Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова)
Ничто не постоянно.
Все постепенно разрушается.
Я знаю это, поскольку это известно Тайлеру.
Три года Тайлер разрезал и склеивал ленты для серии кинотеатров. Фильм транспортируется в шести-семи маленьких катушках, упакованных в металлический кейс. Обязанностью Тайлера было склеивать ленту из маленьких катушек в цельные пятифутовые катушки, которые используют самопротяжные самоперематывающиеся проекторы. В течение трех лет, в семи кинотеатрах, — минимум два экранных показа в каждом, — Тайлер работал над сотнями отпечатков.
Это, конечно, плохо, но с появлением большего числа самопротяжных самоперематывающихся проекторов профсоюз перестал нуждаться в Тайлере. Мистеру главному заведующему пришлось вызвать Тайлера немного посидеть в его кабинете.
Работа была скучной, а зарплата паршивой, поэтому заведующий объединенным объединением независимых киномехаников и объединившихся объединенных кинотеатров сказал, что отдел оказывает Тайлеру услугу тем, что предлагает ему дипломатический уход.
«Не думайте об этом, как об увольнении. Считайте это сокращением кадров».
«О, никаких проблем», — сказал Тайлер и ухмыльнулся. Пока профсоюз будет присылать ему чеки к оплате — Тайлер будет держать рот на замке.
Тайлер сказал:
— Считайте это ранним выходом на пенсию. С пенсионом.
Тайлер работал с сотнями отпечатков.
Фильмы возвращались к дистрибьютору. Фильмы шли на перевыпуск. Комедии. Драмы. Мюзиклы. Мелодрамы. Боевики-приключения.
Со вклеенными Тайлером однокадровыми вспышками порнографии.
Содомия. Оральный секс. Куннилингус. Садомазохизм.
Тайлеру терять было нечего.
Тайлер был пешкой в этом мире, свалкой всеобщего хлама.
Те же самые слова Тайлер отрепетировал со мной, чтобы я повторил их менеджеру в Прессмен-Отеле.
На другой своей работе, в Прессмен-Отеле, сказал Тайлер, он был никем. Всем было наплевать — жив он или мертв, и Тайлер, мать их, отвечал им взаимностью. Это Тайлер попросил меня произнести в офисе менеджера отеля, за дверью которого сидит охрана.
После того, как все окончилось, Тайлер и я допоздна обменивались впечатлениями.
Тайлер просил меня, как только он уйдет в профсоюз киномехаников, пойти и предстать перед менеджером в Прессмен-Отеле.
Мы с Тайлером все больше становимся похожи на одинаковых близнецов. У каждого из нас выпирают скулы, и наша кожа утратила свою вещественную память и не знает, как правильно натянуться после удара.
Мои синяки остались от бойцовского клуба, а Тайлеру набил морду заведующий профсоюзом киномехаников. Когда Тайлер выполз из офисов профсоюза — я пришел свидеться с менеджером Прессмен-Отеля.
Я сидел там, в офисе менеджера Прессмен-Отеля.
Я — Ухмыляющаяся Месть Джека.
Первым делом менеджер отеля сказал, что у меня есть три минуты. За первые тридцать секунд я рассказал ему, как мочился в суп, спускал газы на крем-брюле, чихал в тушеные овощи, — и теперь мне нужно, чтобы отель еженедельно высылал мне чек на сумму, эквивалентную моей средней недельной зарплате плюс чаевые. Я со своей стороны обещаю не являться на работу и не приходить в газеты или ассоциацию здравоохранения со смущенной, слезной исповедью.
Заголовки газет:
«ИЗМУЧЕННЫЙ ОФИЦИАНТ ЗАНИМАЕТСЯ ОСКВЕРНЕНИЕМ ЕДЫ».
«Конечно», — говорю, — «Я могу попасть в тюрьму. Меня могут повесить, оторвать мне хозяйство, протащить по улицам, живьем содрать кожу и сжечь меня щелоком, но Прессмен-Отель навсегда останется в истории, как отель, где богатейшие люди страны ели блюда, заправленные мочой».
Слова Тайлера вылетают из моего рта.
А раньше я был таким милым и славным.
В офисе профсоюза киномехаников Тайлер расхохотался, когда заведующий союзом ударил его. Один удар сбил Тайлера со стула, и Тайлер сел у стены, сотрясаясь от хохота.
— Вперед, все равно тебе меня не убить, — смеялся Тайлер. — Ты, тупое убоище! Вломи мне как хочешь, но тебе меня не убить!
«Тебе слишком много чего терять».
«А мне — нечего».
«А тебе — все, что можно».
«Вперед, прямо в брюхо! А потом дай по роже. Пни по зубам, но чеки должны приходить! Сломай мне ребра, но если ты пропустишь хоть одну неделю оплаты, — я выйду на публику, и ты, и твой профсоюзишка пойдет по судебным процессам от каждого владельца кинотеатра, и дистрибьютора фильмов, и от каждой мамочки, сынок которой мог увидеть жесткий трах в „Бэмби“».
