Чарльз Буковски - Записки старого козла
выдует блюз.
он добрался до гостиной, думая,
как хорошо, что он снял эту квартирку, и снова услышал:
«осторожней, мистер Деловар…»
он попытался сесть на стул, промахнулся и шлепнулся на жесткий пол. рассмеялся, затем посмотрел на телефон.
вот так уходит одиночка: одинокая смерть, смерть в одиночку.
к этому одиночка должен быть готов заблаговременно.
здесь мне не помогут ни стихи, ни женщины, которых я поимел, ни тем более женщины, которых я не имел, мне нужен кто-то, кто бы выдул весь этот блюз, развеял тоску, необходим тот, кто скажет: «я все понимаю, парень, давай возьми себя в руки и умри».
он смотрел на телефон и думал, он размышлял, кому бы он мог позвонить, чтобы тот выдул ему блюз, сказал бы эти простые слова, он перебрал в уме всех, кого знал из миллиардов, одного за другим, всех, кого знал, а потом подумал, что время еще очень раннее, не совсем подходящее время умирать, и что это нехорошо — будить людей так рано, они подумают, что он просто юродствует, что просто нажрался пьян и теперь устраивает клоунаду или просто свихнулся, и он не мог осуждать их за это — все мы замкнуты, задрочены, запуганы, все в своей маленькой камере-одиночке, осторожней, мистер Деловар…
— еб твою мать!
да уж, всем играм игра, знатный придумщик ее придумал, назовем его Богом, Ему должно было прилететь в лобешник, но Он так и не появился, на прицел не попал. Эпоха Убийц упустила Самую Главную Шишку, раньше они чуть не оприходовали Сына, но Он в последний момент слинял, пришлось нам так дальше и ковылять, оскальзываясь в ванной на кафеле. Дух Святой так и не появился, расслабился и ну надрачивать. самый умный из всех троих.
«если б я только мог позвонить моей дочурке, я бы умер покойно», — подумал он.
из спальни вышла душа, она несла пустую банку из-под пива и вопила: «эх ты, тряпка, слюнтяй ебаный! да твоя маленькая дочь шляется по хипповской коммуне, пока ее мать натирает яйца всяким идиотам! так-то вот, Одиночка, мудло ссыкливое!»
«…тебе нужна любовь, нужна любовь, она будет с тобой, мой друг, когда тебе придет каюк!»
мне каюк?
да, Великая и Неумолимая Леди Смерть…
он рассмеялся, замолк, потом снова расхохотался, его вырвало, в этот раз почти одной кровью, он забыл про телефон и отправился на кушетку.
«…тебе нужна любовь, нужна любовь…»
«ну, слава богу, — думал он, — хоть пластинку сменили».
подыхать было не так уж легко, как это он себе представлял, повсюду лоснилась его извергнутая кровь, шторы опущены, за шторами люди спешат на работу, ворочаясь на кушетке, он как будто увидел перед собой книжную полку, заставленную томиками его стихов, и он понял, что проиграл, ему не дотянуться не только до Элиота, но и до вчерашнего утра; он все просрал, он оказался еще одной обезьяной, сигающей с ветки дерева прямиком тигру в пасть, и это было печально, но всего лишь на одно весьма короткое мгновение.
нет, все правильно, и не надо выдувать блюз. Сачмо[46], иди домой. Шостакович[47], в своей Пятой, перестань. Петр III[48], тебя женили на психованной сопрано с морщинами под глазами, на старой лесбиянке, когда ты еще и мужчиной-то не был, расслабься, мы все были обольщены огнем, и все мы облажались как хуесосы, артисты, художники, доктора, сутенеры, «зеленые береты», судомои, дантисты, циркачи и сборщики фруктов.
каждый пригвожден к своему собственному кресту.
…выдуй блюз…
«тебе нужна любовь, нужна любовь…»
он снова поднялся и попытался открыть шторы, чертовы тряпки сгнили напрочь, от легкого прикосновения затрещали, порвались и рухнули на пол.
блядское солнце жарило как обычно и, как обычно, плодило повсюду цветы и юных девушек.
он стоял и смотрел на людей, которые спешили на работу, ничего нового он не познал.
необеспеченные знания — то же самое, что и обеспеченное невежество, превосходство — это мираж.
он позволил себе расположиться на хозяйском диване, сейчас это был его диван, столько трепыханий — а толку ноль, и он умер.
тщедушный портной был совершенно счастлив, он сидел и шил. когда в дверь позвонили, портной занервничал.
— простокваша, я продаю простоквашу, — сказала женщина портному.
— убирайся, от тебя воняет, — ответил он, — не нужна мне твоя гребаная простокваша!
— фу-у-у-у-у! — отшатнулась молочница. — да это у тебя в квартире смердит! ты что, никогда мусор не выбрасываешь? — и она убежала прочь.
