Поппи Брайт - Ворон: Сердце Лазаря
Он провалился, позволил любопытству взять верх над осторожностью, пришел прямо в расставленную на него — и него одного — ловушку. Это было так ясно теперь, так, блядь, очевидно: искусно скормленная дезинформация, сбивающие с толку маневры, перед которыми, как Они знали, ему было не устоять. Они выманили Возмездие из укрытия, Они увидели его лицо, почуяли запах его страха.
Отныне его труд не будет прежней нехитрой забавой, когда он не спеша выбирал Их. Один безрассудный вечер, и он стал не только охотником, но и добычей. Ему позволили уйти, но это свидетельствовало лишь об уверенности: Они смогут забрать его когда будут готовы, ни больше, ни меньше.
Джозеф Лета закрыл глаза и стал Стэнли Гудзоном, надеясь, что перемена купит хоть каплю необходимого времени. Он не открывал глаз, пока дыхание и пульс не успокоились до почти нормальных. Тогда он вытащил из кармана сложенный желтый листок и уставился на отксерокопированный отрывок из статьи в «Голосе». И вмиг нашел искомое: упоминание о квартире-студии фотографа на улице Урсулинок.
Стэнли Гудзон снова сложил листовку и убрал в карман. В последний раз оглянулся в сторону галереи и исчез в ночи.
Стэнли Гудзон провел почти неделю взаперти в своем высоком темном доме у реки, питаясь исключительно тем, что купил в банках и тщательно подверг обработке в микроволновке. Он провел неделю, изучая подробные записи о работах Джареда По, стараясь найти способ вырваться из искусно наброшенной на него сети.
Возможно, решил он, фотографии не были совсем уж бесполезны. Выставка сама по себе была предназначена, чтобы ввести в заблуждение, но отдельные снимки могли еще пригодиться — если он сумеет читать между строк, если он вообще обнаружит, между какими строками следует читать. Он подозревал, что ответ заключен в расположении и композиции последнего увиденного оттиска, «Ворона». Им хотели сбить со следа, но, возможно, в своей браваде Они показали нечто гораздо более сокровенное о своей природе, чем он мог надеяться обнаружить с помощью опытов. Если бы только у него был этот оттиск или хотя бы ксерокс, если бы ему не приходилось работать по памяти и, как выяснилось в итоге, недостаточным записям, то смог бы понять важность снимка.
Когда он почувствовал, что больше не в силах ждать, что каждый день, потраченный над заметками, забивает очередной гвоздь в крышку его гроба, Стэнли Гудзон уложил в потрепанный кожаный ранец, купленный годы назад в лавке старьевщика, простые и смертоносные инструменты, необходимые для дела: острые и сияющие, иглы и проволоку, хирургические нитки. Однако предстояла не просто демонстрация превосходства, не просто устранение прямой угрозы жизни и миссии, поэтому он взял и набор банок для образцов, и консервирующие растворы. Ибо в отчаянной попытке поймать его Они легкомысленно открыли одно из самых мерзких извращений естественного порядка, а его труды требовали никогда не забывать ни своей роли солдата, ни ученого.
Последним отправилось в ранец то, что должно было показать Им — он не такой дурак, как они думают, Они дали ему разгадку, которая со временем приведет Их к падению. Он положил две страницы, вырезанные из толстого тома полного собрания Эдгара Алана По в мягкой обложке поверх всего остального и закрыл сумку.
Прежде чем выйти из ниши, в которой провел большую часть утра, и пересечь улицу Урсулинок, он удостоверился, что фотограф действительно ушел, а не прикинулся. Он вскрыл замок на кованой двери за пару минут, а мог бы вдвое быстрее, если бы не проверял все время, нет ли слежки. Язычки и рычажки щелкали и перекатывались, подчиняясь его умелым манипуляциям, и он открыл дверь медленно, чтобы не громыхала о стену тесного прохода, и еще осторожнее прикрыл ее за собой. Лестница была деревянной, поэтому он снял ботинки и поднялся в одних носках. Наверху была только одна дверь, и он тихо вздохнул с облегчением — никакого риска вскрыть не ту квартиру. Он прижался ухом к двери и вслушался сквозь громкие завывания рока и стук собственного сердца, дожидаясь убедительного знака, что все эти усилия не зря. И вскоре безошибочно различил звук шагов: кто-то прошелся по скрипучим сосновым половицам по ту сторону двери, и Стэнли Хадсон принялся за врезной замок.
