Позвоночник - Мара Винтер
Перепробовав массу способов скрасить юность за гранью закона, он, познакомившись с варщиками, обнаружил, что можно ни у кого с "грязью" не брать. Сказались гены. Какое-то время парень работал в группе. Потом, переехав за тридевять земель за наследством, поближе к сестре, стал варить сам. Экспериментировал с составами, не подпадавшими под статью. Менялась статья – менялись составы. Его предложение имело спрос. Сколько зарабатывал, столько и тратил, размашисто, без страха раздавая автографы в ночных заведениях. А потом, что и случайностью-то не назовёшь, подсел.
Герман не был идиотом. У него имелись взгляды и линзы, чтобы всё разглядывать. Просто он давным-давно осознал проблему лишнего человека. Не из уроков литературы. На себе лично.
В первый раз этот мальчик
( , вытянутый в рост, как исследователь черной дыры,
с длинным носом и языком, тёмными волосами и душой, )
сбежал из дома в семь лет.
Последний был сейчас.
***
#np Bad omens – Enough, enough now
РАЙОН: ПУШКИНСКИЙ. ГОРОД: ПУШКИН (ЦАРСКОЕ СЕЛО). УРОВЕНЬ ПОЭТИЧНОСТИ: ЗАШКАЛИВАЕТ. УРОВЕНЬ БОДРОСТИ: ИССЯКАЕТ. МАЛЕНЬКИЕ ДОМИКИ, УЮТНЫЕ ДВОРЫ, ЛАРЁК С ШАВЕРМОЙ У ПОВОРОТА. ШЛА САША ПО ШОССЕ И СОСАЛА СУШКУ.
Как добиралась, Юна не помнила. Похоже, что плыла. И в парадную вплыла, когда домофонная дверь исторгла соседа. Поднявшись, застыла на площадке второго этажа, морально готовая увидеть что угодно. Хоть сатану в бикини. Ей было уже всё равно.
После звонка в дверь прошло две минуты. Потом щель явила блондинку, зеленоглазую блондинку в кружевном пеньюаре. Полная рука упёрлась в косяк. Бёдра качнулись из стороны в сторону. Девушка приняла позу. Её лицо могло бы быть гипсовой, собранной из кусков, маской. Губы, округлые, чёткой формы, двигались хаотично, будто звук шёл отнюдь не из её рта. Нос, короткий для пропорций лица, морщился.
– Ты кто такая? – с наездом, низко, в хрип. – Чего надо?
– Позови Германа, – вежливо, но властно.
– Ты скажи сначала, кто такая, и зачем он тебе. Может, позову. Может, нет. – Лопнувшие сосуды вокруг зелени радужек: арбуз наизнанку. Брови тонкие, дугами, а ресницы шире своих, в три слоя.
– Позови Германа сейчас. Это его квартира, и разговаривать я буду с ним лично. Больше ни с кем.
– Ничо се ты борзая! – хохотнули в ответ. На ногах дама не стояла. Так и норовила сползти вниз. – Слушай сюда, подруга, – тише и злее, вышагнув на площадку. – Меня не ебёт, кого он ещё ебёт. Но, пока я с ним, чтобы вас тут не было, ясно?
– Ты серьёзно мне угрожаешь? – улыбнулась Юна. Ситуация позабавила бы её… если бы не эта усталость. На вид, по возрасту, едва можно без согласия. Ребёнок под гримом. С ней ли спорить? – Герман! – крикнула через светлую голову.
Блондинку шатнуло вперёд. Её рука бросилась на уровень возгласа. Собиралась заткнуть Юну, но не попала. Чуть не упала. И сжалась, услышав за спиной тяжёлый шаг.
Герман появился на фоне шумов, звуковых и вещественных. Майки на нём не было, только джинсы и все кости, которым положено быть на человеке. После Тимура, сплошь состоящего из мышц, он показался Юне скелетом. Призрак собственного дома, не подошёл, а буквально подлетел к ревнивице.
