Джей Стивенс - Штурмуя небеса

Разумеется, общие последствия деятельности Лири еще до сих пор являются предметом обсуждения. Как и воздействие ЛСД на тех, кто его принимал. В целом все сходятся на том, что ЛСД приводит к важным изменениям в личности. «Сложно переоценить значение психоделиков — они послужили отправной точкой для многих трансформационных техник, — писала Мэрилин Фергюсон в своем исследовании по «нью-эйджу» «Заговор Водолея». — Для десятков тысяч химиков, инженеров, психологов и медиков наркотики были дорогой в Ксанаду,[130] и особенно в 1960-х. Но теперь они уступили место более безопасным и надежным техникам».

Конечно, Лири никогда не считал себя наркотическим гуру, он просто играл роль, навязанную ему обществом. Сначала попросту забавляясь, а затем потому, что его поклонники и враги именно этого от него ожидали. Отдавая себе полный отчет в том, что многие исследователи возлагают на него вину за утрату ЛСД как законного инструмента исследований, он даже признает, что, возможно, «теория о привлечении элиты Хаксли — Хеда — Бэррона была этологически вернее, чем наивный демократизм Лири — Гинсберга». Сейчас он предпочитает называть себя «гуманистическим ученым двадцать первого века» и, конечно, считает себя большим специалистом во всем, что касается новых психоделиков.

Почему-то наука ассоциируется с именем Лири лишь у немногих, несмотря на то, что с нее он начинал свою карьеру и ею, вероятно, будет заниматься до самой смерти.[131] Мы как-то часто забываем о том, что когда он не проводил в жизнь идеи культурной революции, то работал у себя в кабинете, пытаясь установить соответствие между пережитым под ЛСД и имеющимися научными исследованиями о работе мозга.

В конце концов, он остановился на следующей модели: человеческий мозг делится на восемь областей, четыре — в левом, четыре — в правом полушарии. Каждая область работает более-менее независимо, и вместе они образуют сознание в целом. Первый центр, отвечающий за биологическое выживание, видит мир только с точки зрения жизни и смерти, доверия и подозрений. Вторая область — эмоциональная, третья — отвечает за умение оперировать символами Затем — социально-сексуальная область. Наркотики (за исключением алкоголя) не оказывают практически никакого воздействия на первые четыре области. Но в правом полушарии ситуация меняется. Согласно Лири, марихуана задействует шестую область, нейросоматическую.

Мескалин и псилоцибин имеют доступ к нейроэлектрической. ЛСД открывает пути к нейрогенетическим центрам, а восьмой области, нейроатомной, можно достичь с помощью «витамина К».

Конечно, в тот короткий период, когда исследования шли открыто, не один Лири выстраивал модели мозга. Возможно, он был самым оригинальным теоретиком, но тогда уже и немного тяжеловатым для восприятия. Его модель подсознательного была перегружена деталями из «серой зоны», области на стыке генетики и квантовой физики, которую не вполне понимают даже ее исследователи. В результате она оказалась больше похожа на поэтическую метафору, чем на научную теорию.

Другой образец того, как устроено подсознательное, можно привести из книги Роберта Мастерса и Джин Хьюстон «Многообразие психоделического опыта», основанной на сопоставлении результатов обследований 206 людей, принимавших ЛСД. Базируясь на этих исследованиях, Мастере и Хьюстон приходят к четырехслойной модели подсознательного:

1) чувственное

2) памяти и анализа

3) символическое

4) интегративное.

Первый слой — чувственную область чувств они описывают как хранилище «ярких эйдетических образов, цветных и очень детальных… По большей части это образы людей, животных, архитектуры и различных ландшафтов. Кроме того, образы разных странных созданий из мифов, легенд, фольклора…»

Следующая область, воспоминаний и анализа, — исконная вотчина психотерапии. При помощи ЛСД в эти два первых царства Мастере и Хьюстон вводили своих пациентов довольно легко. Но затем начинались сложности. Лишь каждый пятый мог достигнуть третьего уровня — символического. Здесь хранились напоминающие юн-говские архетипы: «символические образы, — писали Мастере и Хьюстон, — в основном исторического, легендарного, мифологического и ритуального содержания». Человек мог в этом состоянии ощутить всю полноту, всю целостность и преемственность исторического и эволюционного процесса. Он мог очутиться в мифах или легендах, пройти инициацию и участвовать в ритуальных обрядах, интегрируясь в определенные состояния в зависимости от собственных насущных потребностей… И в этих символических драмах люди обнаруживают определенные элементы своей жизни в мифах о Прометее, Парсифале, Люцифере или Эдипе…»

Но из сорока проникших на символический уровень только одиннадцать были способны пройти дальше — на следующий, интегративный уровень, который Мастере и Хьюстон описывают как «очную ставку с Мотивами Бытия, Богом… Подлинной или фундаментальной реальностью».

