Максим Жуков - П-М-К

— Да нет. Врач со скорой сказал — сожительница порезала…

— Та, что у нас с вещами зависала, учительница?

— Выходит, что так. По тому же адресу выезжали.

Миша надел вязаную шапку и поднял воротник.

— Ты домой, тетя Сима?

— Сначала в гинекологию надо зайти — договориться. Сам знаешь, обещал — сделай; одно слово — хуйдевкинелю!

Миша затянул молнию на куртке и со вздохом на прощание подметил:

— ЛЮ, тетя Сима, еще как ЛЮ…

Миша Тюлин давно обратил внимание на одну устойчивую психофизическую тенденцию: когда он выходил за больничную ограду, настроение у него повышалось, депрессия отступала, а жизненные перспективы начинали казаться не такими мрачными и безнадежными.

Постоянно контактируя с больными и травмированными людьми, являясь свидетелем бесчисленного множества чужих горестей и несчастий, постепенно приходишь к простому, но чрезвычайно утешительному умозаключению: у тебя все хорошо; или, по крайней мере, не так уж плохо.

Там, в санпропускнике, за сутки происходит столько всего, что любые литературные проблемы, трудности творческой самореализации и прочие житейские неурядицы стремительно теряют в своем трагическом весе, уменьшаясь до самых мелких незначительных величин на фоне ничем не прикрытой отчаянной человеческой боли.

Миша прошел по улице вдоль бесконечной вереницы стоящих в пробке машин и остановился у ближайшей продуктовой палатки. Надо пива купить, подумал он. И почувствовал, как в его похмельной, немного побаливающей голове, слабым подобием какого-то магического всплеска, сложилась звучная размеренная строка.

Таинственно померцав над темной бездной Мишиного нежелания писать, она требовательно запросила к себе рифму, как просят телесной близости не очень счастливые в браке капризные женщины.

А чем я рискую? Голову-то мне не оторвет, или руки, как тому мужику на прошлой неделе…уфф, лучше не вспоминать. Поэзия занятие относительно безопасное — главное не спиться — подумал Миша — и, расплатившись за бутылку пива, стал, медленно подбирая слова и стараясь соблюсти

первоначальный стихотворный ритм,

спускаться

по грязным затоптанным ступеням

в заполненный хмурым утренним народом

роскошный столичный

метрополитен.

РАЗНОВИДНОСТЬ РЕАЛИЗМА

Стихи

Контркультурное

Заблудился свет во мраке

Занавешенных зеркал,

Неразборчивые знаки

Свет во мраке, — начертал.

День как день только ты не в ударе, заплутал, словно свет в зеркалах.Пополняется твой комментарий: [1] нах, [3] нах, [5] нах!Ни опомниться, ни оглянуться, не склонив к монитору лица,Если пишут тебе: ИБАНУЦЦО! Напиши им в ответ: ЗАЕБЦА!

День десантника, порванный тельник, аксельбант, как рыбацкая сеть…Среди сотен стихов пиздадельных, напиши хоть один — ОХУЕТЬ!Не про то, как ты кровь проливал там, жопу рвал, не сдавался врагу;За салютом, за праздничным гвалтом, поделись, как — я ржунимагу! —Перемучился дизентерией, как курил по ущельям в кулак;И награды свои боевые — заслужил ничявосибетаг.

Не тревожьте его, не замайте в зеркалах заплутавшую тень,На любимом падоночном сайте размещая одну поебень, —Не имеет значения, кстати ль, иль не кстати, ты чист пред людьми, —Ты такой же, как фсе здесь — втыкатель, и такой же, как все — хуйпойми;Из вселенских просторов гигантских, словно свет одинокой звезды,Среди сотен стихов графоманских напиши хоть один Б/П.

Расскажи. Расскажи мне о многом: как ногой выбивается дно,И плодят [нрзбрч] ёбань, и снимают плохое кино;Как под гнет режиссерского груза, за софитами стелется мгла…

Если в порно снялась твоя Муза — занавесь поплотней зеркала.

