Дмитрий Лекух - Ангел за правым плечом (ОколоФутбол)
Иначе – кранты.
А ничего умнее кофе за эти короткие секунды у меня придумать все равно не получается…
Так что – сойдет и такая «забота», думаю.
Ибо – не фиг.
Вздыхаю в ответ – и немедленно отключаюсь.
Чтобы у нее даже шанса мне возразить не было ни малейшего.
…Слышавший весь этот безумный диалог Мажор понимающе и устало усмехается и, незаметно для Никитоса и Жеки, манит меня в сторону.
Он это умеет лучше всех, кого я когда-либо знал, – быть, если надо, совершенно незаметным.
Вообще, тактик гениальный, кстати.
Как я теперь начинаю понимать, именно это Али в нем в свое время особо и ценил, как ценил любое умение, ему самому недоступное.
– Держи, – сует мне в карман плотно запаянный прозрачный пакетик с белым порошком, – потом перепрячешь, куда положено. Здесь четыре веса, так, на всякий случай. Может, и пригодится, черт ее знает, в каком она сейчас состоянии…
Я жму плечами, привычно воровато оглядываюсь.
– Ну, – говорю, – ей-то это вряд ли понадобится. Она и раньше, в хорошие времена, да при живом-то Али, который тогда нос в порошок совал, как не каждый кобель под хвост течной суки, этой дрянью не шибко увлекалась. А теперь, думаю, и вовсе побрезгует. Хотя, конечно, кто его знает, что могло за такую кучу времени в человеке перегореть и перекраситься…
Гарри кивает и делает такие сложносочиненные щщи, что я даже не понимаю, чего мне больше хочется, плакать или смеяться, на них глядючи.
Все-таки психолог он – никакой, думаю.
– Так что, – спрашивает, – не нужно что ли?
Я усмехаюсь и немного отвожу глаза в сторону.
– Почему же не нужно? – хмыкаю. – Мне, по крайней мере, эта фигня – совершенно точно пригодится. Я уж и сам дилера какого искать хотел, врать не буду. Хотя бы для того, чтобы мозги себе в порядок чутка привести, да и выговорить девушку как следует. А то, догадываешься, небось, что она внутри себя под такую сурдинку насочинять может? А какие там еще, внутри этой хорошенькой головки, тараканы бегают, мне, Гарри, честно скажу, даже представить себе страшно…
– Мне тоже, – вздыхает. – Иначе бы я, наверное, с тобой поехал. Может, хоть чем-то помочь попытался бы. Хоть и не очень умею. Но я таких баб, как эта чертова Инга, просто боюсь, представляешь? И неважно, в каком они состоянии. Вчера, пока с ней по врачам ходил полночи, так чуть с ума не сошел, честно. Так что, извини, но помочь могу только тем, что тебе только что в карман бросил. А насчет того, нужно это ей сейчас или не нужно, так это пусть уж она сама решает. Я вон тоже уже больше года на «чистом» сидел и ни о чем таком просто даже не задумывался. А сегодня с утра вызвал своего старого дилера, взял пять весов и один убил прямо у себя в кабинете, представляешь? Охренеть себе, зампред правления банка, пусть и не самого крупного…
– Да ладно, – машу рукой, – видал я вас, банкиров, во всех позициях. За не самое причем длительное время моей текущей журналистской практики. И за горой кокоса, и в саунах с такими шмарами, на которых у нормального мужика и не встанет никогда, даже если ее всю этим самым порошком с ног до головы усыпать. Вперемешку с какой-нибудь виагрой, которую я, к счастью, тоже никогда не пробовал. Так что – фигня это все. Кроме пчел. А в твоем случае, кроме того, чтобы эта твоя секретарша распрекрасная, которую ты о чем-то там «предупреждал», тебя с этим самым кокосом куда надо не застучала…
Гарри в ответ только морщится.
– Я ж, Дэн, – говорит, – еще не совсем дурак. Понимаю, что в людях не как Али разбираюсь. Да что там Али, если я даже тебе в этом вопросе уступаю, причем по праву. Зато кое в чем другом вас с Глебом, как детишек сделаю, на стоячего. Но вопрос сейчас не об этом. Об этом потом как-нибудь поговорим, если будет подходящее настроение. А сейчас тебе достаточно понимать, что беду эту за собой я вполне трезво расцениваю. И секретарш себе поэтому подбираю всегда соответственной длинноногости и соответствующей степени тупости. Да еще и меняю их почаще, чтобы не сильно приживались. Так что эту куклу, ты уж поверь, только один вопрос занимает: почему это я ее еще не разложил ни разу, прямо поверх финансовых документов разной степени просроченности. И что еще, кроме вожделенного минета и варки средней говенности кофе, может входить в ее, так сказать, служебные обязанности. А кокаин, она уверена, нюхают исключительно в сортирах ночных клубов, и никак иначе. Причем только «для престижу». А балдеют исключительно от экстази…
– В общем-то, – ухмыляюсь, – она, конечно, не так уж и не права. Для нее и ей подобных это и есть – самое правильное…
Он жмет плечами.
