелая. Необратимая. Нехитрая просьба истерзанной души. Покайся, Иисус. Искупи свои грехи. Простейшая просьба. Тебя не под начинают двигать горы, превращать воду в вино, кормить толпы считанными рыбешками и хлебами, тебе не подсовывают лазарей. Своего-то дружка ты вернул к жизни. Вот эгоизм! Куда делся труп? В неохватном всемирном безумии образовалась прореха — пропавший труп. Видишь, что ты натворил? Из-за твоего эгоизма пошатнулась Вселенная. Тебе захотелось, чтобы дружок оставался рядом с тобой, и пусть все остальное провалится. Ты заботишься только о самом себе, больше тебя ничто не волнует. А ты посмотри, как беснуется мир, пытающийся проникнуть в проделанную тобой дыру. Сколько еще жизней будет загублено понапрасну? Но вот появляюсь я с предложением заполнить вакансию. Я способен вернуть равновесие Вселенной. Это не самопожертвование. В отличие от тебя я не претендую на мученичество. Я заранее согласен с тем, что эгоистичен. Но потребность очевидна, и я способен ее удовлетворить. Покайся же, лицемер! Отрешись от эгоцентризма, хватит самовозвеличивания. Нас обоих ждет свобода. Позволь мне умереть, и тебе отпустятся грехи твои. Я прошу, молю, чтобы очи мои закрылись, чтобы я навеки упокоился во тьме и чтобы тьма сия была вечной. Вот завершение пути, какого есть смысл желать! Это все, чего я прошу. Не спасения, не вечной жизни — вечной тьмы. Блаженная, возлюбленная тьма. Умоляю, умоляю… приди ко мне… исцели меня… освети меня непроницаемой тьмой. Да пребудет в вечности тьма ночи сей! Сладостное, черное благословение… вот чего алчет мое сердце. Руки мои жаждут обнять тебя, сердце изнывает по твоему поцелую. Осуши поцелуем мои слезы… излечи измученное сердце своей тьмой.
Вот как звучит священная мольба человека, познавшего ужас жизни человеческой. Разве ты не видишь его повсюду, в первую очередь внутри самого себя? Это всего лишь часть дилеммы… противоречия, колебания, смятение, самообман, ведь он всего лишь человек. Не сжимается ли твое сердце при виде того, как он тщится остаться во тьме, как делает все возможное, чтобы его не ждал новый день, наполняющий страданием каждую клеточку его существа? Какая невыносимая боль разрывает его тело, пока он ворочается, стремясь принять то положение, в котором сможет забыться сном, погрузиться в милосердную, бесценную тьму. Черная штора на окне, затычки в ушах, подушка в объятиях — приемы, освоенные в течение жизни. Все ради нескольких лишних минут сна, но во сне минуты становятся часами, и важно только не просыпаться, не вставать, не встречать лицом к лицу новый день. Как и все, он знает, что этот момент обязательно наступит, и старается его оттянуть. За пробуждением последует неизбежное. Он не встретит свет криком, не будет грозить миру кулакам, а скажет себе, что начался новый день, способный положить конец всем его дням. Я, правда, так не думаю. Мне еще предстоит поймать его на оплошности. Я говорю это в тот момент, когда он снова сует револьверное дуло себе в рот, жмурится и пытается нажать пальцем на курок Новый день, полный боли, скуки, тщетных усилий. Почти неотличимый от предыдущего, но своеобразный настолько, насколько нов всякий день, насколько нова, хотя стара и нескончаема, всякая боль.
