Дуглас Коупленд - Generation Икс
– Дегмар, мой подарок, будь добр, – произносит Клэр неестественно бодрым голосом, скрывающим обеспокоенность его состоянием.
– В свое время, мои маленькие везунчики, – говорит Дег, кренясь на сидении, – в свое время. Дайте хоть секунду передохнуть. – Отпив по глоточку, мы осматриваем норку Клэр. – Клэр, твой дом, как всегда, безупречен и очарователен.
– Батюшки-светы, спасибо, Дег, – в его словах Клэр чудится высокомерие, хотя мы с Дегом на самом деле всегда восхищались ее вкусом – в бунгало, обставленном кучей фамильного добра, которое удалось урвать при многочисленных разводах папеньки и маменек, в миллион раз больше вкуса, чем в наших с ним домах.
САМОДЕЛЬНАЯ ЗАПОВЕДЬ:
частное жизненное правило, сродни суеверию, позволяющее человеку справляться с повседневной жизнью в отсутствие системы культурных или религиозных ценностей.
Клэр пойдет на все, лишь бы получился желаемый эффект. («Мой дом должен быть совершенным».) К примеру, она убрала ковер – открылся деревянный пол, который она вручную отциклевала, покрыла лаком и усеяла персидскими ковриками и мексиканскими циновками. Вдоль драпированных тканями стен стоят старинные посеребренные кувшины и вазы (результат посещения блошиного рынка округа Оранж). Стулья, сделанные в Адирондаке из каскарской ивы, напоминают садовые, они украшены подушечками из провансальского шелка.
У Клэр чудный домик, но от одной вещи в нем становится не по себе – это огромная куча, десятки пар оленьих рогов, которые, сцепившись в хрупкую окостенелость, лежат в соседней с кухней комнате. Комната, которой положено быть столовой, напоминает склеп и до смерти пугает техников-смотрителей, приходящих проверять состояние дома.
Одержимость такого рода коллекционированием началась у Клэр несколько месяцев назад, когда она «освободила» кучу оленьих рогов на ближайшем «блошином рынке». Спустя несколько дней Клэр оповестила нас с Дегом, что посредством некоего обряда, позволила душам загубленных животных отойти на небо. Что это был за обряд, мы так никогда и не узнали.
Вскоре процесс «освобождения» превратился в легкое наваждение. Теперь Клэр спасает рога, помещая в одной из газет объявление следующего содержания: «Местной художнице требуются для работы оленьи рога. Просьба звонить по телефону 322…». В девяти из десяти случаев откликается женщина по имени Верна – волосы в кудряшках, рот постоянно набит антиникотиновой жвачкой, она говорит Клэр: «Милочка, вы не похожи на человека, режущего по кости, но пока мой монстр в отъезде, заберите это барахло. Все равно всегда терпеть их не могла».
* * *– Ну-с, Дег, – потянувшись к его бумажным пакетам, начинаю я. – Что ты мне привез?
– Руки прочь! – огрызается Дег, но быстро добавляет: – Терпение. Пожалуйста. – Порывшись в пакете, он что-то сует мне в руки. Я даже не успеваю рассмотреть, что это. – Un cadeaur pour toi.
У меня в руках свернутый старинный ремень, на котором бисером вышито: «Большой каньон».
– Дег! Это просто класс! Настоящие сороковые.
– Я так и думал, что тебе понравится. А теперь для mademouselle… – Сделав пируэт, Дег что-то протягивает Клэр: баночку из-под майонеза «Мирэкл Вин» с отодранной этикеткой, наполненную чем-то зеленым. – О, это лучшее из того, что есть в моей коллекции.
– Миллион благодарностей, Дег, – глядя на нечто, напоминающее гранулы растворимого кофе оливкового цвета, произносит Клэр. – Но что это? Зеленый песок? – Она показывает склянку мне, потом встряхивает ее. – Ну и задачка: это нефрит?
– Нет, не нефрит.
ИНТЕРЬЕРНЫЙ СНОБ:
лицо, испытывающее навязчивую потребность жить в «клевой» обстановке. Культовые объекты – черно-белые художественные фотографии в рамках (работы Дианы Арбус – одни из любимых), простая сосновая мебель, матово-черные продукты высокой технологии: телевизор, стерео, телефоны; галогеновые лампы, стул или стол в стиле пятидесятых, в вазе – свежие цветы с незнакомыми названиями.
ЯПОНСКИЙ МИНИМАЛИЗМ:
стиль в оформлении жилища, который обычно предпочитают лишенные корней, постоянно меняющие место работы молодые люди.
Гадкие мурашки пробегают уменя по спине.
– Дег, уж не в Нью-Мексико ли ты это добыл, а?
– Очень тепло, Энди. Так ты знаешь, что это?
– У меня предчувствие.
– Ну, сообразительный ты наш.
– Кончайте прикалываться и расскажите, что это за чертовщина? – Спрашивает Клэр. – У меня уже скулы свело от того, что я должна все время улыбаться.
