Андрей Рубанов - Великая Мечта
– А откуда у них деньги?
– Спиздили, естественно. Откуда еще могут взяться деньги? Когда у человека вдруг внезапно появляются деньги – значит, он их где-то спиздил.
– Все равно не могу осознать. Кем надо быть, чтобы повседневно кататься на такой дорогой тачке? Сколько денег надо иметь? Миллион? Десять миллионов? А если она – сломается? На дороге такой сундук не бросишь...
Юра расхохотался.
– Такие машины не ломаются! Это тебе не советская техника.
– Советская техника – простая и дешевая в эксплуатации...
Катились на белой машине с черными сиденьями через лениво просыпающийся город. Слушали «Ветер перемен» Скорпионов. Обменивались шутками, хохотали, комментировали особо ярких женщин, вальяжно, но и с надрывным визгом тормозов (это я уже умел), останавливались, чтобы купить сигарет, воды и жвачки; ехали не медленно, вставляли, вжаривали, вроде как спешили, хотя на самом деле никуда не спешили, ординарно наслаждались статусом. Черные майки, широкие плечи, морды кирпичом. Взглянешь – оробеешь. Серьезные едут, рисковые. Ржут себе, хулиганят, скалятся, нарушают все мыслимые правила, швыряют на мостовую окурки. А вот и отлить решили, нагло включили аварийную сигнализацию, в самом неудобном месте, один, типа, капот открыл, проверить мотор (а чего его проверять, хрипит себе – и ладно), а второй тем моментом разъял, сволочь, ширинку, не удосужившись даже углубиться в придорожные кусты, и поливает – ментов на них нет... а мерзавцы уже дальше мчат, обгоняя тех, кто обогнал их...
От точки А до точки Б нас никто так и не обогнал – не считая дельца с мировой биржи.
Невзирая на ранний час, у входа во всемирно известную культурную сокровищницу стояли уже два автобуса с гостями столицы. Гости, правда, смотрелись разно, и автобусы тоже. Первый – огромный сверкающий кашалот, серебристый двухэтажный лайнер с умопомрачительно гармоничными обводами, прибыл, казалось, из параллельной вселенной – из тех мест, где все чище и слаще. Окрест ультрасовременного омнибуса переминались миниатюрные, в ярких одежонках, мужчины и женщины с круглыми смуглыми личиками и никогда не исчезающими улыбочками – японцы? корейцы? У каждой особи на шее болтались видеокамера или фотоаппарат с огромным объективом. Объективы меня впечатлили. Бывший репортер, я хорошо знал, что такие линзы стоят целое состояние.
Второй снаряд для перевозки человеков имел гораздо менее презентабельный вид. Угловатый рыдван отечественного производства, с неказистым, тронутым ржавчиной кузовом, кое-где небрежно подкрашенным чуть ли не гуашью, он подкатил, очевидно, не более двух минут назад, его мотор еще работал, из криво торчащей черной выхлопной трубы в утреннее небо рвались клубы дыма. Водители таких кошмарных колымаг почему-то имеют привычку смачно прогазоваться, перед тем как заглушить двигатель. Здесь случилось то же самое. Несколько раз взревев – японцы испуганно сбились в кучу, – железный сундук со стонами и лязгами издох, и из его чрева высыпали дети.
– Смотри, – тихо сказал Юра.
– Собрался интуриста на гоп-стоп взять? Каждая фотокамера потянет не менее чем на тысячу долларов.
– Дурак ты, – с неожиданной горечью посетовал друг. – Не туда смотришь.
Сам он наблюдал вовсе не пенсионеров-миллионеров из Страны восходящего солнца, а маленьких русских. Их оказалось неожиданно много. Десятка четыре мальчиков и девочек покинули салон перекошенного советского скул-баса – и тут же затеяли игры, толкотню, захлопали глазами, вознамерились искать развлечений и приключений.
– Детдомовские, – произнес Юра.
– Вижу.
– Любил детей?
– Да. Друг помолчал и осторожно спросил:
– Хочешь серьезный вопрос?
Я кивнул.
– Может быть, чересчур серьезный.
– Любой.
– Представь себе такую ситуацию: ты идешь на дело. На большое. Короче, на дело своей мечты идешь. И берешь на этом деле – сто тыщ долларов. Нет – миллион берешь! Все чисто сделал, свидетелей не оставил, взял бабки, погрузил, обратно тронулся... И в последний момент видишь: стоит такой маленький мальчик, лет десяти, с такими большими-большими синими глазами, кудрявый такой ангелочек. И улыбается. Здрастье, говорит, дяденька. И ты ему – здрастье, мальчик, позволь-ка пройти... И понимаешь, что этот мальчик с синими глазенками обязательно тебя запомнит. А ты – с дела идешь. С миллионом в мешке. Какие твои действия? А?
– Мимо пройду.
