Грегори Галлоуэй - Простой, как снег
— Но это помогает не замерзнуть.
— Ты, по крайней мере, мог бы выбрать носок одного цвета с перчаткой или с пальто.
— Мне предстоит его носить еще только пару недель.
— Я думаю, что не стоит бросать. Может, стоит начать носить носок и на второй руке. Пусть будут две культи.
Я засунул правую руку в рукав пальто и потянулся к Анне двумя «культями». Она громко и резко вскрикнула, и этот крик усилился и эхом отдался от бетона под мостом. Над нами остановилась машина, и кто-то закричал:
— Что там происходит?
Это был один из братьев Гёрни, Дерек или Эрик. Похоже, Анна подумала, что это Дерек, но я не мог сказать с уверенностью. Говорили, что близнецов можно различить благодаря шраму на лбу справа у Дерека. Шрам шел от линии волос. Единственная проблема заключалась в том, что едва ли можно было увидеть лоб обоих братьев, которые постоянно носили выпачканные машинным маслом зеленые бейсболки. На бейсболках спереди желтыми нитками были вышито «Гёрни». Некоторые стали рассматривать масляные пятна на бейсболках в надежде найти какие-то отличия, но это тоже оказалось бессмысленным. Ведь внешний вид головных уборов менялся — добавлялось масло и другая грязь. Другие люди считали, что братья в любом случае меняются бейсболками. В общем, всем оставалось только гадать.
Мы вылезли из-под моста. Гёрни уже склонился через ограждение и сам пытался рассмотреть, что происходит. Его машина стояла с открытой дверцей. Вероятно, он поспешно из нее выскочил.
— Все в порядке, — сказал я. У него на лице оставалось выражение недоверия. — Все в порядке, — повторил я.
Что мне было ему сказать? Что я только что атаковал свою девушку двумя воображаемыми культями? Анна молчала, она вообще оставалась на заднем фоне и наблюдала.
Гёрни смотрел на нас еще какое-то время, потом повернулся к своему грузовичку. Можно было понять, что он думает. Машина оказалась не в самом удачном месте. Любой автомобиль может в нее врезаться. Его выражение лица, казалось, говорило, что если это случится, то виноваты будем мы.
— Вам не следует сидеть внизу, — сказал он. — Вы можете свалиться в реку.
— Мы как раз собирались домой, — ответил я.
— Желаю удачно добраться, — сказал он, сел в грузовик и уехал.
— Желаю и вам удачно добраться, — заявила Анна. — Кто это был?
— Нас только что отругал мужик, который заправляет бензин, и мы даже не знаем, кто именно это был.
— Я почти уверена, что это Дерек.
— Я не знаю.
Я напился
С тех пор, как у нас начались отношения, Анна оставляла вещи в моем шкафчике и отправляла их по почте. В День Колумба[23] она отправила мне открытку с изображением мореплавателя и написала: «Большинство людей считают, что он сошел с ума или изначально был сумасшедшим. Его пришлось тащить назад в Испанию в цепях. Он был убежден, что его жизнь предсказана в Библии. Он считал, что Земля имеет форму груди. Он всю жизнь утверждал, что высадился в Китае, а не в каком-то новом мире. Он выступал за порабощение и убийство местного населения. Он был удачливым человеком». Многие из полученных мною открыток повторяли открытки у нее на стене. Анна всегда писала слово «где?» где-то на открытке, и я обычно помещал ее в аналогичном месте над своей кроватью. Я прикреплял открытку скотчем, фотографировал и отправлял снимок по электронной почте.
«Ты сильно ошибся, — обычно отвечала она. — Лучше приходи и взгляни».
Анна также присылала маленькие коробочки, наполненные предметами, пустые бутылки из-под лекарств, одну перчатку, шнурок из ботинок, старые письма и записки. Эти предметы оформлялись в коллаж, с аннотациями, бирками на некоторых («Найдено под южным мостом 1 ноября»). На других были надписи («Пожалуйста, сразу же отправь Клер Мэнза» или «Отправь кому-то, кого ты не знаешь. Не откладывай»). Некоторые послания представляли собой анаграммы, акростих, криптограммы, некоторые были на иностранных языках, на эсперанто. Мне вечно приходилось искать какие-то подсказки, я много времени проводил за поисками в сети, чтобы выяснить, что же я такое получил, черт побери. Я считал, что таким образом жульничаю.
— Это не жульничество, — говорила Анна, если вообще что-то говорила. Если я не упоминал письмо, она ничего не говорила вообще.
