Александр Уваров - Ужин в раю

Но чудеса его были, видно, иного рода. Хождение по воде в их число явно не входило.

Вода его не держала. Она плеснула ему по ногам и охватила их быстрым своим потоком.

«Ох, мать твою…» бормотал ангел. «А и вправду холодно уже. Заболтались, видно… Мылись долго… Десятый час уже, не меньше. А то и одиннадцатый. И течение тут…»

В реку заходил он с опаской и, едва вода дошла ему до пояса, остановился и замер, подняв руки над головой, словно испрашивая у небес благословения на безрассудное своё купание. Впрочем, понятно, что никакого благословения ему не требовалось — он просто боялся опустить руки в ледяную, непрогретую ещё весеннюю воду.

— А днём то, — заблеял вдруг ангел сипнущим и подрагивающим голосом, — река куда теплей была. Когда мы кровушку то смывали…

Зачем он вспомнил? К чему? И это гадкое слово… «Кровушку»…

Не знай я уже, что он ангел — честное слово, снова бы решил, что он примитивный, отвратительный маньяк. И пошлый циник.

Но теперь…

— Да, трудновато было смывать… Трудновато… Вот так всё время бывает. Творишь что-нибудь, создаёшь — и только одна грязь потом остаётся. Прямо обидно иногда бывает, честное слово.

— Зачем всё это? — спросил я его.

В который раз уже в тот день я задавал ему этот вопрос. И каждый раз в ответ он лишь бормотал какую-то откровенную чепуху (я уж начал думать, что это какой-то особый, тайный язык ангелов), а то и просто молчал, как будто считал ниже своего достоинства отвечать на такие глупые вопросы.

Я уже готов был сделать вывод, что и ответа никакого у него нет и даже задним числом не способен он придумать хоть какое-нибудь объяснение отвратительному, бессмысленному и просто унизительно мелкому для ангела поступку — убийству дорожной проститутки.

Но на этот раз я всё-таки смог получить от него ответ. Возможно, он просто понял, что я не пойду с ним дальше, не получив предварительно от него нужного мне объяснения. Я не поверю ему до конца. Все его чудеса, фокусы и проповеди не смогут окончательно развеять моих сомнений, не смогут убедить меня в том, что я действительно имею дело с ангелом, а не с душевнобольным человеком. Ему нужна была моя вера. И я ему был нужен. Очень нужен.

— Зачем? — собравшись с силами, он погрузил руки в воду по локти и, зажмурив глаза, зашипел так громко и резко, словно с большим трудом сдерживал самые отчаянные ангельские свои ругательства.

— Зачем? — повторил он, вновь поднимая руки и стряхивая с них капли. — Ох, нет… На берег пойду…

И, вновь превратившись в голенастую (но отчего то волосатую) цаплю, зашлёпал к берегу.

— Тут, знаешь ли, особая логика. Да не ухмыляйся ты, послушай сначала. Нет, я прекрасно знаю все твои возражения. И заранее зная то, что ты хочешь мне сейчас сказать. Дескать, у каждого убийцы своя, особая логика. У инквизиторов — своя, у тюремщиков и палачей — своя, у маньяков — своя, у террористов — своя, у жандармов — своя. Но это не логика. Это просто некий набор слов для самооправдания. И слова эти ничего в конечном итоге не объясняют, не определяют истинную цель творимого над жертвой насилия. Ой, руками помашу! Согреться надо…

И он так резво запрыгал вокруг меня, что песчинки полетели мне в лицо.

Ощипанный… Да, именно такой образ представился вдруг мне — ощипанный ангел, пытающийся взлететь. Взлететь и вернуться на небо. Он машет руками потому, что у него нет больше крыльев. И отчаянно подпрыгивает. Но всё бесполезно. Он остаётся на земле.

И продолжает свой рассказ.

— А истинная цель подобных поступков у всех одна. И не зависит она ни от образования, ни от воспитания, ни от социального положения, ни от религиозных или политических убеждений. Нет! Вовсе нет! Единая, вечная, непреходящая цель всей этой людской породы от начала времён и до сего дня — совокупиться с жертвой. Да, совокупиться! Именно в том и состоит особый, сокровенный смысл насилия. Насилие — это частное проявление любви. А Бог есть Любовь. Так ведь сказано в Библии? Я надеюсь, ты читал эту весьма увлекательную и поучительную книгу?

— Да так, в отрывках…

— В отрывках? О, это не так уж плохо! Но хоть сказки в детстве ты читал полностью, от начала и до самого их конца?

— Сказки… Да, сказки, конечно, полностью…

— Ну так в сказках же Добро всегда побеждает Зло! Это то ты знаешь, я надеюсь?

