Ирвин Уэлш - Экстази
На окраине
Ах ты, черт, жарко в этой долбаной лыжной маске — главный ее недостаток. Но и не думай даже… Дело-то пустяковое — как два пальца обоссать. Место мы изучили, все их привычки семейные назубок знали. Надо отдать Короче должное — вычисление он классно проводит. Да и, к вашему сведению, с этими пригородными лохами работать — проблемы никакой. Все, как один, на полном автопилоте. И быть тому, бля, вечно, и это хорошо для дела, а раз для дела хорошо, то, как говорила когда-то старушка Мэгги, хорошо и для Британии, ну, в общем, что-то в этом духе.
Единственная пакость — дверь открыла баба. Я — в роли вырубалы, ну и вмазал ей прямо в варежку. Она брык — ебанулась назад с таким тяжелым стуком и, типа, лежит там в корчах, будто у нее приступ случился. Но ни звука, не вякает вроде. Ступаю через порог и закрываю дверь изнутри. Сучка валяется передо мной — и противно и жалко как-то. И, знаешь, такая злоба во мне на нее закипела, вот. Бал садится перед ней на корточки и приставляет перо ей к горлу. И вот она, наконец, собирает глаза в кучу и видит прямо перед собой этот нож, так у нее зенки чуть не повылазили. Тут она обеими руками давай за юбку хвататься — к ляжкам прижимает. Я от этой картины просто фигею, будто нам чего от нее надо, вот корова, извращенцев нашла, тоже мне.
Тут Бал начинает ворковать ей прямо в ушко тихим своим вест-индийским говорком:
— Лежи-ка тиха — цила будишь. А шутки играть с нами вздумаишь — так твой белый задница завтра с лапшой скушаю, женсчина.
Бал — настоящий профи, в этом ему не откажешь. Он себе даже под маской глаза и губы затемнил. Тетка лишь пялится на него, зрачки — как блюдца, будто ее только что экстази накачали.
Тут появляется и муженек.
— Джеки… Боже мой…
— ПАСТЬ ЗАТКНИ, КОЗЕЛ ВОНЮЧИЙ! -
ору на него я своим джоковским акцентом. — ЕШЛИ
ЖЕНУШКА ТВОЯ ТЕБЕ ДОРОГА — СИДИ ТИХО, МАТЬ ТВОЮ! УСЕК?
— Он тихо так кивает, мол, согласен, и бормочет что-то вроде:
— Забирайте все, все, но прошу вас…
Перепрыгиваю к нему и мочу башкой об стенку. Три раза: раз — для дела, два — для кайфа (ненавижу таких уродов), и три — на удачу. Потом заезжаю ему коленкой по яйцам. Он со стоном стекает вниз по стенке на пол, жалкий урод.
— Кому сказано — пасть заткнуть! Повторять не буду, — сделаете, как сказано, никому плохо не будет, усек?
Он молча кивает, зашуган вусмерть и только и мечтает, что слиться со стенкой, которую подпирает.
— И, слышь, — короче, захочешь в героя поиграть, твою миссус придется на органы сдавать, поял?
Он снова кивает, уже, видно, и в штаны наделал.
Интересно, вот, когда я еще пешком под стол ходил, знакомые отца — такие же вот, как наш прилизанный говносос, — все говорили, что нашего шотландского акцента разобрать не могут. Но, что забавно, на таких вот, как сегодня, разборках, все, суки, слышат и отлично понимают — ни слова, ни буквы не пропустят.
— Ну войт, пай-дядя, веди себя карашо, — говорит Короче, каная под Мика-ирландца. — Та-ак. Теер буду вам признаелен, коли вы достаете все деньжата да брюли, что есь в дое и сите все это в этот вот мешочек, яненько? Коли все буди тихо-мирно, тк и не нао буть маюток тормошить, что наерху спят. Даай-ка, жией.
С акцентами это мы здорово придумали: отличное оружие мусоров путать. Мой конек — шотландский джок, спасибо папашке с мамашкой. У Короче ирландский ничего, хоть он иногда и перегибает палку. Но вот вест-индийский треп Бала — это что-то, просто великолепен.
Обосравшийся муженек тусуется по дому с Короче, пока мы с Балом заняты миссус: так и держим ножик у ней перед носом. По мне, так уж слишком жестко, хоть она, конечно, и грязная сучка. Иду готовить нам по чашке чая, работенка не из легких, учитывая, что мы все в перчатках и при всем маскараде.
— Печенье имеется, хозяйка? — обращаюсь я к бабе, но бедняга, похоже, онемела от страха. Показывает мне на шкафчик над кухонным столом. Ну, я открываю и все такое. — И-ить твою… — коробочка «Кит-Кэтов». Да это же просто зашибись, круто, в общем.
Блин, как все-таки жарко в этой уродской маске.
— Садись-ка, хозяйка, на диванчик, — советую я ей. Она — ни с места.
— Ну-ка, усади-ка ее на задницу, Бобби, — говорю я Балу.
Он перетаскивает ее на кушетку, приобнимая одной рукой, будто он хахаль ейный или что-то вроде.
Ставлю перед ней чашку.
— Даже не думай кому в лицо плеснуть, хозяйка, — предупреждаю ее, — помни о малютках, что наверху сопят. Червям ведь скормим, на хрен.
— Да я и не… — выдавливает из себя она. Вот бедолага. Сидела себе дома, телек глядела, а тут вдруг такое. Даже неприятно думать про это.
