Дмитрий Лекух - Ангел за правым плечом
– В общем-то, – ухмыляюсь, – она, конечно, не так уж и не права. Для нее и ей подобных это и есть – самое правильное…
Он жмет плечами.
– Так о чем я тебе и говорю. Ладно, бывай, кстати, «лейтенант». Тебе уже и вправду пора, а то и Инга заждалась, и парни вон косятся. Типа, что это мы тут с тобой без них, любимых, затеяли.
Я киваю, он ухмыляется.
– Если что, – продолжает, – сразу же звони. Отвечу, будучи совершенно в любом состоянии. А в состоянии, я чую, буду сегодня весьма тревожном. И очень сильно пьяном. До полной, боюсь, потери пространственной ориентации. Разбередили вы меня что-то всеми этими разговорами и прочими безобразиями…
Я хлопнул его по плечу, пожал руку и пожелал не потерять с пьяных глаз другую ориентацию.
Которая, вообще-то, в нашей мужской жизни поважнее любой пространственной, я почему-то так думаю.
И прямо по заваленной разноцветными умирающими листьями узкой тропинке направился наверх, к припаркованному неподалеку от Смотровой площадки автомобилю.
Да так заваленной, что мне иногда казалось, что мои ноги наступают не на листья, а на яркие, празднично раскрашенные гробики, и оттого на душе становилось еще смурней и поганее…
Впрочем, я об этом уже, кажется, рассказывал.
…А потом, когда я уже почти поднялся к Смотровой, мне позвонил Глеб.
По делу, разумеется.
Не просто так за жизнь потрепаться.
А ведь – хотелось бы…
Сообщил, что с матерью погибшего вроде как удалось полностью договориться, и даже подписать нотариально заверенный акт о возмещении ущерба. Что похороны Сереги Патлатого назначены на субботу, что там будет вся рейсерская туса, и я обязательно должен убедить Ингу ни в коем случае на этих самых похоронах не появляться, как бы ее туда ни звали и ни уговаривали.
И, наконец, что с ним разговаривал мой главный, спрашивал, как дела, и просил, чтобы я завтра, по мере возможности, с ним обязательно связался. А еще лучше просто подъехал ненадолго в редакцию.
Словом, вывалил на меня целых ворох в разной степени ценной и ненужной информации.
И – отключился.
И мне как-то сразу же стало легче.
Да так, что это через некоторое время опять привело меня к разным нехорошим мыслям о некоторых странных особенностях и обстоятельствах человеческого сознания и поведения.
В том числе и своего собственного.
Просто: куда ни кинь – везде клин.
Прямо ступор какой-то.
Причем – совершенно непреодолимый, ни под каким соусом.
…В общем, в результате, я не стал дожидаться приезда к Инге, а просто заскочил в ближайший «Макдоналдс», зашел в сортир и раскатал там, прямо на крышке унитаза, две такие жирные дороги, что аж у самого дух перехватило.
После чего отстоял небольшую очередь, взял маленькую порцию кофе и большую кока-колы.
Сел в машину.
И там, неожиданно для себя, разревелся, – подвывая по-бабьи, растирая руками предательские соленые капли и натирая безбожно щиплющие, наверняка ставшие красными глаза.
Просто как маленький.
Потом снова подуспокоился.
Убедился, воровато осмотревшись по сторонам, что моего позора никто не заметил, и вынюхал еще одну порцию порошка.
Прямо из фильтра будто специально для этого дела приспособленной сигареты «Парламента».
Запил кока-колой, прикурил только что использованную не по назначению сигарету.
И только после этого завел машину и не спеша выехал в сторону Серебряного Бора, где в эту самую минуту, по моим соображениям, лихорадочно приводила себя в порядок женщина, в которую я когда-то был бесконечно влюблен.
И которую мне было просто по-любому необходимо вернуть ее мужчине. Который, на мою беду, оказался моим близким и очень важным по жизни товарищем.
Вот такая вот, как говаривал наш бывший вечно пьяный вождь, блять, любопытнейшая загогулина получается.
…Я еще раз остановился у обочины, не спеша, длинными, глубокими и медленными затяжками докурил сигарету.
Вышел из тачки, глубоко глотнул загазованного столичного воздуха.
Умылся из бутылки минеральной водой, вытерся грязноватым носовым платком, подышал, посмотрелся, оценивая собственную рожу, в боковое зеркало.
Подмигнул отражению и, через силу, заставил его, это самое отражение, улыбнуться.
Надо отдать должное, улыбка у этого существа получилась очень даже ничего: довольно белозубой и почти что естественной…
Глава 8
По дороге в Серебряный Бор на съезде с Третьего кольца на Звенигородский мост мне опять как назло пришлось продираться сквозь тугую, плотную столичную пробку.
И все бы ничего.
