Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 1. Выступления, статьи, манифесты - Илья Михайлович Зданевич
<5>
В беседе с сотрудником газеты “Le Temps”, в беседе, о которой мы упоминали, Маринетти, между прочим, сказал следующее: «В действительности мы ничего не открыли, мы лишь облекли в действенную форму чувства и идеи, искавшие выражения. Футуризм лишь похвала или возвеличение самобытности и личности». Вспомните также, мы говорили – футуризм – явление общее для всех народов, несущих новую, механическую культуру. Этим самым мы хотим показать, что футуризм – не теория, а сводка пробивающихся в жизни тяготений, и недостатки футуризма лишь в том, что он не вполне распознал и не всецело оформил эти тяготения. Вся заслуга его в том, что он предлагает делать сознательно то, что доселе делалось непроизвольно, и тем самым ускорить процесс. И механическая красота, и религия машины, и прославление борьбы, и смерть луны, и ненависть к любви – брожение жизни. Футуризм – не более как ответ на её долго остававшиеся тщетными призывы. Не каждый ли из нас наблюдал толпу из автомобиля? А футуристическое отношение к прошлому [не в жизни ли]? Асуанская плотина, наш великий символ, не до футуризма ли построена англичанами? Мы боимся его, ибо вокруг него создали глупую легенду услужливые дураки и злые враги. Но футуризм – в жизни, его нельзя избежать. Футуризма нельзя избежать, господа, и поход против нас – покушение с негодными средствами.
Нам желательно сослаться ещё на один факт. Мы скажем несколько слов о Дмитрии Философове94. Вы, конечно, знакомы с ним. И вот этот положительный критик, писатель по религиозным вопросам за 7 лет до возникновения футуризма, в <1>902 году, напечатал в «Мире искусства» статью по поводу падения колокольни Святого Марка в Венеции, которая делает ему честь правильностью взглядов, под которой охотно бы подписался всякий футурист и доводы которой повторил Маринетти в Лондоне, когда говорил в «Ликеум-Клубе» о «жалком Рёскине»95. Между прочим, Философов пишет, что пришло время трамваев, движения улиц, кипучей городской сутолоки и что искусство должно обратиться к этой жизни, войти в жизнь и ответить на её запросы. Как бы Ponte Vecchio ни был красив, его придётся разрушить, ибо этого требует жизнь, и по Арно побегут большие пароходы; колокольня Святого Марка упала, ибо ей пришла пора упасть, ибо она давно умерла, её колокола звонили давно умершим богам. Восстанавливать её нелепо, наши силы должны пойти на наше строительство. Вот почему, сообщая в прошлом году в одной из московских газет из Парижа о докладе Маринетти на футуристической выставке, Философов отнёсся к футуристам весьма сочувственно, правда, слишком подчеркнув разлад между их словом и их делом96. В ответ на статью Философова о колокольне Святого Марка в том же «Мире искусства» была статья Александра Николаевича Бенуа, просто заявившего, что Философов не понимает красоты, раз может проповедовать разрушение прошлого и замену его новым, если новое этого требует97. Поэтому понятно, что в прошлогодних «Художественных письмах»98 из Венеции Бенуа скорбел о том, что Царица Адриатики теряет романтический сумрак; вместо плошек – электричество, сон вод и старые грёзы нарушил шум пароходов. Мы сослались на Философова и Бенуа для того, что<бы> лишний раз подчеркнуть жизненность футуризма и отметить мертворожденность идеологии «Мира искусства», выразителем которой является Бенуа. Нам важно теперь выяснить судьбу футуризма в России и то, в какой форме он приемлем для нас и нужен ли.
[С этим течением отдельные лица были знакомы давно, но публике футуризм становится известным с конца одиннадцатого и, в особенности, в течение прошлого года99. В частности, мы можем похвастаться тем, что в Петербурге нам принадлежит роль пионера в области всенародной проповеди этого течения.]
[В общем], у нас также возникли поэтические направления, ставшие под флаг футуризма. В Петербурге таковым явился эго-футуризм100, в Москве [я пока говорю о поэзии] – группа авторов «Пощёчины общественному вкусу»101. Относитель<но> их мы <можем> сказать одно: «Остерегайтесь подделок!»102, ибо услужливые умники попали пальцем в небо.
Нам кажется, ясно, что участники «Ректориата»103 с Игорем Васильевичем Северяниным во главе ничего общего с футуризмом не имеют. Любить щеголять, подобно галантерейным приказчикам, иностранными словами и писать о бензине – отнюдь не значит быть футуристом. [Москва имела возможность слышать Северянина, когда он выступал в «Свободной эстетике»104, и убедиться, что стихи Игоря Северянина – избитые вальсы, приправленные эротикой.] Этого вполне достаточно.
Но вот поэзия Виктора Владимировича Хлебникова. Мы с ним знакомы ещё по «Студии импрессионистов» <19>09 года105; с тех пор [его поэзия] в характере не изменилась, но тогда он был импрессионистом, а теперь – футурист. Слов нет, он человек культуры и прекрасный поэт. Его «Разговор “Учителя с учеником”»106 в отделе о внутреннем склонении слов свидетельствует о хорошем понимании природы языка. Его стихи красивы. Но лучше, если бы он назвал себя символистом. Ибо его поэзия вышла из верленовского «музыка прежде всего»107. Но Верлен не говорил: «только музыка», а «пощёчники» говорят108. Где же тут главенство над жизнью, желание войти в жизнь, проповедь мужества, дерзости и бунта, борьба с неизвестными силами, чтобы заставить их лечь к ногам человека. [Повторяем, Хлебников – значительнейший из молодёжи, мы не будем говорить об остальной мелюзге, сгруппировавшейся вокруг него. Но если он хочет быть футуристом, то] должен работать иначе.
[Ведь недостаточно, взяв из манифеста Маринетти слова о пощёчине109, издать названную «Пощёчиной» безобиднейшую книгу цвета «вши, упавшей в обморок», по остроумному замечанию одной из петербургских бульварных газет110. Ведь недостаточно поместить свои произведения рядом со стихами Пушкина, Лермонтова и, заявив: «Мы выше», думать, что станешь футуристом.
Предисловие любопытнейшее111: «Нам Пушкин менее понятен, чем иероглифы». Жаль, что авторы так безграмотны, что даже Пушкина понять не могут. Это и видно по стихам. Бальмонта назвали «парфюмерным блудником»112, ибо он в Россию не вернётся113, а живя в Париже, не услышит, а Брюсова выругали помягче114, т. к. приходится встречаться и здороваться. «Нужно Пушкина, Достоевского и Толстого выкинуть с корабля современности»115, – гласит предисловие. Что же, пожалуйста, на здоровье. Но смотрите, без груза корабль будет слишком качать, а за качкой – морская болезнь. И вот нам кажется, что все ваше искусство, господа «пощёчники», – не более как морская болезнь.
Поэзия авторов «Пощёчины общественному