Она прислала мне конверт, на котором было одно предложение, написанное по всей поверхности снова и снова, за исключением маленького квадрата, на котором значился мой адрес, выведенный большими красными буквами. Затем, открыв конверт, я увидел — та же самая фраза написана и по всей внутренней стороне. Вероятно, Анна разорвала конверт, написала предложение и снова склеила. Только внутри фраза была написана задом наперед. Она гасила: «Есть сферы жизни, в которых концепции разумного и неразумного неприемлемы».
Одним из самых моих любимых предметов стал рисунок, сделанный угольным карандашом и чернилами. На нем изображался силуэт Анны, обведенный по краям пунктирными линиями, подобно кусочкам картинки-загадки. Рисунок тоже был разделен на кусочки и на каждом значились какие-то инструкции. «Отправь это Клер Мэнза», — было написано на одном. «Положи это между страницами 103 и 105 книги „О сверхъестественном“ под редакцией Роберта Э.Бека в школьной библиотеке», — значилось на другом. Если отрезать кусочки по пунктирным линиям, ее силуэт трансформировался в другой — мой собственный. Я не стал следовать никаким указаниям. Я повесил картинку у себя на стене и снимал, когда бы ни пришла Анна. Я не хотел, чтобы она знала, что я не сделал, как она просила.
Она сама делала марки. Обычно Анна фотографировала или находила фотографии, подгоняла их под шаблон, который нашла в сети, или сама создавала картинки, а затем распечатывала собственные марки. Почти на всем, что она мне присылала, были сделанные ею марки. На них изображались президенты и кинозвезды, писатели и художники, лица горожан, ее отец, пару раз она сама спокойно смотрела с конверта. Вы можете себе представить мое удивление, когда я увидел марку с собственным изображением. Я не знаю, где и каким образом Анна раздобыла мою фотографию. Может, она сама меня сфотографировала — у себя в комнате или в школе. Я совсем этого не помню. Я находился на среднем удалении от объектива, смотрел вперед, слегка опустив веки, волосы частично закрывали глаза. Ничего необычного, только я не помню, как меня фотографировали. Но вот моя фотография прибыла ко мне домой.
— Они никогда не обращают внимания, — сказала Анна про работников почты. — Не думаю, что мне когда-либо возвращали письмо. Вероятно, все дело в компьютерах — они не отличают настоящую марку от моей. Кроме этого, Арчи нет ни до чего дела.
Арчи Уилкес был городским почтальоном. Он жил в конце нашей улице, ближе к центру города. Ему не требовалось делать в городе много остановок, он ездил на своей машине и никто никогда не видел его в форме. Похоже, он приносил почту, когда у него было время. Он мог появиться вечером или в воскресенье утром. Все было очень неформально. Настоящая работа велась в Хилликере, на главпочтамте. Там стояли компьютеры, которые проводили сортировку. После того, как конверты выходили оттуда, марки Анны становились не хуже настоящих.
Для нее это была игра. Все было игрой, или частью игры, правила которой знала только она. Каждый день появлялось что-то новое, что-то вызывающее удивление.
Теперь я задумываюсь, сколько из этого Анна запланировала заранее, а сколько просто случилось…
* * *Я думал, что ей следует познакомиться с мистером Девоном, пойти к нему на занятия, или же нам стоит как-нибудь вместе зайти к нему после школы. Она была против.
— Я слышала, что он зануда.
— Я так не считаю. Похоже, его все любят.
— Значит, он не для меня, — заявила Анна, и это стало концом разговора.
Анне не нравилось разговаривать про мистера Девона. Он ей не нравился, хотя она никогда не объясняла, почему. Я всегда считал, что они поладят. Мистер Девон занимал второе место среди известных мне интересных людей. Немногие тренеры по футболу также преподают рисование, скульптуру и фотографию. Он всегда был дружелюбен — возможно, из-за своей молодости. Он был единственным из учителей-мужчин, у которого все еще оставались все волосы, и один из немногих без седины. Наоборот, его отличала настоящая копна черных волос, плохо поддающихся укладке и торчавших во все стороны. Судя по виду, он сам их стриг. Часто волосы были подстрижены неровно, лежали асимметрично и выглядели столь же неряшливо, как и он сам. Мистер Девон одевался в вылинявшие джинсы или заляпанные краской брюки цвета хаки, а также рубашки, которые обычно носят рабочие. По большей части, это были джинсовые рубашки. В коридорах школы он всегда появлялся при галстуке, но никто никогда не видел его в галстуке во время занятий в классе. Обычно он пытался вспомнить, где спрятал его в классе. Однажды пожарники проводили у нас в школе учения. Пока мы строились, чтобы покинуть класс и здание, мистер Девон спокойно открыл ящик письменного стола, извлек оттуда старый, мятый, уже завязанный галстук, просунул голову в большую петлю и затянул его под воротником джинсовой рубашки.