тогда-то портной и вспомнил о трех трупах, один валялся на кухне, возле плиты, второй был подвешен за ворот в платяном шкафу, он так и стоял там — окоченевший, прямой, третий сидел в ванне, над краем виднелась только его голова, что было действительно плохо, так это мухи, казалось, что мухи просто счастливы от такого количества трупов, они были опьянены трупами, а когда портняжка пытался бороться с ними, они очень сердились, да он никогда не слышал, чтобы мухи жужжали так злобно, они даже нападали на него, кусали, и ему пришлось оставить их в покое.
он снова сел за шитье, но в дверь опять позвонили, «похоже, я никогда не закончу свою работу», — подумал портной.
за дверью оказался его кореш — Гарри.
— привет, Гарри.
— привет, Джек. Гарри вошел.
— что это воняет?
— трупы.
— трупы? шутишь, да?
— нет, посмотри сам.
Гарри нашел их по запаху: одного на кухне, другого в шкафу, третьего в ванной.
— зачем ты убил их? ты что, рехнулся? что ты дальше собираешься делать? почему ты их не спрятал, не избавился от них? у тебя крыша съехала? почему ты их прикончил? почему не позвонил в полицию? мозги-то у тебя есть? господи, какая вонь! послушай, мужик, не приближайся ко мне! что ты задумал? что происходит? фу-у-у-у! вонь! меня тошнит!
Джек взялся за шитье, он просто шил, строчил, строчил и строчил, словно пытался спрятаться.
— Джек, я звоню в полицию.
Гарри подошел к телефону, но его задушила тошнота, он бросился в ванную и проблевался в унитаз, рядом с ним торчала из ванны голова трупа.
Гарри вернулся в комнату, снял трубку и обнаружил, что, если вытащить микрофон, трубка подойдет для суходрочки. он расстегнулся, сунул внутрь член, попробовал и понял, что это здорово, очень здорово, скоро он кончил, повесил трубку, застегнулся и сел напротив Джека.
— Джек, ты сумасшедший?
— Бекки тоже говорит, что я чокнутый, она даже грозилась, что сдаст меня.
Бекки — это дочь Джека.
— она знает про трупы?
— еще нет. она в Нью-Йорке в командировке, торговый агент одного из этих больших универмагов, хорошая у нее работа, я горжусь своей девочкой.
— а Мария знает? Мария — жена Джека.
— Мария не знает, она давно не появлялась, пошла работать в пекарню и возомнила о себе невесть что. живет с какой-то бабой, думаю, она стала лесбиянкой.
— знаешь, мужик, я не могу заложить тебя полиции, ты мой друг, сам решай, но может, хотя бы объяснишь, почему ты их убил?
— они мне не нравились.
— но ты не можешь убивать всех, кто тебе не по душе.
— они мне очень не нравились.
— Джек?
— Да?
— не желаешь попользоваться телефоном?
— а ты не против?
— твой телефон, Джек.
Джек встал, расстегнул ширинку, снял трубку и сунул член в аппарат, он плавно и с удовольствием водил членом вперед-назад, пока не кончил, затем застегнулся и вернулся к шитью, но тут зазвонил телефон, пришлось снова снять трубку.
— о, Бекки, привет! рад тебя слышать!., чувствую себя хорошо, а, это мы просто микрофон из трубки вытащили, потому и… Гарри и я… Гарри сейчас здесь… что Гарри?., серьезно, что ли?., да нет, я думаю, с ним все в порядке… я просто шью. Гарри сидит рядом, денек довольно тусклый, небо затянуто, солнца не видно, люди ходят под окном со злыми физиономиями… да, со мной все в порядке, и чувствую я себя хорошо… нет еще, но у меня в холодильнике есть лобстер… нет, я ее не видел, она думает, что теперь она крутая… ладно, я скажу ей… не беспокойся… всего хорошего, Бекки.
Джек повесил трубку и засел за шитье.
— знаешь, — заговорил Гарри, — это напомнило мне один случай, когда я был еще пацаном… блядь, эти чертовы мухи! пошли вон, я еще не мертвый! так вот, когда я был пацаном, я подрабатывал вместе с одним парнишкой, мы обмывали трупы, и, знаешь, иногда нам попадались симпатичные телки, ну, значит, прихожу я однажды на работу, а Микки, так звали моего напарника, залез на одну такую милашку. «Микки! — заорал я. — ты что творишь? постыдись!» а он просто взглянул на меня мельком — и дальше наяривать, потом, когда кончил, слез с нее и говорит: «Гарри, я, наверное, уже дюжину их оттянул, это здорово! попробуй, сам поймешь!» «о нет!» — отказался я. правда, потом, когда обмывал одну по-настоящему классную, я не удержался и всунул ей палец, но на большее так и не решился.
Джек продолжал шить.
— а ты бы попробовал, Джек, как думаешь?
— черт, не знаю! откуда мне знать? — отозвался Джек, не отрываясь от работы, и через некоторое время добавил: — послушай, Гарри, у меня была тяжелая неделя, я хочу перекусить и лечь спать, у меня есть лобстер, и, знаешь, может, это смешно, но я люблю есть один, мне не нравится есть в компании, так что…
