Павел Тетерский - Muto boyz

Иногда мне даже казалось, что Оленька до сих пор не дала Чикатиле только из какого-то странного и детского чувства, которое сродни ностальгии. Когда человек уже давно готов что-то изменить, но не делает этого из глупой и никому не нужной верности прошлому. Из-за этого самого чувства люди десятки лет хранят кипы старых фотографий и прочий хлам, занимающий кубометры полезной площади.

…Мы повтыкали немного на Оленькин автограф, а потом Чикатило издал радостное восклицание и вписал в графу «Потенциальные клиенты» сразу троих. Именно такие нас и интересовали — хрестоматийные раздолбаи, наглые и ленивые. Наглость и лень были написаны на их лбах яркими фиолетовыми чернилами — или даже маркерами, что ещё больше бросается в глаза. Чикатило старательно вывел напротив них жирный восклицательный знак.

— Кстати, — вдруг вспомнил Чикатило, — помнишь мальчика Колю, который приходил с нами устраиваться на работу?

— Это тот, который всё время оглядывался?

— Да, я говорю именно об этом мужчине. Ты знаешь, чем он теперь занимается?

— Ну… А что, разве не тем же, чем и мы?

— А вот и нет, батенька, здесь вы как раз-таки ошибаетесь. Коля, то есть, простите, блядь, Николай, теперь сидит в офисе. В костюме. За углом, который за спиной у Пивного. Поэтому мы его не видим — он не бросается в глаза, этот Коля.

Не бросаться в глаза было Колиным амплуа, фишкой, девизом по жизни. Это стало ясно сразу же, при первом знакомстве. Я не хочу сказать, что это плохо — наверное, это даже хорошо, потому что, если пыхнуть как следует, над этим можно смеяться. А ещё у Коли была привычка говорить полушёпотом и постоянно оглядываться назад и немного вверх, как бы ожидая удара высших сил. Мы с Чикатилой решили, что в детстве на него что-то упало.

— Да ладно тебе, — не поверил я. Это было как-то странно, потому что Коля пришёл тогда вместе с нами, чуть раньше нас, мы стояли у столика Пивного и дышали Коле в затылок. И слышали, что его взяли на ту же низовую должность распространителя «Всего мира». А теперь вот выяснялось, что он в пиджаке и галстуке сидит за углом, не бросаясь никому в глаза.

— Вот так, — причмокнул Чикатило. — Я сам не поверил и специально подошёл к нему. Спросил, как это так. «Что ты, парень, можешь из того, чего не могу я?» — спросил я его напрямую, по-нашему, по-солдатски. И знаешь, что он мне ответил?

— Что?

— «Уметь надо», — вот что мне сказал человек-Коля. Таков был его лаконичный ответ. Представляешь? Я чуть не упал прямо там, возле человека-Коли. Да у меня это просто в голове не уместилось, мой компьютер не принял таких вводных.

— Очень крутой этот Коля. А ты говоришь…

— Ты, кстати, заметил, что всех стрёмных людей зовут почему-то Николаями? И фамилии у них созвучны. Николай Кульков, Николай Донсков, а теперь вот этот ещё Коля. Надо узнать, какая у него фамилия. Держу пари, что какой-нибудь Панков или Старков. Или Сосков…

— Может, ты и прав. Да, скорее всего, так оно и есть. Всё-таки имя, наверное, влияет на личность человека.

— Нет, но я действительно не понимаю, — завёлся Чикатило. — Он смог их загрузить, а я нет. Это удар ниже пояса, нокаут Я морально краснею, я ментально втоптан в грязь.

— Чик, если мне не изменяет память, мы даже и не пытались никого грузануть. Грузить Пивного без мазы, сам понимаешь. Он глух и прям, как кирпичная стена. Вон, кстати, ещё двое наших идут. — Я ткнул пальцем в сторону двоих полумаргинальных парней с незапоминающейся внешностью, судя по всему, студентов. Да там и были за редким исключением только бабки и студенты. Потому что остальные хотят чего-то сверх, каких-то перспектив, смотрят вперёд. А там вперёд смотреть было не на что, потому что на горизонте маячило только банкротство конторы или переход на сдельную оплату. Хотя пример Коли убеждал в обратном. Он всё время оглядывался назад, но при этом смотрел вперёд — такой вот абсурд, микс, парадокс.

— Тогда надо искать людей, поддающихся загрузке, — гнул свое Чикатило, записывая в Тетрадь По Всему: «Двое с псевдопретензиями». — Это мне урок. Помнишь, как в Дебильнике шутили вокеры: «Не надо расслабляться, а то придёт беда». Но речь не о них, а о том, что я просто задет за живое, и я вот прямо сейчас, сидя здесь и анализируя существующую ситуацию — я тебе вот сейчас говорю, и пусть «копейка» Отца будет мне немым свидетелем: если он кого-то здесь загрузил, то я загружу вдвое больше народа, я загружу всех.

