Томаш Пьонтек - Героин
В группе Христиана тусуется пацан с длинными светлыми волосами и большим носом. Они его, конечно же, обзывают Слоном, Они рассказали мне, что он постоянно ходит сонный, потому что мать-фармацевт добавляет в его еду снотворное. Она спокойна только тогда, когда он спит. Она знает, что только в этом случае он ни себе, ни кому-то другому не причинит никакого вреда.
Ясное дело, она пичкает его снотворным только потому, что у Слона нет никакого другого источника питания, так как он нигде не работает. Хоть и трудно сказать, что в этом случае следствие, а что причина.
Я узнал, что Слон уже выработал какой-то иммунитет к этому снотворному и около полудня вылезает из квартиры во двор. Но он такой же ослабленный и не может пить алкоголь, потому что сразу же засыпает.
И тогда Христиан спасает его амфетаминами, которые достаются ему в кредит, то есть на шару. Я — принципиальный противник амфетаминов. Амфетамины — это блядство. Это блядство, которое возбуждает, но совершенно никому не приносит удовлетворения. Хотя в этом случае они спасают, сбивая сонливость Слона.
Я просыпаюсь утром слегка обкуренный и вспоминаю, что произошло. Прежде всего, я сблевал, даже по трезвяку. Когда-то организм был посильнее.
На трезвяке прошла вся среда. Я гулял с Христианом и пацанами до самого вечера, а вечером мы услышали шум, исходящий из окрестностей близлежащей мусорки. Крики и характерный отзвук, будто бы кто-то царапал по металлу. Вокруг мусорки в форме беседки из металлической сетки бегала одна из мамаш. Она держала в руке кухонный нож для резки хлеба. А другая мамаша от нее убегала. Они обзывали друг друга. Поскольку у мусорки было два выхода — один с левой стороны, а другой с правой, — убегающая мамаша могла время от времени в нее забегать, не боясь попасться в западню. Догоняющая мамаша не всегда забегала за ней внутрь, иногда колебалась, какой бы выход ей выбрать. Тогда обе женщины останавливались, дышали и смотрели друг на друга сквозь сетку, а догоняющая вонзала нож в металлические петли сетки. Она пыталась напугать убегающую.
Возле мусорки стояла пара пацанов, которые следили за всем этим. Христиан спросил у них, что случилось. Оказалось, что один дал немного амфы другому, который находился на принудительном домашнем лечении. Однако мать лечившегося предъявила претензии не к давшему, а к его матери. Возгласы типа «ты как его воспитала, блядище» были повторяющимся сэмплом этой погони. Я смотрел на Христиана и наблюдал за тем, как он отреагирует на такое. Я и не думал, что уже на следующий день я узнаю.
Четверг тоже оказался трезвым. Я увидел мать Христиана. Она была совсем никакая, насколько я мог заметить, так как стоял немного поодаль. Ей было где-то около пятидесяти и у нее были крашенные в коричневый цвет волосы. Она отдавала сыну сетку с покупками. Он должен был отнести ее домой. Они стояли недалеко от павильона, в котором были магазины и мастерские бытового обслуживания.
Из аптеки выбежала одетая в белое женщина с прямыми волосами. Она была еще даже очень ничего. Она подбежала к матери Христиана и ударила ее в лицо так сильно, что даже я, стоящий довольно далеко, подпрыгнул. Разбились очки.
Атакующая мамаша кричала что-то о тюрьме и зоне. Мать Христиана не реагировала.
Плача, она пошла домой. Христиан побежал за ней, пытаясь поймать ее за руку, но она не реагировала.
Я помню, что я тогда подумал. Я подумал, что уже знаю, как думают матери. Они верят, что за то, что делает их сын, не несет ответственности ни он сам, ни даже его друзья, которые его испортили. Ответственны матери друзей, плохо их воспитавшие. В связи с этим, похоже, сложилась такая ситуация: матери не наказывают сыновей, а устраивают дикие скандалы другим матерям, А сыновья, скорее всего, никогда не вмешиваются в то, что делают их матери, и не пытаются их сдерживать.
Потом был вечер, и я сидел возле Христиана. Он молчал, а я боялся открыть рот. Женщина, которая напала на его мать, была матерью Слона, и Слон сидел сейчас с нами. Он смотрел на Христиана извиняющимися, припухшими глазами. Возможно, он рассчитывал на какой-то знак, который бы свидетельствовал о том, что Христиан не обижается на него. А может, и сочувствует ему.
Потом появилась мама Слона, и Христиан словно замерз. То есть совершенно перестал двигаться и побелел. Совсем побелел, да так, что аж светился в темноте, как фонарь.