– Так о чем я тебе и говорю. Ладно, бывай, кстати, «лейтенант». Тебе уже и вправду пора, а то и Инга заждалась, и парни вон косятся. Типа, что это мы тут с тобой без них, любимых, затеяли.
Я киваю, он ухмыляется.
– Если что, – продолжает, – сразу же звони. Отвечу, будучи совершенно в любом состоянии. А в состоянии, я чую, буду сегодня весьма тревожном. И очень сильно пьяном. До полной, боюсь, потери пространственной ориентации. Разбередили вы меня что-то всеми этими разговорами и прочими безобразиями…
Я хлопнул его по плечу, пожал руку и пожелал не потерять с пьяных глаз другую ориентацию.
Которая, вообще-то, в нашей мужской жизни поважнее любой пространственной, я почему-то так думаю.
И прямо по заваленной разноцветными умирающими листьями узкой тропинке направился наверх, к припаркованному неподалеку от Смотровой площадки автомобилю.
Да так заваленной, что мне иногда казалось, что мои ноги наступают не на листья, а на яркие, празднично раскрашенные гробики, и оттого на душе становилось еще смурней и поганее…
Впрочем, я об этом уже, кажется, рассказывал.
…А потом, когда я уже почти поднялся к Смотровой, мне позвонил Глеб.
По делу, разумеется.
Не просто так за жизнь потрепаться.
А ведь – хотелось бы…
Сообщил, что с матерью погибшего вроде как удалось полностью договориться, и даже подписать нотариально заверенный акт о возмещении ущерба. Что похороны Сереги Патлатого назначены на субботу, что там будет вся рейсерская туса, и я обязательно должен убедить Ингу ни в коем случае на этих самых похоронах не появляться, как бы ее туда ни звали и ни уговаривали.
И, наконец, что с ним разговаривал мой главный, спрашивал, как дела, и просил, чтобы я завтра, по мере возможности, с ним обязательно связался. А еще лучше просто подъехал ненадолго в редакцию.
Словом, вывалил на меня целых ворох в разной степени ценной и ненужной информации.
И – отключился.
И мне как-то сразу же стало легче.
Да так, что это через некоторое время опять привело меня к разным нехорошим мыслям о некоторых странных особенностях и обстоятельствах человеческого сознания и поведения.
В том числе и своего собственного.
Просто: куда ни кинь – везде клин.
Прямо ступор какой-то.
Причем – совершенно непреодолимый, ни под каким соусом.
…В общем, в результате, я не стал дожидаться приезда к Инге, а просто заскочил в ближайший «Макдоналдс», зашел в сортир и раскатал там, прямо на крышке унитаза, две такие жирные дороги, что аж у самого дух перехватило.
После чего отстоял небольшую очередь, взял маленькую порцию кофе и большую кока-колы.
Сел в машину.
И там, неожиданно для себя, разревелся, – подвывая по-бабьи, растирая руками предательские соленые капли и натирая безбожно щиплющие, наверняка ставшие красными глаза.
Просто как маленький.
Потом снова подуспокоился.
Убедился, воровато осмотревшись по сторонам, что моего позора никто не заметил, и вынюхал еще одну порцию порошка.
Прямо из фильтра будто специально для этого дела приспособленной сигареты «Парламента».
Запил кока-колой, прикурил только что использованную не по назначению сигарету.
И только после этого завел машину и не спеша выехал в сторону Серебряного Бора, где в эту самую минуту, по моим соображениям, лихорадочно приводила себя в порядок женщина, в которую я когда-то был бесконечно влюблен.
И которую мне было просто по-любому необходимо вернуть ее мужчине. Который, на мою беду, оказался моим близким и очень важным по жизни товарищем.
Вот такая вот, как говаривал наш бывший вечно пьяный вождь, блять, любопытнейшая загогулина получается.
…Я еще раз остановился у обочины, не спеша, длинными, глубокими и медленными затяжками докурил сигарету.
Вышел из тачки, глубоко глотнул загазованного столичного воздуха.
Умылся из бутылки минеральной водой, вытерся грязноватым носовым платком, подышал, посмотрелся, оценивая собственную рожу, в боковое зеркало.
Подмигнул отражению и, через силу, заставил его, это самое отражение, улыбнуться.
Надо отдать должное, улыбка у этого существа получилась очень даже ничего: довольно белозубой и почти что естественной…