Владимир Белобров - Наступление королей
Вы, маркиз, кобель бесстыжий. Бога бы постыдились! Но папа обычно только смеялись и усы сильнее подкручивали.
— Молодец папа! — Похвалил Альпухар. — Не унывает! — Вот как-то раз уезжают маменька к своей сестре погостить. Только они за ворота — папа тут же к своей гамзейке в спальню. И не слышно их и не видно.
И остался я, так сказать, без присмотра. А была у этой папиной учительницы дочка. Она с дочкой к нам приехала. Как раз моего роста дочка. Я ей говорю: "Пошли, говорю, на лодке кататься". Сели мы в лодку и поплыли…
— Тут ты ее в лодке, конечно, обесчестил! — Догадался Альпухар.
— Нет, Ваше Величество, по-другому вышло.
— По-дру-го-му?!
— … Гребу, короче, я, а она ноги в воде мочит. Кувшинки собирает.
Сама невинность…Выплываем мы на середину озера. "Жарко что-то, — она мне говорит, — не искупаться ли?"
И сама платье скидывает…
— И тут ты ее конечно обесчестил! — Снова не удержался король.
— Нет, Ваше Величество.
— Ну ты даешь!
— Ну вот… Она платье сняла и в воду ныряет. А я вокруг нее на лодке плаваю. Как вдруг — гляжу — приближается к нам еще одна лодка. А в лодке той сидит сын герцога Феликса Рихтер с высокой девушкой. На голове у нее венок из кувшинок, в руке — веер из перьев.
Подплывают они к нам поближе. Рихтер как увидел купающуюся гамзейку, так глаз оторвать от нее не может. "Это кто за такая?" — на ухо мне шепчет. "Это, — говорю, — одна моя знакомая купается". "Слушай, Германус, он мне, — давай подругами меняться. Я тебе свою уступлю, а ты мне свою на время." Я ему отвечаю, — "Мне все равно с кем в лодке плавать." "Ну вот и отлично." Пошептал он что-то девице своей, она ко мне в лодку и перелезла. Рихтер нашу лодку ногой оттолкнул, и мы дальше поплыли. Плывем мы, значит, дальше, молчим. Доплыли до острова, высадились. Там я ее в первый раз и обесчестил.
Потом до берега отвез, высадил, а сам назад домой поплыл. Плыву и думаю: "Какая, — думаю, — восхитительная девушка! А я у нее даже не узнал кто она и откуда."
Вижу — навстречу Рихтер плывет с гамзейкой. "Забирай, — кричит, — свою подругу! Все нормально."
"Ладно. — говорю. — А скажи мне, Рихтер, что это за девушку ты ко мне подсадил?" "А я — отвечает, — почем знаю? Она ко мне в лодку сама прыгнула." "Не лги, Рихтер! Она не такая!" "Какая такая нетакая?! Точно такая же, как и твоя гамзейка! Все они такие!" "Подлец! кричу, Защищайся!" И обнажаю шпагу. А у Рихтера своей шпаги не было, он весло схватил и меня веслом по голове ударил. Я после три месяца болел.
— Вот так да-а-а…Комары сожрали совсем… А с девушкой-то тою что?
— Не знаю. Я ее с тех пор больше не встречал. А только и остался от любви вот этот шрам на голове. — Германус наклонил голову.
— Любовь, маркиз, это такая штука. Она, брат, не только на голове, но и на сердце шрамы оставляет. — Король похлопал Германуса по плечу. — Поехали, маркиз. Пока не стемнело, до Зураба добраться надо.
Вскоре лес остался позади и всадники поскакали по полям.
— Что это, маркиз, тебя шатает из стороны в сторону? — Поинтересовался Альпухар.
— Да что-то, Ваше Величество, голова кружится.
— Может, вина хлебнешь, чтобы голова не кружилась?
— Не могу, меня тошнит.
— Ну потерпи тогда, до Зураба рукой подать.
Всадники пришпорили лошадей и понеслись еще быстрее. Маркиз Германус вдруг застонал, взмахнул руками и упал с лошади.
— Тпр-р-ру! — Закричал Альпухар. Он спешился и подошел к лежавшему на земле бледному, как снег, маркизу. Маркиз корчился, на губах у него выступила пена.
— Что с тобой?
— Ваше Величество… — еле слышно ответил Германус, — что-то мне плохо совсем…тошнит…
— Да ты, наверное, маркиз, грибами отравился. Выходит, ты и впрямь в грибах ни черта не смыслишь — какие грибы можно есть, какие нельзя. Вот и съел ядовитый. Ладно, Германус, не бойся, я тебя не брошу. Я сейчас до Зураба доскачу и пришлю его людей с каким-нибудь противоядием. У него наверняка какое-нибудь противоядие есть. Он это уважает — яды всякие.
Король вскочил на лошадь и поскакал.
Доскакав до замка, Альпухар стал изо всех сил колотить кнутом в ворота.
Ворота открыл угрюмый стражник.
— Я — Альпухар Седьмой Длиннобородый! Веди меня к королю!