– Он тебя опознает, – с расстановкой сказал Юра. – Покажет пальцем. Ты сядешь пожизненно. Или попадешь под вышку...
– Значит, не судьба.
Я считал себя реалистом и не верил в головокружительные мгновенные дела на миллион долларов.
– А будет ли мальчик?
– Будет, – пообещал Юра. – Можешь не сомневаться. И глаза у него будут синие-синие...
Несколько минут мы молча рассматривали детей. Колготки с оттянутыми коленками, босоножки с облезлыми носами и стоптанными каблуками, линялые спортивные курточки поверх застиранных платьиц, небрежно заплетенные косы и кое у кого жирно, неумело накрашенные ресницы – у девочек. Видавшие виды, не по росту, порточки, съехавшие к ступням носки, развязавшиеся шнурки, короткие, ежиком, безобразные стрижки и фланелевые, с мятыми воротничками рубашки в розовых и голубых цветах – у мальчиков.
Где и как нашли художничка, высосавшего из пальца эти голубые узоры? Такому нельзя доверять даже дизайн солдатских портянок, а вот поди ж ты – детдомовские мальчишки, сколько я себя помню, носили фланель, разрисованную бездарным дураком.
Черепа не у всех правильные. У многих уши торчат, нижние челюсти увесисто выпирают. Большие рты, а губы – всегда полные и слегка мокрые, глаза глубоко посаженные, светлые, большие и злые, а ресницы красивые, длинные и пушистые. Лбы выпуклые, низкие. Зубы не видны: такие дети редко смеются или широко улыбаются – по большей части способны лишь на осторожную ухмылку. Девочки все некрасивые, неяркие, с мелкими чертами лица. Мальчики иногда откровенно уродливы. Хищно скалящиеся кроманьонцы.
Задыхаясь, я смотрел на потомство, зачатое пьяными папами и мамами. Вырождающиеся ветви дерева человеков. Сельские учителя называют таких «самогонные». Сделанные по пьянке. А после появления на свет – тут же оставленные в родильных домах, под крыльцом у соседей, на улице, на лавке в скверике. Выброшенные в мусоропровод. Насильно отнятые у невменяемых мамаш. Снесенные в казенный дом малютки нищими бабками.
– Пошли, – сказал Юра. – Поможешь.
Он бросился, почти бегом, к ближайшему коммерческому ларьку. Стратегически грамотно расположенный у самого входа в музей, лабаз предлагал к продаже амаретто, кюрасао и прочие неслыханно дорогостоящие излишества.
– Дайте «Сникерс», – потребовал Юра трудным голосом.
– Сколько? – бодро донеслось из амбразуры.
– А сколько есть?
– А сколько надо?
– Коробку.
– Коробки – нет.
– А сколько есть?
– Полкоробки.
– Давайте сколько есть. И положите в пакет.
– Пакетов нет.
– А что есть?
– Коробки.
Продавца, отважно хамящего из глубины полутемного вагончика, я – заглянув внутрь – идентифицировал как одного из «наших»: очки в хорошей оправе, аккуратно причесанные рыжеватые волосы, неглупое лицо с упрямо торчащим клинышком подбородка, свеженькие брючки с наглаженной стрелкой – интеллигент, явно; такой же, как и мы с Юрой, неудачник; потерявший ориентиры и цели, злой на весь мир дурак, не нашедший себе лучшей участи, кроме как подрядиться смотрителем в нечистую палатку из ржавого железа.
Я счел нужным изобразить суровую мину и глухо прохрипеть сквозь решетку:
– Слышь, ты не играй в слова, а сделай быстро, чего тебя люди просят.
Юра еле заметно ухмыльнулся. Он, видимо, ждал от меня примерно такого поведения. Забеспокоившийся продавец (не дай Бог, еще по ушам навешают!) залязгал сложными замками, приотворил с опаской боковой люк своего блиндированного павильона и протянул картонную емкость с шоколадками; Юра сунул деньги, схватил, убежал. Эх ты, отпрыск университетской преподавательницы! – грустно посетовал я. – До сих пор обращаешься к продавцам из ларьков на «вы»...
– Сдачу давай, – велел я. – И скидку. За опт. Продавец, поспешно оттягивающий на себя дверь, густо покраснел.
– Это не опт, – упрямо возразил он через все сужающуюся щель, но я применил старый, как мир, хулиганский прием: вставил каблук.
– За опт положена скидка.
– Полкоробки – это не опт.
– А что тогда?
– Мелкий опт! За мелкий опт – скидки нет.
Я отступил, чувствуя, что проиграл в знании как современных терминов коммерции, так и современных способов ее ведения. Тем временем Юра уже стоял с несколько вымученной улыбкой в центре толпишки из детей, норовя сунуть бумажный параллелепипед с лакомством в руки предводительницы группы, пожилой сутулой женщины с дряблыми щеками и чрезмерно ярко накрашенными губами сублимантки, – та, однако, руки подставлять не спешила.