Я до сих пор не перестаю удивляться этому человеку и всем его раскладам образца девяносто четвёртого года. Между мной сегодняшним и Чикатилой тогдашним лежит определённая дистанция. Тогда её не было, и всё воспринималось как само собой разумеющееся, как какой-то сок, в котором я варился, который был для меня родной средой и принимался без удивления и прочих непоняток. Поэтому для меня не было странным то, что в свои двадцать четыре года Чик занимался такими вот вещами. Его одноклассники усиленно обзаводились семьями, покупали авто и продвигались по работе, а он тусовался с такими, как я, он тусовался с музыкантами, сидел в «копейке», которую не умел водить, и из пальца высасывал какие-то немыслимые аферы, стоившие тоже копейки. Он рисовал в Тетради По Всему монстров и Оленьку, курил дурь, пил пиво и ничего не делал, как герои фильма «Не грози Южному Централу». По всем показателям Чикатило был полным лузером, который нигде не котировался, но парадокс заключался в том, что никому это не бросалось в глаза. Так происходило потому, что он не парился — нигде и никогда. Это ведь целое искусство — не париться. И, как в любом искусстве, в этом что-то есть — что-то, чего нет нигде больше.

…К двум часам дня мы закончили. В той конторе 14.00 было магической цифрой, Рубиконом. После этой черты прекращали приходить опоздавшие и начинали возвращаться ранние пташки. В погоне за лишним рублём они спешили взять ещё пару коробок с журналами — чёрт возьми, как же всё-таки можно ездить на людях.

Как такового фиксированного дня там не было — там вообще ничего фиксированного не было, даже границы между складом и офисом. Суть работы наших коллег заключалась в том, чтобы успеть продать некий минимум. Сколько журналов он составлял, я сейчас не вспомню, но он был довольно тяжёлый, этот минимум. Но важно не это, а то, что, медитируя напротив входных дверей с утра и до 14.00, ты имел возможность по очереди лицезреть практически всех разносчиков. Что нам тогда и было нужно.

— Подведём итоги, — сказал Чикатило, открывая пиво зажигалкой с исцарапанными нижними гранями. Ему было абсолютно плевать на мусоров, тормозящих такие машины на каждом шагу, на то, что он не умел водить — ему вообще было на всё плевать, этим он и брал.

По итогам выходило, что соотношение молодёжи и бабок было примерно 50 х 50. И в плане процентов, и в плане численности. Потому что всего нас было, как мы выяснили, около сотни. Теперь нам предстояло в кратчайшие сроки обработать весь подходящий контингент.

Бабок пришлось, как обычно, вычеркнуть за ненадобностью. Делая это, Чикатило нёс какой-то бред по поводу того, что теперь он понимает правительство и все эти пенсионные фонды, которые забили на бабок х…, потому что от них, дескать, действительно нет никакого толку. И что ему очень жаль, но он, как бизнесмен, вынужден учитывать в первую очередь свои интересы, потому что бизнес есть бизнес, как говаривал Аль Капоне. Если вдуматься в такие расклады, можно загрузиться состраданием, но страдать вредно — даже с приставкой «со».

— Может, пойдём возьмём ещё по дозе? — предложил я. — И сдадим. Как раз выйдет на пиво тебе и мне.

— Почему бы нет, — согласился Чик. — В предвкушении крупного фуршета питание подножным кормом перестаёт быть пошлостью и рутиной.

Он завёл машину и покатил к офису, а я вылез и пошёл пешком, чтобы не появиться там одновременно с ним — мы ведь якобы ехали каждый со своего маршрута, поэтому старались не пересекаться у всех на виду. Метров за двести от офиса мы нашли некий хитрый дворик, в котором договорились встретиться. Там мы загрузили всю эту бодягу в багажник и повезли к грустному кузьмичу, который принимал макулатуру. На его испитом челе читалось, что его жизнь не сложилась, а также то, что за эти несколько дней мы ему начали потихоньку надоедать. Видимо, он был мизантропом по отношению ко всем, кто вырывал его из неспешного потока ничегонеделания, но статус позволял ему выказывать это только телепатически. Мы почему-то симпатизировали этому человечищу, хотя в самое ближайшее время он должен был нас возненавидеть. Это было обломно, но бизнес есть бизнес. А нашим бизнесом должно было стать ежедневное доставание этого самого человечиша, мы собирались стать его навязкой и кошмарным сном.

2 ЧАСА С MTV: клуб «Улица Радио»

— Оленька обнаглела, — констатировал я, отбросив в сторону тлеющую пятку. — Так опаздывать нельзя, даже милым глупым девушкам.