Мне, в принципе, не привыкать.
Но вот причина пробки – новенькая «бэха», обнявшая фонарный столб, мигалки машин милиции и «скорой» – слишком живо напомнили события вчерашней ночи. Причем так живо, что на душе, простите за дурацкий каламбур, стало мертво и пусто, словно на настоящем осеннем кладбище.
Дела…
Хорошо еще что машина была другой серии, «трешка», а не «пятерка», да и цвет красный, а не черный.
А вот номера почему-то показались издали знакомыми.
Неужели, блин, опять кто-то из наших рейсеров в мясо уделался?!
Да что за осень такая!!!
…Как потом выяснилось – слава богу, – нет…
Когда я, матерясь, проползал в еле движущемся потоке мимо очередной «скорой», мне совершенно случайно удалось разглядеть потерпевшего. Здорового, прилично, но не смертельно помятого и, к счастью, абсолютно незнакомого мужика.
Сидит на бордюрчике, морда в кровище, рядом врачиха в белом халате вертится, башку перебинтовывает.
Похоже – в говнище, причем – в совершенно нереальное.
Тьфу ты, думаю…
А ведь я номеров-то рассмотреть, судя по всему, и не мог, причем – никаким образом.
Далеко, да и сумерки…
Так, приблазнилось…
Нервы…
Проехал еще чуть-чуть, остановился около усталого майора в милицейской форме.
Опустил стеклоподъемник, протянул ему редакционное удостоверение.
– Надеюсь, все живы? – спрашиваю.
Тот хрюкнул, повертел в руках корочки, открыл, посмотрел, кивнул.
– Да он, – говорит, – один был в машине, слава богу. И пристегнутый, подушка сработала. Даже помялся не сильно, повезло, можно сказать. А машина что, машина – железо. Новую купит, хайло спекулянтское. Вот где только этот перец нажраться в слюни успел таким ранним вечером, – просто ума не приложу…
– Дурное дело, – жму плечами, забирая удостоверение, – нехитрое…
Майор вздохнул:
– И не говори. А ты что, об этом писать собрался?
Я морщусь.
– Да нет, – отвечаю, – не тема, сам понимаешь. Сколько их таких, пьяных идиотов, каждый день бьется?! На протоколы-то небось уже бумаги не хватает ни фига, кто ж на них еще и полосы газетные расходовать будет. Просто хотелось, чтобы все живы были. А то эти аварии и мертвяки заколебали уже почему-то…
Майор только взглянул понимающе.
И почему-то взял под козырек.
Я пожал ему руку, опустил стеклоподъемник и поехал дальше к Инге.
…У знакомого заезда на охраняемую стоянку дома почему-то неожиданно знакомо защемило сердце.
Ну ни фига себе, думаю.
Ведь и столько лет прошло, и не было между нами ничего, кроме моих юношеских вздохов и ее, немного высокомерной, к ним благосклонности.
Вот ведь дела…
И чего только в моей дурацкой жизни после этого не случалось: и Лида, и все остальное.
То, что было потом.
И будто бы – и не со мной.
А вот…
Ты гляди-ка…
…Пожал плечами, затушил сигарету в пепельнице, вышел из машины и зашел в знакомый подъезд.
Сказал уткнувшемуся в монитор угрюмому охраннику, в какую квартиру собираюсь идти, тот равнодушно кивнул в сторону лифта.
Видимо, предупредили.
…Инга встретила меня на пороге, я даже звонок нажать толком не успел.
Только-только до кнопки дотронулся.
Ненакрашенная, в белом махровом халате, одетом, похоже, прямо на голое сильное тело. С мокрыми после душа черными блестящими волосами и неестественно бледными без помады, чуть полноватыми губами.
– Привет, – говорит, – Данька. Быстро доехал. Хорошо, что меня охрана по телефону предупредила, что ты паркуешься. Иначе б пришлось тебе ждать, пока я из душа услышу, как ты в дверь трезвонишь…
– Я, – жму плечами, стараясь казаться равнодушным, – старался…
Она улыбается, ласково треплет меня по щеке.
– Ну тогда, – говорит, – постарайся заодно и не так сильно скучать тут в одиночестве, пока я переоденусь и лицо себе нарисую. А то я все-таки женщина и выглядеть «клушей-из-душа» перед молодым симпатичным парнем пока что не намерена. Можешь, кстати, чаю себе заварить. Не забыл еще, где у нас с Глебом тут кухня находится?
Вот так, фыркаю про себя. «У нас».
И – вряд ли это оговорка. «У нас».
И мне, после того как сразу же расставлены все точки над «и», становится хоть и чуть горьковато, но зато – легко и свободно.
Какая же она все-таки умница, думаю…
Встретить бы мне такую, хоть один-единственный раз в этой, блин, дурацкой и бестолковой жизни.