— Я… не знаю… о чем вы говорите, — невнятно бормочет Мишель голосом вязким и тусклым от лекарств, которые человек дал, чтобы превратить боль в далекое приглушенное ворчание. Мишель начал думать о ней как о Боли, голодной огненноглазой твари со слишком многими головами и слишком многими ртами, прикованной к стене постепенно расшатывающей кладку цепью. Кажется, что Боль сопровождала его всю жизнь. Он знает: есть единственный способ, которым она вырвется на волю и сожрет его, как серый волк, а он — всего лишь Красная Шапочка с кадыком и членом, и для него больше нигде и никогда не будет покоя, кроме как в тьме и желудочных соках зверя, его всерастворяющей утробе.
— Я не знаю…
Тогда человек внезапно перестает резать, будто наконец поверил в правдивость Мишель. Скальпель шумно падает в металлический поддон с прочими инструментами, руки в красном латексе мелькают между глазами Мишель и отрезанными частями, развешанными над столом так, чтобы он их видел — вынужден был видеть, ведь мужчина с самого начала отрезал ему веки.
— Конечно, ты не знаешь, дитя, — мягко отвечает человек. Он набирает в шприц прозрачную жидкость. Вонзает иглу в освежеванные мускулы живота Мишель, и Боль делает финальный рывок. Скрежет ее когтей и крошащегося камня затмевают мир сырого мяса и стали.
— Но и для невежественных пешек найдется использование, Мишель, — говорит он. Потом неслышно шепчет что-то вроде «прости», и Боль открывает пасть, и Мишель с легкостью и благодарностью падает в ее зев.
Стэнли Гудзон думал, что в квартире на улице Урсулинок найдет обоих близнецов, и был разочарован, обнаружив только мальчишку. Ведь узнала его девушка, она оскорбила его насмешливым, торжествующим взглядом. Он займется ею позже, пообещал себе человек, когда разделается с мальчишкой по имени Бенджамин.
Он замер посреди комнаты, каждая поверхность которой была покрыта пятнами дополняющих друг друга оттенков черного и красного, замер и поправил себя: он займется этим позже. Бенджамин рассказал ему все, сознался, что шесть лет назад в Тринидад, штат Колорадо, его однояйцевый брат-близнец сделал операцию, последний шаг на пути обращения. Продал свою человечность за темные посулы, данные Ими последователям. Примерно в 260 милях к югу от Тринидад, Колорадо, находится Розуэлл, Нью-Мексико, отстраненно напомнил он себе, и еще раз посмотрел поверх убоины на кровати на оттиск «Ворона» Джареда По. Мертвый мальчишка по-прежнему смотрел на Стэнли Хадсона с фотографии, но любая угроза, таившаяся в этом лице, была уничтожена очищающими взмахами ножа.
Он наклонился, достал из кожаного ранца у ног страницы, вырезанные из полного издания Эдгара Алана По. Про себя отсчитал строки, пробегая первые строфы. Добравшись до двадцать шестой, подчеркнул ее желтым маркером, найденным в кабинете Джареда По, и прочел вслух:
— Полный грез, что ведать смертным не давалось до того…[15]
Дважды двадцать шесть будет пятьдесят два, подумал он, отсчитал пятьдесят две строки, вычел шесть — по одной на каждый год после обращения оставшегося в живых близнеца, и продекламировал, выделяя текст ярко-желтым:
— Словно лорд иль леди, сел он, сел у входа моего…
Стэнли Гудзон утомленно вздохнул и снова уставился на фотографию, следившую за ним с другого конца комнаты.
— Словно лорд иль леди, — медленно повторил, довольный: его послание поймут, Они узнают, что он постиг связи между фактами. Он обогнул кровать, аккуратно перешагивая через кишки, верхнюю часть печени и почки мальчишки, и скотчем (также позаимствованным из кабинета Джареда По) приклеил помеченные страницы к забрызганному кровью стеклу фотографии. Потом бросил маркер в месиво на кровати, снял хирургические перчатки и пошел в ванную умыться.
В ночь, когда Джаред По был арестован за убийство своего любовника, Стэнли Гудзон только-только позволил себе снова стать Джозефом Лета. Он смотрел новости по старому черно-белому телевизору в кухне и ужинал тушенкой, слушая рассказ ведущего об ужасающей гибели мальчишки и короткое интервью с детективом из отдела убийств. Сначала он испытывал злость и зависть, ведь тому фотографу с отклонениями приписали его заслуги, пускай именно этого он и добивался. Однако когда репортер спросил детектива, есть ли связь между смертью Бенджамина Дюбуа и Потрошителем с улицы Бурбон, тот отказался давать комментарии, но Джозеф Лета уловил проблеск робкой надежды на лице копа. Ведущий плавно перешел к сообщению о нападении аллигатора в парке Байу Сегнетт, он дожевал смесь рыхлой говядины и картошки и напомнил себе: существуют вещи поважнее гордыни.
