Рон Батлин - Звук моего голоса
Ты чувствуешь сильную тягу присоединиться к одной из этих групп: толпе на такси, тем, кто за другую платформу, тем, кто прощает. Кажется, они начинают осознавать, что произошло. Что касается тебя, ты все так же продолжаешь перебегать взглядом с мертвого Человека на машиниста и назад — как будто это критическое расстояние, неожиданно открытое тобой, расстояние между прошлым и будущим, и ты в отчаянии пытаешься решить, где твое место. Назад и вперед движешься ты, в замешательстве от того, что в своем шоковом состоянии представил как две стороны одного и того же существа: мертвого — и живого, все еще плачущего от чувства вины. Неожиданно кто-то спрашивает, не хотел бы ты составить компанию на такси.
Ты оглядываешься как раз перед тем, как выйти с платформы: поезд застыл, наполовину въехав на станцию, придавая картине очень статичный вид. Как фотография. На первый взгляд может показаться, что ничего неожиданного нет: это поезд, въезжающий на станцию, а это ожидающие его пассажиры. У тебя, однако, имеется другая, более мрачная интерпретация — и на долю мгновения ты останавливаешься у билетного турникета, чувствуя необходимость вернуться и еще раз убедиться в происшедшем. Потрогать металлический фартук моторного вагона; вновь увидеть тело, лежащее под колесами. Ты хочешь быть уверен, что трагический элемент, Который на таком расстоянии можно только чувствовать, не идет от тебя и никоим образом не принадлежит тебе; что в данном случае твоя природа совершенно безгрешна…
— Пойдемте, — зовет тебя какой-то человек, — такси ждет.
Ты поворачиваешься и идешь за ним.
Солнце светило в твой заполненный грязью, поглощенный грязью кабинет. Настолько ярко, что ты не мог даже выглянуть в окно. Вместо этого ты смотрел на многоцветные графики, Мондриана, папки с голубыми спинками. И неожиданно увидел спину, обращенную к тебе. Кэтрин выходила из кабинета. Внезапно. Гневно.
Секунду назад ты засунул руку ей под юбку. Она стояла рядом с твоим столом, а теперь вихрем вылетает из кабинета. Все еще с блокнотом в руке.
Она стояла рядом с тобой, совсем близко, наклонившись в попытке разобрать текст одного из полученных писем. Ее палец двигался по строчке.
— В отношении даты отгрузки, мы полагаем, что… Разве они не должны были указать точную дату?
Она прижала кончик своего пальца к запятой, после которой, по ее мнению, должна была стоять дата, и так мягко прижала, что тебе с трудом верилось, что она не касается тебя.
— Ты имеешь в виду здесь, Кэтрин? — предположил ты, тоже показывая на запятую, твой палец почти коснулся ее.
— Да, и здесь тоже, — указала она на подобную ошибку на другой строке ниже по тексту письма. — И еще раз, — добавила она, потянувшись, чтобы перевернуть страницу, причем ее ладонь и твоя рука соприкоснулись в мимолетном контакте. Твоя левая рука возлежала на подлокотнике директорского кресла, которое медленно повернулось, пока ее тыльная сторона не коснулась бедра Кэтрин. Она не отодвинулась.
— И наконец, — продолжила она, — когда они пишут что-то о штрафных санкциях…
Ты дал волю руке, которая совсем слегка отделилась от подлокотника кресла, сохраняя с ней контакт, но войдя еще и в контакт с ее бедром. Кромка юбки. Она по-прежнему не двигалась; она ожидала, что ты…
— Кэтрин! — зовешь ты ее, как только она бросается к двери. Но все уже происходит где-то внутри тебя, даже ее плач у тебя на плече, пока ты успокаиваешь ее, говоря, что так, а что этак. Все прокручивается у тебя внутри. Тебе нужно лишь проиграть это вслух: произнести слова, воспроизвести жесты, а она, в свою очередь, сыграет свою роль.
И вот, чуть не смеясь от осознания простоты вещей, ты поднимаешься с кресла.
— Кэтрин, — повторяешь ты, беря ее за руку. Ты повернешь ее, а она будет сердитой и в слезах. Ты будешь успокаивать ее, говоря, как много она значит для тебя, и всегда значила — с тех пор как вы впервые встретились. То первое утро у лифта, она только начала здесь работать… помнит ли она, спросишь ты. Ты повернешь ее лицо к себе, чтобы видеть слезы, и это тебя так тронет, что ты обнимешь ее и начнешь гладить по волосам.
Твоя рука у нее на плече.
— Кэтрин, я…
Она поворачивается к тебе, почти в слезах. Тем не менее ты не отпускаешь ее плечо.
— Кэтрин, — еще одна попытка, — ты должна понимать…
— Как вы могли? — Она дрожит.
— Просто…
— Нет, нет. — Она смотрит в сторону. — Что вы… — медленно начинает она. — Вы могли подумать, что я?..
— Кэтрин. — Ты приблизился к ней на полшага.
