Харуки Мураками - Токийские легенды (Tokyo kitanshu)
Бывая там каждый день, я узнал, что люди по лестнице все-таки ходят. Пусть и немного. Ежедневно минуют рекреацию несколько человек – и по меньшей мере пользуются ею. Я сделал вывод об этом по обертке от карамельки у ножки дивана, окурку «Мальборо» в пепельнице и прочитанным газетам.
В воскресенье после обеда я разминулся с бегущим вверх человеком. Небольшого роста мужчина за тридцать, с загрубелым лицом. В зеленой спортивной форме и кроссовках «Ассикс». На руке – большие часы фирмы «Касио».
– Здравствуйте,- обратился я к нему.- Можно вас на минутку отвлечь?
– Пожалуйста,- ответил он и нажал на кнопку секундомера. Несколько раз глубоко вдохнул. Майка-безрукавка с эмблемой «Найк» на груди была вся мокра от пота.
– Вы всегда спускаетесь и поднимаетесь по этой лестнице бегом? – поинтересовался я.
– Только поднимаюсь. До тридцать второго этажа. Обратно спускаюсь на лифте. Бегать вниз по лестнице небезопасно.
– И так каждый день?
– Нет, я сильно занят по службе, и времени почти не остается. По выходным делаю несколько рейсов туда и обратно. Ну и в будние дни бегаю, когда удается пораньше вернуться домой.
– Вы здесь живете?
– Разумеется,- сказал бегун,- на семнадцатом этаже.
– А вы, случаем, не знаете господина Курумидзаву с двадцать шестого?
– Курумидзаву?
– Носит очки «Армани» в металлической оправе, работает трейдером в компании ценных бумаг, поднимается и спускается всегда по лестнице. Рост – сто семьдесят три сантиметра. Возраст – сорок лет.
Бегун, немного подумав, вспомнил.
– А-а, вон кто! Знаю. Как-то раз с ним разговаривал. Бывает, разминемся на ступеньках. А иногда он сидит на диване. Он еще говорит, не любит лифты и ходит только по лестнице, верно?
– Точно, это он,- сказал я.- Кстати, а есть еще люди помимо господина Курумидзавы, которые ходят по этой лестнице каждый день?
– Да, есть,- ответил он.- Правда, не так-то и много, но еще остались любители. Некоторые терпеть не могут лифт. Кроме меня тут время от времени бегает пара человек. В этой округе нет хорошего маршрута для пробежек, так они здесь круги наворачивают. И еще несколько человек – правда, те не бегают, а так ходят, здоровье поддержать. Лестница здесь видите какая – широкая, светлая. Здесь уютнее, чем в других многоэтажках.
– А вы, случайно, имен не знаете?
– Нет,- ответил бегун.- В лицо помню, когда встречаемся – кланяемся. А вот имен, номеров квартир не знаю. Что ни говори, тут много народу живет.
– Понятное дело. Спасибо вам большое,- сказал я.- Извините, что задержал. Успехов вам.
Мужчина нажал на кнопку часов и опять устремился вверх.
Во вторник, когда я сидел на диване, по лестнице спустился старик. Седой, в очках, по виду – лет семьдесят пять. В рубахе с длинными рукавами, серых брюках и сандалиях. Одежда вся чистая, выглаженная. Высокого роста, с хорошей осанкой. Похож на директора начальной школы, который только что вышел на пенсию.
– Добрый день,- поздоровался он.
– День добрый,- ответил я.
– Не возражаете, если я здесь покурю?
– Да, конечно. Не стесняйтесь.
Он сел рядом, достал из кармана брюк «Севен стар» и прикурил от спички. Затушил ее и бросил в пепельницу.
– Я с двадцать шестого этажа,- неспешно выпустив клуб дыма, произнес он.- Живу с семьей сына, но они жалуются, что, если буду курить в квартире, все пропахнет никотином. Вот я и хожу сюда покурить. А вы курите?
– Нет, уже лет двенадцать как бросил.
– Мне тоже ничто не мешает бросить. Сколько я там курю – всего несколько штук в день. Захочу – брошу в любой момент. Только вот… сходить за сигаретами на улицу, выйти из квартиры, специально прийти сюда, покурить… За всей этой мелкой суетой время течет размеренно. Двигаешься, не забиваешь голову всякой ерундой.
– Иными словами, продолжаете курить ради здоровья.
– Именно так.
– Вы говорили, живете на двадцать шестом?
– Да.
– Тогда, наверное, знаете господина Курумидзаву из две тысячи шестьсот девятой?
– Да, знаю. Мужчина в очках. Работал, кажется, в «Соломон бразерз»…
– «Меррилл Линч»,- поправил я.
– Точно, «Меррилл Линч». Несколько раз доводилось здесь с ним поговорить. Бывало, сиживал на этой скамейке.
– А что он тут делал?
– Ну-у… этого я не знаю. Просто сидел, думал… Вроде не курил.