Балу это все явно не по душе.
— Пей-ка свой сраный чай, женсчина. Мой друг Херсти, он тебе хороший чай сделал. Пей чай, Херсти. Мы тебе не рабы здеся. Белая свинья!
— Эй, потише, не видишь, девчонка не хочет чаю, значит, и не обязана его пить, — останавливаю я Бала, или, как я его зову, Бобби.
Когда мы ходим на такие вот дела, мы всегда зовем себя Херсти, Бобби и Мартин. В честь Бобби Мора, Джеффа Херста и Мартина Питерса из Хаммерсов [прим.4], которые выиграли нам первое место на чемпионате мира в 66-м. Бэрри был Бобби, капитаном, я — Херсти, первым нападающим. Короче воображал себя Мартином Питерсом, мозгами, на десять лет опередившим свое время и все такое.
Как и ожидалось, деньжат нашлось не особо: наскребли всего около пары сотен. В таких пригородных домишках и чертова гроша не выудишь. Мы и занимаемся этим в принципе, потому что несложно, а вставляет. К тому же навыки организации, планирования поддерживаем. Нельзя покрываться ржавчиной. Именно поэтому мы — Фирма номер один по всей долбаной стране, потому что знаем план и организацию. Любой идиот руками размахивать умеет; но вот план и организация отличают профессионалов от простых беспредельщиков. Короче все же смекнул неплохо — взял у муженька номера кредиток и отправился погулять по соседским банкоматам — возвращается аж с шестью сотнями. Уродские автоматы эти со своими лимитами. Лучше всего дождаться полуночи, потом где-то в 23:56 снимаешь две сотни, а потом еще две сотни в 00.01. Но сейчас 23:25, и ждать придется слишком долго. Вообще-то всегда лучше рассчитывать время с запасом, на случай сопротивления. Но в этот раз все уж как-то слишком просто вышло.
Мы связываем их ремнями, а Бал перерезает телефонный провод. Тут Короче кладет руку на плечо муженька.
— Теерь слуай. Вы, реята, в полицию луше не хоите, слыште? Ведь парочка преестных маышей — Энди и Джессика, так мило спят себе там наверху, а?
Они кивают, как завороженные.
— Вы ж не хоите, шоб мы венулись за ними, правда?
Правда?
Они только зенки свои вылупили — ну, точно, в штаны наложили. Я и говорю:
— Знаем мы, в какую они школу ходят, в какой отряд скаутов, в каком парке гуляют; мы все знаем. Вы нас забудете, мы вас забудем, хорошо? Считайте, что счастливо отделались!
— И никакой па-алиции, — тихонько говорит Бал, прикасаясь к лицу бабы тупым концом ножика.
Щека — то у нее все ж распухла. Мне даже как-то не по себе стало. Не очень-то люблю баб бить, не то что мой папашка. Он, правда, перестал матери поддавать, но только после того, как я ему объяснил, что лучше не надо. Что угодно, но бить бабу не стану. Сегодня оно не в счет, сегодня -ради дела. Ты — вырубала и халтурить права не имеешь. Кто дверь открывает, тот и получает — баба там, не баба — получает, что есть у меня силенок. А вдарить я могу — закачаешься. Здесь ведь как — все дело здесь на этом и держится и халтурить ну просто нельзя, и все тут. Профессионалом надо быть, на хрен. Как уже говорил, что раз для дела хорошо, так хорошо и для Британии, и вот вам мой личный вклад в процветание империи. А все свои «нравится — не нравится» — пустить побоку, не место им здесь. Только ударить бабу как-то не по мне, в личном то есть смысле. Не буду утверждать, что это в принципе неправильно, — знаю я парочку бабенок, кому бы взбучка явно не помешала; я только хочу сказать, что удовольствия от этого я сам не получаю.
— Прияно иметь део с таими миыми людьми, — говорит им Короче, и мы отваливаем, оставляя их семейку на пепелище, в нас-то самих еще бушует адреналин. Хотя я доволен, что не пришлось будить мальцов. У меня самого есть пацан, и одна мысль о том, что какой-то гад что-нибудь подобное с ним сделает… пусть только попробует. Эта мысль нагоняет на меня тревогу: надо бы сходить проведать его. Может, завтра с утра зайду.
Вулверхэллптон, 1963
Спайк рассмеялся и поднял кружку пива «Бэнкс»:
— Твое здоровье, Боб, — ухмыльнулся он, прищуривая глубоко посаженные глаза так, что они превратились в узенькую щелку, похожую на рот, — пусть твои проблемы будут во-от такими маленькими!
Боб подмигнул и отглотнул из своей кружки. Он улыбался своим дружкам, сидевшим вокруг стола. Они все ему нравились, даже Спайк был не так уж плох. Если он не хочет продвигаться, то это его дело. Похоже, Спайку подойдет всю жизнь проторчать в Шотландии; никаких устремлений, кроме того, чтобы тратить свою большую зарплату на выпивку и таких же убогих лошадей. Он чувствовал, как между ними росла стена, начиная с того момента, как Боб переехал в Форд Хаузез, и, возможно, причина была не только в расстоянии, которое их разделяло. Он вспомнил, как Спайк сказал ему: «Зачем такому парню, как я, заводить себе чертов дом, когда Совет мне и так жилье задешево сдает. От жизни нужно получать только радость!»