— Я отбросы, — говорил Тайлер. — Я отбросы, дерьмо и псих с твоей точки зрения и с точки зрения всего этого долбаного мира, — сказал Тайлер заведующему профсоюзом, — Тебе плевать — где я живу, как я себя чувствую; что я буду есть или чем накормлю детей; чем я оплачу визит к доктору, если заболею, — и да, я тупой, уставший и слабый, — но я по-прежнему на твоей ответственности.
Я сидел в офисе Прессмен-Отеля, мои губы из бойцовского клуба были все еще растрескавшимися где-то на десять сегментов. Дыра в моей щеке смотрела на менеджера Прессмен-Отеля, и все выглядело очень убедительно.
В основном я сказал те же вещи, что и Тайлер.
После того, как заведующий профсоюзом свалил Тайлера на пол; после того, как мистер заведующий увидел, что Тайлер не дает сдачи, Его Честь, со своим большим шкафообразным телом, — гораздо массивнее и сильнее, чем нужно ему в жизни, — отвел носок ботинка назад и пнул Тайлера в ребра, и Тайлер опять захохотал. Когда Тайлер скрутился в калач, Его Честь носком ботинка нанес ему удар по почкам, но Тайлер продолжал смеяться.
— Оторвись! — говорил Тайлер. — Поверь мне. Тебе станет гораздо лучше. Тебе станет просто здорово!
В офисе Прессмен-Отеля, я спросил менеджера гостиницы, могу ли я воспользоваться его телефоном, и набрал номер городского стола в газете. Под пристальным взглядом менеджера отеля я говорил в трубку:
«Здравствуйте», — сказал я, — «Я совершил ужасное преступление против человечества как часть политического протеста. Я протестую против эксплуатации рабочих в сфере обслуживания».
Если я попаду в тюрьму — я не стану еще одним неуравновешенным чернорабочим, пускающим пузыри в баланде. Мое заключение будет иметь героический размах.
«РОБИН-ГУДЫ-ОФИЦИАНТЫ, ГЕРОИ-НЕИМУЩИЕ».
Все дело не ограничится одним официантом и одним отелем.
Менеджер Прессмен-Отеля очень вежливо забрал у меня трубку. Менеджер сказал, что больше не хочет видеть меня работающим здесь, — тем более, в таком виде, как я сейчас.
Я стою во главе стола менеджера и говорю — «Что?» Вам не понравится третья часть задумки.
И без колебаний, по-прежнему глядя на менеджера, я бью боковым ударом, сосредоточив центробежную силу на конце руки, и в кровь разбиваю хрустнувшие хрящи собственного носа.
Почему-то, без малейшей причины, мне вспомнился наш первый бой с Тайлером. «Я хочу, чтобы ты меня изо всех сил ударил».
Получилось не так уж сильно. Я бью себя еще раз. Вся эта кровь хорошо смотрится, но я отбрасываю себя к стене, чтобы поднять страшный шум, разбив картину, которая там висит.
Битое стекло, рама и картина с композицией из цветов и крови летят на пол, пока я продолжаю дурачиться. Как полнейший болван. Кровь капает на ковер, я дотягиваюсь до стола менеджера и, оставляя на столешнице жуткие кровавые отпечатки ладоней, пытаюсь провыть — «Пожалуйста, спасите!», но начинаю хихикать.
«Спасите, пожалуйста!»
«Пожалуйста, не бейте меня!»
Я соскальзываю обратно на пол и ползу, оставляя на ковре кровавые следы. Первое слово, которое я говорю, будет «пожалуйста». Поэтому пока что мои губы плотно сжаты. Чудовище тащится по милым букетам и гирляндам ковра «Ориенталь». Кровь течет из моего носа, стекает мне в глотку и набирается в рот горячим потоком. Монстр ползет по ковру, он горячий, на его окровавленные когти налипают ворсинки хлопка и пыль. И он подбирается близко к менеджеру, достаточно близко, чтобы обхватить его лодыжку, обтянутую штаниной в тоненькую полосочку, и сказать.
«…денег».
Я снова хихикнул.
И — «Пожалуйста, не бейте меня больше!» «Пожалуйста!» Говори.
Слово «пожалуйста» выползает изо рта в пузырьке с кровью.
Говори.
«Пожалуйста!»
Пузырек лопается, разбрызгивая кровь.
Так Тайлер смог свободно проводить собрания бойцовского клуба каждую ночь недели. Потом бойцовских клубов стало семь, потом их стало пятнадцать, и, в конце концов, их стало уже двадцать три, — а Тайлеру все равно хотелось больше. Денег все время поступало достаточно.
«Пожалуйста», — прошу я менеджера Прессмен-Отеля, — «Дайте мне…» «Пожалуйста!» «У вас так их много — а у меня ничего нет», — и я начинаю карабкаться по штанинам в тонкую полоску, покрывающим ноги менеджера Прессмен-Отеля, который тяжело завалился назад, уперевшись руками в подоконник, — и даже тонкие губы которого, кажется, готовы сорваться с зубов и сбежать.
Чудовище цепляется кровавыми когтями за ремень в штанах менеджера, подтягивается, чтобы вцепиться в его белую рубашку, и…