– О чем-нибудь размышлял?
– Не знаю… В чем тут разница – задумчивость… размышления… Мы ежедневно размышляем о разных вещах. Причем живем ни в коем случае не для размышлений, но и вряд ли размышляем для того, чтобы жить. Это противоречит теории Паскаля, но порой мы, пожалуй, наоборот, размышляем с целью не утруждать себя жизнью. И задумчивость наша, быть может, бессознательно уравнивает такое противодействие. В любом случае вопрос не из легких.
Сказав это, старик глубоко затянулся. Я поинтересовался:
– А господин Курумидзава, случайно, не рассказывал о трудностях на работе, семейных ссорах?
Старик покачал головой, стряхивая пепел.
– Как вам известно, вода всегда течет по кратчайшему пути, предоставленному ей. Однако в некоторых случаях кратчайший путь создается самой водой. Мысли человека – они похожи на воду. Мне всегда так казалось… Однако ваш вопрос требует ответа. Мне ни разу не доводилось вести с господином Курумидзавой разговоры на такие темы. Лишь по мелочам… о погоде, правилах проживания в доме.
– Понятно. Извините, что отнял у вас время.
– Порой мы не нуждаемся в словах,- сказал старик, похоже не услышав меня.- Но, с другой стороны, слова, я убежден, постоянно нуждаются в нашем посредничестве. Не будь нас, не будет смысла их существования. Разве не так? Они станут словами, непроизносимыми вечно, а непроизносимые слова уже не слова.
– Именно так,- сказал я.
– Это тезис, над которым стоит размышлять снова и снова.
– Как над катехизисом дзен-буддизма.
– Именно,- кивнув, ответил старик. Докурив сигарету, он встал и направился к себе.
– Ну, будьте здоровы,- попрощался он.
– До свидания.
Когда я поднялся на лестничную площадку между 25-м и 26-м этажами в пятницу в третьем часу дня, там на диване сидела и разглядывала себя в зеркале маленькая девочка. При этом она что-то напевала. По возрасту – едва поступила в начальную школу. В розовой маечке, коротких джинсах, с рюкзачком за спиной и панамой на коленях.
– Здравствуй,- сказал я.
– Здравствуй,- прервавшись, ответила она. Признаться, я бы с радостью присел рядом, но не
хотелось сомнительно выглядеть в глазах случайного прохожего, и я завел разговор издали, прислонившись к стене возле окна.
– Уже из школы? – поинтересовался я.
– О школе и слышать ничего не хочу,- заявила она. Вполне безапелляционно так заявила.
– Ладно, о школе не буду,- ответил я.- А ты в этом доме живешь?
– Да, живу,- сказала она.- На двадцать седьмом.
– И что, ходишь вверх-вниз по лестнице?
– Просто в лифте воняет…
– И поэтому ты ходишь пешком на двадцать седьмой?
Девочка убедительно кивнула собственному отражению.
– Ну, не всегда. Время от времени.
– А ноги не устают?
Девочка на мой вопрос не ответила.
– Дяденька, а знаешь, из всех зеркал в доме тут отражение самое красивое. К тому же совсем не такое, как у нас дома.
– И чем же оно отличается?
– Смотри сам! – сказала она.
Шагнув вперед, я повернулся к зеркалу и некоторое время разглядывал в нем собственную фигуру. После ее слов мне действительно показалось, что мой облик в этом зеркале самую малость отличается от отражений в других. В этом Зазеркалье я выглядел чуточку упитанней и слегка оптимистичней. Скажем, словно только что налопался горячих оладий.
– Дяденька, а у тебя есть собака?
– Нет, собаки нет. Есть аквариум с рыбками.
– А-а,- протянула она. Но рыбки, похоже, ее не интересовали.
– Любишь собак? – спросил я.
Не ответив на мой вопрос, она задала другой:
– А дети у тебя есть?
– Детей тоже нет.
Девчушка посмотрела мне в лицо подозрительно:
– Мама говорит, что с бездетными мужчинами разговаривать нельзя. Среди них, по вероятности, много людей со странностями.
– Совсем не обязательно, но… с посторонними мужчинами действительно нужно быть внимательной. В этом твоя мама права.
– Но ты же не со странностями, да?
– Думаю, нет.
– Пиписку ни с того ни с сего не показываешь?
– Нет.
– Трусики маленьких девочек не собираешь?
– Нет.
– А что-нибудь вообще собираешь?
Я на миг задумался. Вообще-то я коллекционирую первые издания книг современной поэзии, но об этом здесь упоминать бессмысленно.
– Ничего особенного. А ты?
Она тоже немного подумала. Затем несколько раз помотала головой.
– Пожалуй, тоже ничего.
И мы на некоторое время замолчали.
– Слышь, дяденька, а что ты больше всего любишь в «Мистере Донате»?
– «Старомодный»,- тут же ответил я.