– Это моя сестра. Себе рот закрой, – сгрёб её за волосы, повернул к себе, сморщенную болью и обидой. – Что-то не то ей скажешь, выйдешь ты, и не факт, что в дверь.
– Она не сказала, что сестра, – попыталось оправдаться страдание в пеньюаре. Сгустилось напряжение. Он отпустил её, оттолкнув.
– Ладно. Проходи, Юш. Не обращай внимания. Наташа слишком много печётся о том, кто кого жарит, – с издевкой, взирая в её зелень. – На мой взгляд, совершенно зря.
– Я пошла, – пробормотала Наташа, отводя взгляд. От бешеных глаз Германа стоило отводить не только его. – Сейчас, соберусь и уйду. Могли бы хоть предупредить…
– Может, тебе ещё график визитов составить? – поддел, ухмыльнувшись. Она сжалась. Шмыгнула в комнату, потом, с ворохом ткани – в ванную, раньше, чем двое, брат и сестра, успели отделиться от улицы засовом.
– Зачем ты так с ней? – строго спросила Юна. Лезть в чужие отношения она не собиралась, проповедовать феминизм тем более. Прививать воспитание было поздно. Но спросить стоило.
Через захламленную прихожую (дверь в ванную была напротив входной) они, забрав правее, в арку, попали в гостиную. Дверь на кухню была также напротив входной (попасть туда можно было из гостиной) закрытая наглухо. Кухня и ванная, как во многих сталинках, неизвестно зачем сообщались высоким окошком.
– Ей это нравится, – усмехнулся Герман. – Что в ебле, что в жизни. Чем хуже ты к ней относишься, тем больше она тебя хочет. Такая вот у неё любовь. Пиздец, конечно, но я ей подыгрываю. Мне не жалко. Приятно, знаешь. Что угодно можно с ней творить. На камеру снять. Отпиздить. Отдать пизду кому-нибудь за бабки. Я вот думаю: надо бы бабки на шлюхах делать, всегда актуально…
Сняв всё лишнее с дивана на пол (кружку с соком, пепельницу, фольгу, стеклянные трубочки, использованные презервативы), брат уселся сам и хлопнул рядом с собой, предлагая сесть Юне. Она пристроилась на мягкий подлокотник, с самого края. Диван, разложенный на два спальных места, под простынёй, занимал всё пространство справа от входа в комнату. Над диваном висели броские вырезки из журналов и прошлогодний календарь.
– А брюнетка кто? – уточнила блудная дочь. – Маму тебе тоже не было жалко. Глаза её и сердце.
– А, тебе уже настучали, – оскалабился блудливый сын. – Брюнетка не Наташа. Брюнетка – Лиза. С Лизой так нельзя. Лиза – это… мой маяк среди рифов, мой Вергилий в этом аду. Лиза – это настоящее.
Дверь на балкон была занавешена, книжный шкаф – тоже, и сервант по правую руку Германа хранил облик заговорщика.
– Почему такая разница? Вроде, и та, и та – девочки. Одну ты можешь по кругу без сожаления пустить, но вторую… о, глянь, аж перекосило.
– Потому что Лиза это Лиза. Ей бы взять да уехать отсюда. У неё отец в Нью-Йорке, мать в Мадриде. Училась во Франции. Потом… Ей и не надо было это всё, деньги там, статус, вся фигня, мировая экономика. Взяла и потерялась от них всех. Хуй знает, что во мне нашла. Познакомились в клубе. Хуй знает, – повторил ещё раз. – У богатеньких свои причуды. Но Лиза не такая. С Лизой сдохнуть не жалко. Три языка помимо русского. Знает столько. И здесь. Что ей здесь надо, непонятно никому. Где-то в ресторане работает, не помню, где. Еле устроилась. Не абсурд ли? На тебя, кстати, чем-то