Она, абсолютно уверенная в собственной неприкосновенности, прошла между нами и поймала Слона за руку. Она дернула его и потянула за собой. Волоча его, она попыталась пройти мимо Христиана.
И тогда он внезапно схватил ее за руку. А когда он повалил ее на землю, первое время она даже не пыталась защищаться.
Слон двинулся вперед, в сторону съежившейся от страха матери, но остановился — может, потому, что увидел Христиана. Даже не его лицо, а тыльную часть головы.
Христиан уже сидел на матери Слона. Для начала он отмерил ей две громких пощечины. Ее крики тоже были громкими. Он начал срывать с нее рубашку, совершенно не обращая внимания на то, что Слон покачивается за его спиной. Он покачивался, поднимал руку вверх, а потом не знал, что с ней делать дальше. Женщина кричала, хоть Христиан и затыкал ей рот сначала рукой, а потом тряпкой.
Так я увидел наконец-то Христиана с женщиной. Однако мне он нравился таким, как был до этого, даже за миг перед всплеском ненависти. Потому что в определенный момент, когда он разрывал ее рубашку, он перестал мстить. Его белое, почти фосфоресцирующее лицо уже не было ожесточенным. На нем видно было даже не удовольствие, а что-то похожее на облегчение.
Раздался сухой, но очень громкий звук. Из головы Христиана брызнуло что-то темное, мокрое, пахнущее рыбой, раками, короче, дарами моря. Он упал на женщину, которая принялась из-под него вылезать.
Возле мусорки стоял советник. Сначала я не догадался, что он здесь делает, то есть что он сделал. Я лишь увидел, что все остальные разбежались.
Я понял, что случилось, когда советник направил что-то черное в мою сторону, и это было дуло, пистолет. Я так сильно испугался, что стал заниматься трупом. Я пытался его поднять, чтобы показать советнику, что я на его стороне, что я добрый и помогу ему убрать этот балаган. Я помог также подняться матери Слона. И мои пальцы наткнулись на что-то мокрое и теплое, но это могла быть ее блевотина. Я громко сказал, что ее нужно отвезти в больницу.
Рядом на траве лежал Слон. Его мать, всхлипывая и выплевывая куски блевотины, сначала склонилась над ним, а потом изо всей силы начала бить его по лицу. Даже сильнее, чем ее бил Христиан. Но Слон не просыпался. Видимо, что-то случилось с сердцем, уничтоженным постоянным смешиванием снотворного и амфетаминов. От амфетаминов сердце просто бесится. В сущности, Слон, должно быть, вел довольно беспокойный образ жизни, несмотря на все старания матери.
Постоянно угрожая пистолетом, советник приказал мне погрузить мать и сына в автомобиль. Потом мы куда-то поехали — в полицию или в больницу. В старом автомобиле советника все подпрыгивало, прежде всего, голова Слона на моих коленях. Я сидел, но у меня было ощущение, что лежу: как-то уж очень прочно я устроился на сиденьи этого подскакивающего автомобиля. Советник что-то очень громко говорил самому себе о зверях. О том, что они должны жить в земляных норах. И что человек плюет самому себе в лицо, давая им квартиры. Потому что это он дал им квартиры. Еще когда эти микрорайоны только начинали застраивать, ему пришла в голову идея. Был такой период, когда было много женщин с детьми и они писали заявления. И были задействованы большие инвестиционные мощности, когда строили этот район. А он сделал так, чтобы построили район для таких женщин. Чтобы собрать их вместе, без вражеского окружения, чтобы никто на них пальцами не показывал. Ведь тогда обо всем думали, о людях думали. А сейчас, вместо того чтобы целовать ему руки, они его ненавидят. Если бы он тогда это знал, то никогда бы не взял квартиру в этом районе. Он взял, потому что район застраивался, а ему очень нужно было жилье, и он не знал, что совершает большую ошибку. И что сейчас он вынужден использовать оружие. Он уже тридцать лет владеет разрешением на ношение оружия. Никогда не использовал его для самообороны. Но вынужден был защитить другого человека. Это должен был быть наилучший микрорайон для женщин.
Когда советник на минуту остановился на светофоре возле «Мультикино», где перед нами проезжала вереница автомобилей, я выпрыгнул наружу, в заросли.
Убегая через дворики, я так страшно потел, будто был не человеком, а намного более водянистым организмом. Но советник не стрелял в меня и» не догонял — у него было достаточно проблем в собственной машине.
Вот только мне было очень холодно и одежда прилипала к телу, когда я пробегал через микрорайоны, а потом через заросли на горку. Как только я добрался домой, я бросился к товару и курил долго-долго, пока мне не стало хорошо.