Ее лицо очень бледно.
Хотя ты понимаешь, что будет только хуже, ты придвигаешься еще чуть ближе, чтобы положить руки ей на плечи, притянуть к себе, успокоить.
— Послушай, Кэтрин. Я знаю, что ты чувствуешь. Мне очень жаль…
Ты говоришь спокойно и неторопливо, показывая ей, как глубоко ты тронут. Мгновение, прежде чем продолжить, ты колеблешься.
— Неужели так неправдоподобно…
— Ничего. Не. Говорите. — Ее голос неожиданно становится твердым. Она делает паузу после каждого слова, как будто перед усилием, необходимым, чтобы произнести следующее. — Ничего.
И делает шаг назад.
— Не касайтесь меня больше. Никогда, — добавляет Кэтрин. Затем, после неуверенной паузы: — Ублюдок.
Когда она произносит слово «ублюдок», ты замечаешь, что ее голос чуть-чуть срывается. Вот-вот она заплачет — и тогда ты сможешь прижаться к ней и успокоить.
Ты продолжаешь свое предыдущее предложение, словно ожидал, что она перебьет тебя, а на самом деле все в порядке.
— Неужели так неправдоподобно, — продолжаешь ты, — что я могу испытывать к тебе чувства?
Какое-то время она пристально смотрит на тебя, ничего не говоря. Хороший знак. Она, конечно, не верит тебе. Она удивлена. Но поскольку она молчит, ты продолжаешь:
— Это… — Ты слегка отворачиваешься в сторону, как бы смущенно. — Все идет не так, Кэтрин.
Сейчас ты смотришь ей прямо в глаза; ты искренен.
— Мне не хотелось, чтобы это произошло именно так. Только не так, — повторяешь ты с сожалением, поднимая руку, чтобы она не перебивала. Сейчас ты на самом деле намерен быть искренним.
— Я не хотел, чтобы все так случилось. — Ты говоришь почти горестно, но будто тебе стоит больших усилий не выдать свою горечь — тебе ведь стыдно.
Она все еще не верит тебе — однако слушает. Теперь ты рассказываешь, как много она значила для тебя, «уже когда мы встретились тем утром у лифта». Помнит ли она?
Она кивает, по-прежнему молча.
Ты продолжаешь: ты замечал ее и болтал с ней в холле; потом она стала твоим секретарем. Как трудно было, говоришь ты ей, видеть ее так близко, день за днем — и все же не иметь возможности что-либо сказать. Однако насколько труднее было бы без нее. Понимает ли она, что это значит?
Так много раз ты уже почти начинал говорить ей, говорить нечто, что могло позволить тебе… Здесь, вместо того чтобы закончить предложение, ты делаешь неопределенный жест. Но — или телефон зазвонит, или кто-то прервет, или — ты бросаешь взгляд в сторону — ты просто не можешь.
Ты приводишь конкретные примеры.
Ты продолжаешь: всякий раз, когда ваши пальцы встречались при передаче письма на подпись, это было как будто — она все еще слушает — как будто…
И это предложение ты оставляешь незаконченным и нежно кладешь руку ей на плечо.
— Очень тяжело, Кэтрин, очень тяжело, — медленно повторяешь ты, глядя прямо ей в лицо. — А теперь все разом вырвалось наружу — и все не так.
Пауза. Ты спрашиваешь участливым тоном:
— Понимаешь?
Снова пауза. Потом — очень легкое нажатие на ее плечо, перед тем как приготовиться перенести руку ближе к ее шее.
Ты снова задаешь вопрос:
— Ты можешь это понять, Кэтрин? Понять, что я имею в виду? — Ты говоришь очень медленно, осторожно. Искренне.
Она бросает на тебя взгляд. Молча. Смущенно.
— Ох, Кэтрин, Кэтрин, — произносишь ты тихо-тихо, будто не хочешь, чтобы она слышала, как ты произносишь ее имя. Теперь легчайшим движением можно повернуть ее к себе. Говорить больше нет нужды. Через несколько секунд ты ее обнимешь.
Очень тихо у тебя в кабинете; несколько мгновений ты и Кэтрин стоите рядом, глядя друг на друга, не говоря ни слова.
У нее за плечом ты видишь три грузовика — напротив, у погрузочной рампы. Кладовщик сидит в стороне на пустом ящике с планшетом в руках, отмечая, какие бисквиты уже погрузили. С такого расстояния точно не разглядеть, когда он делает пометки. Он говорит с одним из грузчиков, тем, который прислоняется к пустой тележке — возможно, фургон только что загрузили, и они ожидают, когда тот отъедет.
Ты начинаешь нежно, очень нежно гладить Кэтрин по волосам. Она не отстраняется. Когда раздается звук заработавшего двигателя, ты начинаешь ласкать ее щечку. Потом — почти сразу же — делаешь небольшой шаг назад и кладешь обе руки ей на плечи. Теперь ты улыбаешься — однако не радостно, а как друг улыбается другу.
