АФС И РФС-ГЕЙТ - Анатолий Обросков
Дом, который решено было строить исключительно силами мужчин, возводили на небольшом возвышении, на самом берегу Оредежа. Сейчас это Павловский проспект, д. 1. Моста тогда еще не было. И женщины, готовившие на другом берегу, доставляли еду на лодках. Постройка получилась красивой, с резными окнами — не дом, а терем. Ныне это главная архитектурная достопримечательность Вырицы. Само же новоселье состоялось в конце июня и совпало с Днем Ангела сестрицы Груши. Той самой, что совсем еще в юные свои годы, написав прошение императрице и совершив далекое путешествие к месту заточения Братца, вызволила Его из застенков знаменитой монастырской тюрьмы, где некогда почили известный ныне пророк Авель, предсказавший долгожданный исход династии Романовых из России, и многие другие подвижники христианства.
"Ну, и во что же обошлось строительство этого дома?" — спрашивают Чурикова приезжающие священники. "Дело в том, что дом выстроен из опорочников", — отвечает Братец. "Как это из опорочников?", — недоумевают пастыри. Тогда Братец поясняет: "Там, на обводном канале, под барками, ютятся и в пьянстве погибают люди с золотыми головами и золотыми руками. Мастеровые. В них нужно посеять слово божие, и когда они отрезвятся и станут жизнь свою строить на законе божием, то и сами обогатятся, и другим принесут". "Нет, — отвечают, подумав, священники, — мы так не можем".
Кого только здесь за эти годы не было. И депутаты Думы, и сын Л.Н. Толстого, Л.Л. Толстой, и не солоно хлебавши возвратившиеся из Вырицы посланцы Распутина. Позднее приезжали сладкоречивые обновленцы и отказавшийся от перемены горькой своей участи Максим Горький. А уж странствующих монахов, или "топтунов", как называл их Братец, — и вовсе не сосчитать. Однако самое главное было Важнейшей вехой в продвижении Христовой Трезвости стала Революция, позволившая Братцу основать 6 января 1918 года настоящую христианскую коммуну, ставшую прообразом будущего человеческого сообщества, свободного от социальной несправедливости, от безбожия, от алкогольного, табачного и прочего наркотического дурмана.
"Лучшие десять лет, — говорил Братец, — и это еще при том, что власть безбожная". То, что сделано коммунарами за эти годы, удивляло и продолжает удивлять доныне. Первое время, естественно, испытывали недостатки. Господь испытывал неурожаями. Не было сахара, ни капли масла. И тем не менее хлеба, выпекаемого поначалу с примесью картофеля, проса и капусты, было всегда достаточно для того, чтобы не давать его по выдаче. Однако потом, с каждым годом жизнь становилась все лучше и лучше. И после, когда стало 90 дойных коров и 60 ульев, — тогда уже и чай пили с молоком и медом. Хлеб выпекался из чистой муки, заварной, вкусный, ароматный. Щи стали готовить с грибами из головизны хороших рыб. Каша пшенная, масляная.
Залогом такого преуспевания стало великолепно отлаженное сельскохозяйственное дело. Отремонтированный Братцем трофейный трактор. Созданный по Его чертежам, поражавший ученых, необычный, ставший целебным источником, артезианский колодец.
Иногда случалось, когда все соберутся, Братец подойдет и скажет: "Земледелец с пастухом — нераздельное. Земледелец землю возделывает, а пастух скотинку пасет". Бывало, обнимет каждого, поцелует и скажет: "Вот с таким народом можно строить царство божие на земле".
"Дорогой Братец, комары в обеденный перерыв заедают, покоя не дают", — обратилась к Братцу одна коммунарка. Братец промолчал. На следующий день эта коммунарка, проходя мимо канав, заметила, что обе их стороны устланы какой-то серой пеленою. Подойдя ближе, она увидела, что это погибшие комары. "Ты же вчера просила за людей, что их комары заедают", — ответил на ее сообщение Братец.
Был в Коммуне бык по кличке Граф. Когда случилось, что Граф пал, Братец сказал: "Я бы сто Графов положил за одного коммунара".
Однажды за обедом Братец сказал: "Сейчас в коммуну набираем всяких, а придет время — только чистых сердцем будем брать в коммуну".
Регулярные победы на сельскохозяйственных выставках, удивительная техническая сметка руководителя Коммуны, американские урожаи Долины Братца, выгоревшая земля и бестравье которой удручало трудолюбивых финских поселенцев, отказавшихся от этих угодий до прихода коммунаров — все это наводило на размышления.
Однажды приехавшие к Братцу представители посоветовали Братцу: "Вы бы уж, Иван Алексеевич, что-нибудь одно вели — или беседы, или коммуной управляли. А так Вам трудно совмещать и то, и другое". И еще спросили: "Во что же это все выльется, если Вы так проработаете еще десять лет?"
"А вот во что, — ответил Братец, строго глядя в глаза вопрошающих. — В коммуне будет работать десять тысяч человек, и они будут кормить пол-Ленинграда". Приезжие опустили головы и замолчали.
Тем временем ситуация в государстве менялась… "Вырицкий Христос", — писала, ерничая, атеистическая пропаганда. Говорят, что устами младенцев глаголет истина… После ухода Братца в 1929 году Коммуна "Б.И.Ч." была преобразована в совхоз "Красный семеновод". Многие коммунары были сосланы. Что касается Дома Братца, то он использовался по-разному. Одно время в нем размещался лупазорий, место, где доживали свои дни больные волчанкой. Некоторые, правда, почему-то внезапно исцелялись. В общем, все шло своим чередом. "Мы ограждены. Огонь войны не тронет вырицу". И действительно, переходившая из рук в руки Вырица никогда не была ареной активных боевых действий. Что в гражданскую, что в Великую Отечественную, во время которой здесь размещались немецкая и румынская части. Во время войны трезвенники продолжали собираться в соседней Михайловке, где на их беседах присутствовал понимавший по-русски немецкий священник. Напротив Дома Братца размещалась немецкая комендатура. Узнав, что это церковь, главный немец перенес место для вечеринок из Дома в здание вокзала. Однажды, правда, аккурат в День Ангела Братца, немцы хотели было надругаться над святынею, повесив рядом с ликом Братца портрет Адольфа Гитлера, но начавшийся тут же артобстрел предотвратил кощунство. А еще был такой случай. Заходит немец в дом к трезвеннику, видит портрет Чурикова, указывает на него и спрашивает: "Кто это?" "Это — мой Бог", — отвечает трезвенник. "Нет, это мой Бог", — говорит немец, доставая свой портрет Братца… Хотя, правда, чего в этом особенного.
Много воды утекло с того времени. Окончилась война. Отгремела сталинская эпоха. Наступают тяжелые будни атеистической оттепели. Несколько показательных судов. В