Зураб Меченосец сидел с закрытыми глазами в угловой зале и слушал старинную музыку. Напротив него стояли музыканты. Музыканты старались изо всех сил.
Зураб приоткрыл глаза:
— Скрипка фальшивит. Двадцать пять ударов плетью. Флейта за мелодией не успевает — двадцать пять ударов плетью. Репетировать надо больше, господа. Вы, вероятно, ночью все спите. А ночью-то спать не следует. Ночью следует бояться, как бы днем не выпороли.
Репетировать и еще раз репетировать, господа хорошие. А завтра если кто сфальшивит — по двадцать пять ударов всем.
Дверь открылась и вошедший слуга объявил:
— Ваше Величество, к вам король Альпухар Седьмой Длиннобородый!
Зураб Меченосец привстал с трона и скомандовал музыкантам:
— Марш в честь короля Альпухара!
Музыканты старательно грянули марш. Вбежал Альпухар Седьмой. Короли обнялись.
— Здравствуй, дорогой Альпухар. Рад видеть тебя живым и здоровым.
— Здравствуй, Зураб. Узнаю нестареющего любителя музыки.
— Какими судьбами в наших краях?
— Проездом к дяде Анабабсу, — соврал Альпухар. — Решил навестить дядю.
— Похвально, похвально. — Зураб поправил на голове корону. Родственников забывать нельзя. А иначе — последние негодяи мы будем, если родственников навещать перестанем. Это святая обязанность — родственников принять и навестить. Я всегда навещал, покуда они живы были. Теперь-то уж некого навещать. — Король печально вздохнул. — Один я остался, как перст. Теперь вот все дома сижу — музыку слушаю. Только и радости в жизни музыка… А ты, значит, к Анабабсу собрался?
— Ага.
— К дяде, значит, Анабабсу? Так-так… Ты уж меня, Альпухар, извини…
ты знаешь как я к тебе отношусь, и чем я тебе обязан. Но дядя твой, извини меня, свинья.
Напасть на меня хотел. Он, видишь ли, границы свои хотел за счет меня укрепить.
— Да я помню. Я ж его тогда и отговорил. Говорю ему: "Ты, дядя, успокойся. Не петушись."
— Ну да, ну да… Я ко мне твою доброту не забываю.
— Слушай, Зураб, прикажи своим музыкантам не шуметь — в ушах звенит.
Зураб махнул музыкантам:
— Всем спасибо… Свободны…
— Фуф! Тишина сразу какая. Как в лесу.
— А у меня, Альпухар, между прочим, принц Шульцвиндрейк гостит. Он как раз в лес поохотиться поехал. Птиц пострелять.
— Ну? Давненько я его не видел. Как он сам-то? Не женился? — Да нет.
Охотится все.
— Понятно. А я тебе грибов привез. В твоем лесу набрали с маркизом…
Ой, забыл! — Альпухар всплеснул руками. — Маркиз-то Германус грибами отравился! В лесу твоем лежит помирает. Прикажи людей за ним послать.
— Это он поганками отравился. У меня от поганок отличное противоядие имеется, на основе молока. Мы его быстро поставим на ноги.
Вечером все собрались у Зураба за столом.
— Вы почему ничего не едите? — Обратился Зураб к Альпухару Седьмому и маркизу Германусу.
— Прошу нас извинить, — Альпухар поднял руки, — но у нас, Зураб, строгий режим. Мы рано ужинаем.
Уже поели. Да к тому же маркиз еще не совсем оправился после грибов.
— Ну хоть вина выпейте.
— Спасибо. Мы и вино уже пили. Мы тут так посидим, за компанию.
— Ну и зря. А мы с принцем, с вашего позволения, покушаем.
Правда, Гельмунд?
— Угу… — подтвердил с набитым ртом Шульцвиндрейк. Он с трудом проглотил кусок и добавил, — Я на охоте ужас как проголодался. Целый день на свежем воздухе.
— Надо тебе было, принц, в лесу грибов на палочке пожарить, когда проголодался. — Сказал Альпухар. — Покушал бы грибов и снова охоться. Ты, Гельмунд, грибы любишь?
— Я люблю все.
— Точно. — Подтвердил Зураб. — Завидую я его аппетиту. Ест, как лев.
Только подкладывай. Моя покойная тетя Зибельда така же была…
— Да уж, — согласился Альпухар, — было на что посмотреть. Я твою тетю Зибельду хорошо помню. Я когда ребенком был, набью, бывало, полный рот за столом. А мама мне — "Как ты себя ведешь?
Набил рот как Зибельда!"
— Уважаемая была женщина. Но отъела…отъела свое…А вот жена-то моя столько не ела. Скромница.
Поклюет как птичка, и уходит из-за стола. — Зураб вздохнул. Любил я ее… Когда померла — не поверите — я неделю ничего не кушал — еда в глотку не лезла. Потом стал понемногу бульончик куриный принимать, потом пюре, потом паровые котлетки, а потом уже все остальное.
— Выкарабкался, короче. — заключил Шульцвиндрейк. — Я от одного лекаря слышал, что так и надо.
Если долго голодаешь — из голодовки следует постепенно выходить. А то можно очень просто сдохнуть.