Я прошу у Клэр позволения взглянуть на подарок; она протягивает мне баночку, но Дег пытается ее перехватить. Похоже, коктейль начинает действовать.
– Надеюсь он не радиоактивный, а, Дег?
– Радиоактивный?! – взвивается Клэр. Дег от неожиданности вздрагивает, роняет склянку, и та разбивается. В мгновение ока бесчисленные стекловидные зеленые бусины разлетаются, как злющие осы из гнезда, рассыпаясь повсюду – скачут по полу, закатываются в щели, под обивку дивана, в кадку с фикусом – повсюду.
– Дег, что за чертовщина!? Убирай теперь все это. Чтобы духу их в моем доме не было!
– Это тринитит, – мямлит даже не обескураженный, а скорее удрученный Дег. – Он из Аламогордо, где провели первое ядерное испытание. Жар был такой силы, что переплавил песок в новую субстанцию. А эту баночку я купил в магазине дамской одежды, в отделе сопутствующих товаров.
– Боже! Это плутоний! Этот кретин притащил в мой дом плутоний! Теперь здесь все заражено. – Она задохнулась. – Я больше не могу здесь жить! Придется переезжать! Мой маленький, любимый домик… я живу в радиоактивном могильнике… – Клэр в своих танкетках мечется как курица, ее бледное лицо раскраснелось, но она сдерживается из последних сил, чтобы не обвинить во всем быстро увядающего Дега.
Довольно неуклюже я пытаюсь изобразить глас рассудка:
– Успокойся, Клэр. Взрыв был почти пятьдесят лет назад. Эта фигня уже безвредна…
– А пошел бы ты со своей безвредностью, мистер Всезнайка. Ты же сам в нее не веришь! Прям такой ты наивный – да никто не верит правительству. Это дерьмо – смерть на ближайшие четыре с половиной миллиарда лет.
Дег, полусонный, мямлит с кушетки:
– Не кипятись, Клэр. Бусины свое наполовину отжили. Они чистые.
– А ты, до того, как весь мой дом не будет обеззаражен, не смей даже обращаться ко мне, исчадие ада. А пока я поживу у Энди. Спокойной ночи.
Она вылетает из комнаты, словно тепловоз на полном ходу, оставляя Дега почти в коматозном состоянии на кушетке – он погружается в лихорадочный, полный бледно-зеленых кошмаров сон. Привидятся ли кошмары Клэр – мне неизвестно, но в этом бунгало ей уже не спать спокойно.
* * *Завтра навестить Клэр приезжает Тобиас. А я скоро буду праздновать Рождество в семейном кругу в Портленде. Отчего я никак не могу упростить свою жизнь?
НЕ ЕШЬ СЕБЯ
Да, этот день бедным событиями не назовешь. Дег все еще спит на кушетке Клэр, не подозревая, как сильно пал в ее глазах. Тем временем Клэр в моей ванной прихорашивается и философствует вслух в облаке аромата «Живанши» за прилавком косметики и аксессуаров, которые я был вынужден приволочь из ее бунгало, напоминающего опустевший детский мешок на День всех святых.
У каждого в жизни бывает «тайный властелин», Энди, некто, обладающий, сам того не ведая, необъяснимой властью над тобой. Это может быть парень в шортах, подстригающий вашу лужайку, или женщина, выдающая вам книги в библиотеке, – едва знакомый человек, за которым вы бы последовали, если бы однажды, придя домой, обнаружили на автоответчике его послание: «Брось все. Я люблю тебя. Поехали вместе во Флориду». Для тебя это – блондинка-кассирша из «Йенсена», так? Сам говорил. Для Дега, вероятно, Элвисса… (Элвисса – близкая подруга Клэр)… а у меня, к несчастью, – она выходит из ванной и, склонив голову набок, вдевает сережку, – Тобиас. Жизнь несправедлива. Действительно несправедлива.
Тобиас – несчастье, наваждение Клэр, он из Нью-Йорка и сегодня утром должен примчаться из аэропорта Лос-Анджелеса. Он нашего возраста, такой же выпускник частной школы, как и Аллан, братец Клэр, и родом из какого-то гетто для богатых белых на восточном побережье. Вот только из какого? Нью-Рошелл? Шейкер-Хайтс? Уэстмаунт? Лейк-Форест? А, все одно! Работает Тобиас в одной из тех банковских служб, о которой, если он на вечеринках заводит разговор, через пару минут забываешь по ходу повествования. Он говорит на невыносимом, убийственном канцелярском жаргоне. Не видит ничего унизительного в частых посещениях затрапезных ресторанчиков с надуманными (сплошь имена собственные) названиями, вроде «У Мактакки» или «У О'Дулигана». Ему известны все вариации и нюансы обуви с кисточками («Я бы никогда не стал носить твои ботинки, Энди. В них прошивка, как у мокасин. Это несерьезно».)
