Ричард Хелл - Погнали
Я весь дрожу.
Едва сдерживаю себя, чтобы не запереть дверь на замок. Но это было бы проявлением малодушия. Тем более что Крисса вряд ли вернется. Но даже если вернется – пусть. Хотя меня это добьет.
Я поднимаюсь, отпихиваю мокрую одежду ногой к дальнему краю ванной и встаю под душ. Еще раз намыливаюсь мочалкой, смываю мыло, выхожу из ванны и все-таки запираю дверь. Потом беру полотенце и вытираюсь. Потом чищу зубы.
Крисса там, за дверью. Через минуту я выйду к ней. Я не знаю, можно ли это вернуть – то, что у нас с ней когда-то было, – но она хотя бы не играет со мной и не ставит меня в такое положение, когда я вынужден изворачиваться и врать. За что я ей искренне благодарен. Я восхищен этой женщиной.
Может быть, я сумею ее вернуть? Я буду очень стараться, и, может быть, она снова меня полюбит. Да, я знаю, я у нее не единственный, у нее были мужчины и до меня, и потом, но, наверное, что-то ко мне у нее осталось – иначе она бы не стала устраивать эту сцену, а потом целовать меня с таким пылом. Я полон смирения. Я уже и не помню, когда мне в последний раз было так хорошо. И за что мне такое счастье?
12
Вечер проходит относительно мирно. Мы заказываем в номер китайской еды и звоним в гараж. Там нам говорят, что машину можно будет забрать завтра утром. Потом я пишу у себя в тетрадке, а Крисса фотографирует. Напряжение между нами все-таки чувствуется – такое шаткое равновесие, – но у меня ощущение, что мы стали ближе.
Перед сном мы раскуриваем косяк – я благоразумно умалчиваю о том, где я его раздобыл, – и много смеемся. Я, не иначе как по укурке, говорю:
– А это еще не другой раз?
К счастью, она то ли не понимает, то ли делает вид, что не понимает, и говорит, что со мной никаких «разов» быть не может, потому что со мной время вообще не движется – со мной всегда, блядь, три часа ночи. Мне хватает ума промолчать и замять разговор, но даже в таком обдолбанном состоянии я все равно не могу заснуть, когда Крисса лежит на соседней кровати.
Там, в темноте, совсем рядом. Я обмираю в благоговении. Я восхищен этой женщиной, я перед ней преклоняюсь. В плане духовного совершенство мне до нее далеко. И что еще меня в ней поражает: она всегда принимает меня всерьез. Я благодарен уже за то, что она есть. И дело даже не в том, что она привлекает меня как женщина. Просто мне хорошо оттого, что на свете живет такой человек.
Хочется что-нибудь ей подарить, чем-то ее порадовать. Иду в ванную за полотенцем, накрываю им лампу, чтобы свет не мешал Криссе, беру тетрадку и ручки и забираюсь обратно в постель. Сейчас я ей что-нибудь напишу. Закрываю глаза и думаю о ней. Я хочу рассказать ей про потайной самолет, который летит высоко-высоко, а мы с ней занимаемся там любовью, а стюардессы нам хлопают и в восторге срывают с себя одежду. И краски, краски… кто-то шепчет на смертном одре. Орсон Уэллс или Марлон Брандо? Ужас, бутон розы, сохрани нас от неверных шагов, и пусть те, кого мы любим…
[прим.переводчика: аллюзии на фильм Орсона Уэллса «Гражданин Кейн».]
Так, ладно. Никогда не умел сочинять по заказу. В общем, вместо того, чтобы писать для Криссы, просто записываю все сегодняшние впечатления.
Великолепное ясное утро.
Берем такси, едем в Венис за машиной. Оба – на взводе.
Обоим волнительно.
Встречает нас парень по имени Боб. Бородатый такой мужичина с пивным животом. «Де Сото» уже ждет на улице перед въездом в гараж. Домик при гараже – развалюха, заваленная всяким хламом. Боб, очевидный холостяк, начинает заигрывать с Криссой, что ни капельки не удивительно, но меня все равно это бесит. Стоит Криссе где-нибудь появиться, и каждая особь мужского пола тут же начинает выделываться перед ней, а я для них – так, досадная помеха. Но надо отдать Криссе должное: она ни разу не поставила меня в неудобное положения, поощряя этих настойчивых ухажеров – ну, разве что она очень пьяна, или сердится на меня, или парень попадается интересный.
«Де Сото» – как сбывшаяся мечта. Машина времени. У нее своя аура. Цвет поразительный: огненный. Цвет нью-йоркского метадона. На нее можно смотреть часами – просто смотреть и все. Внутри – настоящая сказка. Ощущение, как будто вернулся домой. Даже не верится, что это всего лишь машина – мертвый металл. Здесь, на заросшем высокой травой дворе, она кажется тайником, который у всех на виду, как украденное письмо.