Гомерическое

Был я в стране фараонов прошедшей весною,Жил без подруги в стандартном трехзвездном отеле,Ездил в пустыню осматривать быт бедуинов,Там же скакал на верблюде и пил каркаде;Плавал по Нилу, стоял на корме под луною,С дурой одной познакомился родом из Гжели,С той, что мои приставанья под утро отринув,В тесной каюте моей заблевала биде.

Лазил и я по разрушенным храмам Луксора,Ездил в Каир под охраной двойного конвояНе ощущая по глупости тайного страха,Месяца зА три до террористических бед;Видел, как немки с арабами сходятся споро,(Немка одна, а арабов, как правило, — двое…),В эти дела не вторгается Воля Аллаха,Здесь закрывает глаза сам Пророк Магомед.

Но, не смотря на волшебное Красное море,Хомо — советикус, переродившийся в хомо —Капитализмус, порой вспоминает сердечноКрым благодатный давно уже посланный на…Сколько же раз пожалел я — о горе мне, горе! —Что «самовар» свой оставил — несчастный я! — дома,Якобы в Тулу поехав, какою, конечно,Быть не была и не будет, — чужая страна.

Перемещаясь один, словно перст по планете,Тысячи миль впопыхах, как попало, покрыв;Встретив рассвет, черт-те с кем, в расставании скоромРастиражировав свой тут и там поцелуй:Будем как Солнце; как Боги; как малые дети;Подрастерявши себя в череде директивЛитература давно уже стала — декором,Вера, Надежда, Любовь — превратились в фен-шуй.

Был я три года назад в первомайском Берлине,Унтер ден Линден прошел пешкодралом, как нашиВ славнопобедном и памятном нам сорок пятом,Не посетив ни одной, для туристов, пивной:Местных девиц перепутать легко с «голубыми»;(Геи и те одеваются лучше и краше),Впрочем, во мнении этом довольно предвзятом,Не одинок я, тому сами немцы виной.

Что я о немцах-то все: немцы, немки… — голландцы!Вот у кого демократии задран подол…Был и у них я, — курил ганджубас в кафе-шопеВ красноквартальном и велосипедном раю;Здесь все имеют практически равные шансыЛапать друг друга за зад, не взирая на пол,Так, что мужчина идущий по улице в топе —Это нормально… и рифмы не будет, мой друг.

Начал с Египта — заканчивать надо Парижем,У Букинистов, как мессу, весь день отстояв…За светофором, где Эйфеля реет громада,Неописуем реки светлокаменный вид.Здесь не отмажешься просто «заботой о ближнем»:Нищий, пустой демонстрируя людям рукав, —Смотрит мне в след из ворот Люксембургского сада,Словно на мальчика в шортах — седой содомит.

Вера, Надежда, Любовь… только порваны связиМежду отчизной твоей и тоскою моей;Мне ли, принявшему жизнь, как смертельную скуку,Без ощущения правды искомой внутри,Двигаться дальше, из грязи в безродные князи,Выйти пытаясь, как из лабиринта Тесей?— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,И — раз-два-три,раз-два-три,раз-два-три,раз-два-три.

Обойти себя невозможно лесом,Как сплошную боль не поставить в угол.Побывав хоть раз под имперским прессом,Не пойдешь Толстым за крестьянским плугом.

Дык послухай, друг (что не стал мне братом),Дописав свою без помарок повесть —Не носи тоски на лице помятом,А неси печаль — что попроще, то есть.

Что вошло легко, то выходит туго,По утрам седа в зеркалах Геката,Если даже встал в середину круга,Все равно стоишь поперек квадрата.

Так, свернув рога, заплативши вено,Воздвигая храм на словесной жиже,Испросив руки, преклонив колена,Получаешь в глаз… но об этом ниже.

Спой, Боян, о том, как кладут за воротА потом дерут всей дружиной целку,Я там был вчера, да не помню город,Хоть забил с князьком на прощанье стрелку.

Но для встречи час не из лучших, княже,Не бегут на зов по коврам холопи,На лице печаль — не белее сажи,И на небе темь, какунегравжопе.

Вот и вся любовь, о которой ниже,У виска вертеть отучившись пальцем,Говорю о том, что родней и ближе,Получив серпом по мозгам и яйцам.

1989 год