И, подпрыгнув, он взмахнул ногой так резко, что едва не заехал мне по подбородку.

— Ох, хорошо! Тепло сразу стало. Может, тоже попрыгаешь? Или гимнастикой займёшься?

— А я не замёрз пока. Да и одеваться уже скоро надо… Так что там с добром и злом?

— А, это… Добро, конечно, всегда побеждает. А что такое добро? Это и есть Любовь. Это высшее проявление воли Господа, это лучшее и самое явное доказательство Его существования. А если насилие — это одно из проявлений Любви, то насилие является проявлением воли Господа…

— Ерунда какая то! Насилие, убийство…

— Вот! — торжествующе воскликнул ангел. — Я же предупреждал, что здесь действует особая логика. Логика, абсолютно свободная от примитивных, плоских стереотипов, которыми напрочь забито земное твоё сознание. И если бы не благородное и смелое твоё желание избавиться от лгавшего тебе разума — я бы и не пытался изменить хоть что-то в тебе. Я бы с чистой совестью оставил тебя подыхать в очередном тупике твоего лабиринта. Но я спас тебя. И ты сейчас живешь. А в лабиринте догнивает сдохший твой разум! И я уверен — ты способен меня понять! Я уверен!

И, прекратив прыжки свои, он нагнулся и протянул мне руку.

— Восстань, смертный! Давай одеваться, ехать пора. Я тебе по дороге доскажу…

Небо тяжелело и опускалось всё ниже и ниже.

Вслед за светом, уходящим на запад, с востока подходила тьма. И на захваченной её части неба одна за другой загорались белые звёзды.

Свет луны, сначала бледный, слабый, почти незаметный, фокусируясь, становился всё ярче, резче, пронзительней. Отфильтрованный ночною тьмой, он был чист. Стерилен. Мёртв.

Печальное время поздних сумерек. Исход дня, который для меня оказался слишком долгим. Мне до сих пор кажется, что я его так и не пережил.

Мы брели по узкой, едва протоптанной тропинке.

На полпути к машине, когда мы поднялись уже до самого верха полого откоса, что шёл от реки к краю возвышавшегося сплошною чёрной стеной леса, вновь со спутником моим (и в который раз уже за то короткое время, что я его знал) стало твориться что-то странное.

Он (как и ранее днём) стал трястись, взмахивать руками и нараспев бормотать свои заклинания.

Честно говоря, я к тому времени порядком уже устал от всех этих выкрутасов, изрядно продрог и от дневного купания и от лежания на не слишком тёплом песке, да и случившиеся днём события совершенно меня вымотали. И оттого нисколько не насторожился и совершенно не обратил внимания на то обстоятельство, что подобное же поведение этого существа (не человека же, конечно, нет), назвавшегося ангелом, предшествовало его нападению на проститутку.

Любой здравомыслящий человек на моём месте (о, где оно, обывательское это здравомыслие!) несомненно пришёл бы к выводу, что имеет он дело с психопатом, чьи приступы агрессии неизменно предваряются подобным поведением, за которым следует…

Портфель. Он взял его на реку. Он нёс его с собой.

Нет, мне было наплевать. Я не испытывал страха. Я просто шёл, едва передвигая ноги от усталости. Подъём наконец то закончился, идти стало легче. Мне хотелось добраться до машины, забраться в кожаное, тёплое её нутро, калачиком свернуться на заднем сиденье (ведь он наверняка будет за рулём, так что заднее сиденье непременно достанется мне) и спать, спать…

Я чувствовал, что засну мгновенно. Просто отрублюсь. И если этот гость из иного мира вздумает порезать меня на кусочки — ему даже не придётся давать мне наркоз, гипнотизировать меня или надевать мне чёрные очки. Я истеку кровью прежде, чем смогу очнуться и понять, что со мной происходит.

Он ангел. Точно, ангел…

В конце концов, почему бы ему и не быть ангелом? Ангелом Света?

Да, он убийца. Да, он творит насилие.

Но разве ангелы не убивают? Они — слуги Господа, но не Господь ли убил всех первенцев в земле Египетской? Не Он ли утопил в пучине морской войско фараона (то есть отцов тех самых первенцев)? Не Он ли погрузил землю в пучину потопа? Не он ли уничтожил Содом и Гоморру (а все ли уж там были педики…)?

Да разве не Его промыслом ежедневно гибнут на земле миллионы живых существ, наделённых разумом и чувствами, и миллионы претерпевают муки?

Да, я считаю и животных. Ведь и они способны чувствовать приближение смерти. И уж в плане морали их невинность — вне сомнений.

Он — судья, выносящий миллионы смертных приговоров вдень, на вечность вперёд рассмотревший все наши дела.

Он — добр? Добро — доброе?