Сложно представить себе, чтобы работы Мастерса и Хьюстон, Майрона Столяроффа, Оскара Дженигера и десятка других психологов, проводивших официальные и легальные исследования, могли быть полностью проигнорированы медицинскими кругами. И тем не менее именно так и произошло. Когда негативные отзывы о психоделиках заполонили прессу и отозвались эхом на правительственном уровне, терапевтическое сообщество поспешило объявить исследования ЛСД лженаучными, а всех исследователей — шарлатанами. Возникала любопытная ситуация в стиле Кафки, когда те, кто знал о психоделиках больше всего, практически не допускались к дискуссии, а те, кто знал меньше всего, внезапно получили статус «специалистов-экспертов». А то, что последовало дальше, было уже просто политическими играми, приведшими в итоге к полному свертыванию научных исследований.

В тот период это сильно повредило профессиональной карьере многих ученых (а иногда и загубило ее). И вполне можно понять их, когда они с горечью винят в этом Лири, хиппи или тех своих коллег, которые были убеждены, что их исследования следует лишить любой государственной поддержки и финансирования. Но что возмутило ученых больше всего, так это то, что правительство просто лишило их инструмента исследований и оставило в состоянии неудовлетворенного любопытства. Ни на один из множества вопросов, поднятых психоделиками (хотя многие из них являются фундаментальными для дальнейшего исследования сознания), четкого ответа получено не было. Наоборот, власти попытались искусственно воспрепятствовать исследованиям и свернуть их. Примерно так же в свое время папская к Урия поступила с Галилеем, когда его заперли в Арчетри и запретили продолжать исследования.

Станислав Гроф

Если история науки и способна чему-то научить, так это тому, что факты, не устраивающие власти, невозможно скрывать до бесконечности. Галилей, как мы знаем, не сдался. Он тайно переправил свои рукописи в другое место, и после его смерти они были опубликованы, дав сильнейший толчок не только развитию астрономии, но и заложив основы будущей общей экспериментальной физики. То же самое можно сказать и о психоделическом движении — хотя оно и умерло, но «лженаучные» исследования ЛСД возродились в новых направлениях психологии, в частности в трансперсональной психологии.

И если существует человек, в котором воплотилась эта преемственность, так это чехословацкий эмигрант Станислав Гроф, который не только является одним из основателей трансперсональной психологии, но также принимал участие в исследованиях ЛСД еще в шестидесятые годы. Гроф начал работать с ЛСД в Праге в 1954 году. В 1967 году он приехал в США на годовую стажировку в госпитале Альберта Карлэнда в Спринг-Гроув в Кэтонсвилле (штат Мэриленд), но когда советские танки вторглись в Чехословакию в 1968 году, Гроф попросил политического убежища в США.

«В Праге с ЛСД не было никаких проблем, — рассказывал Станислав Гроф во время моего визита в Исаленский институт, где он последнее время постоянно работает. — Проблема заключалась в другом: как объяснить государству, чем мы занимаемся. Упоминать Фрейда и иже с ним было никак нельзя, следовало как-то избежать вообще всяких намеков на то, что это имеет отношение к психоанализу. И конечно ни в коем случае нельзя было и упоминать ничего мистического — марксизм и религия несовместимы». Это могло показаться Грофу насмешкой судьбы — но западная наука оказалась ничуть не более либеральной. Как раз в то время, когда Гроф решил остаться в США, ЛСД был категорически запрещен. Гроф остался с грудой необработанных и не до конца проверенных данных — результатами пяти тысяч ЛСД-сессий. Исходя из этих материалов, Гроф создал собственную модель внутреннего пространства, в общем сходную с той, о которой писали Мастере и Хьюстон, но имеющую несколько важных отличий.