Машина низкой посадки, с широкой округлой «мордой», нижние две трети которой отделаны массивными длинными дугами обтекаемого хрома. Фары вставлены в широкие, как будто лепные, хромированные кольца. Крылья тоже отделаны хромированными полосами, а задние фары расположены очень высоко – на других машинах я такого не видел. Черная крыша как будто парит над массивным оранжевым корпусом. Краска не отливает глянцем, огненный цвет приглушен – как пламя при ярком солнечном свете.
Нам не терпится скорее поехать, так что мы быстро подписываем бумаги, забираем какие-то документы, которые отдает нам Боб, и направляемся к выезду на Шоссе 1. Мы решили проехать по побережью до Сан-Франциско, а оттуда уже повернуть на восток. Такой маршрут предложил я, и на то были причины: метадона почти не осталось, а в Сан-Франциско я знаю людей, которые могут достать наркоту.
Сиденья в салоне – большие и мягкие, как диваны, а вместо привычного рычага переключения передач – пять кнопок на отдельной панельке слева от руля. Окошко спидометра растянулось почти на половину приборной панели, а под ним, в два ряда – рычажки и измерительные приборы. Прямо в центр руля вмонтированы часы. Удобно, уютно, красиво; я бы и жить согласился в такой машине. А что?! Это мысль. Роскошно оформленное передвижное пространство – твое пространство, которым ты управляешь.
В общем, мы направляемся к побережью. Широкие улицы Лос-Анджелеса остаются позади, и мы выезжаем на классическую двухполоску, которая вьется среди каменистых утесов и лесов, подступающих к самому морю. И так – всю дорогу до Сан-Франциско.
У нас в жизни не было ничего. У меня никогда не было своей машины. Да, я считал себя странником и бродягой, и в свое время немало поездил по стране, но чтобы вот так – никогда: за рулем роскошной машины огненного цвета, при деньгах, которые появляются у тебя, словно по волшебству, и в компании самой лучшей на свете женщины, которой ты нравишься. И все это – по-настоящему. Машина весит, наверное, тонны две, но легко разгоняется до 95 миль в час, и это еще не предел. Воображение – это не то, что жизнь, но иногда жизнь значительно интересней. Хотя в жизни часто бывает больно. Вести такую машину – это само по себе приключение. В этих машинах пятидесятых годов все задумано так, чтобы водителю было легко и удобно, чтобы он не задумывался о том, как здесь все работает: просто садишься и едешь. Но теперь, спустя тридцать лет, ощущения совершенно иные. Ты себя чувствуешь частью машины. Здесь все – механика, никакой электроники: ты сам принимаешь решения, а твое тело – как продолжение механизмов автомобиля. Характер машины проявляется не только во внешнем дизайне. Он проявляется в том, как машина ведет себя на дороге: как она откликается на твои действия, как она тебя слушается, какие ты сам испытываешь ощущения, когда сидишь за рулем. У этих старых машин есть свои прибабахи: галлона бензина хватает от силы на двадцать миль, и если случится авария, это будет абзац – острые осколки, рваные режущие края, и никаких ремней безопасности, – но вот ты едешь, и управляешь машиной сам, не ограниченный узким набором возможностей, заранее просчитанных за тебя другими. Твоя судьба еще не решена – ты будешь решать ее сам, и тебя все получится, надо только освоиться и немножко попрактиковаться. И вот нужный ритм найден, и машина идет мягко и ровно, и можно немного расслабиться и помечтать. Повороты, препятствия – ты справляешься с ними играючи, не сбиваясь с ритма, продолжая беседовать со своим спутником или думать о чем-то своем. Мчишься по узкой дороге в скалах над морем и постепенно впадаешь в экстаз.
Дорога очень красивая, только это какая-то самодовольная красота. Смотришь на все это великолепие – скалы, секвойи, – и кажется, будто тебя пригласили в богатый дом. Может быть, тебя даже оставили там одного, но ты знаешь: одно подозрительное движение – и сразу включится сигнализация, и угрюмые парни с наплечными кобурами выскочат из-за двери. Это не девственный лес, не ничейная территория. Все это – национальные парки или поместья магнатов. Дешевых мотелей здесь нет, есть гостиницы. Каждая – со своим фирменным рестораном.
Мы проезжаем сквозь это роскошество и уже ближе к Сан-Франциско находим нормальный мотель, где и решаем переночевать.
13
Утром мы завтракаем в придорожной закусочной, и там через дорогу есть мойка. Пока Крисса сидит ждет заказ, я загоняю машину на мойку. Парнишка на кассе спрашивает у меня:
– А вы откуда? Ну, из какой страны?
