Самая долгая ночь - Максим Александрович Венедиктов
– Успокойся…ты здесь не причем. Успокойся.
Судья попытался встать с кровати, но Ярославский с силой ударил его ногой, Венедиктов рухнул на пол, залив кровью деревянный пол. Ярославский схватил Венедиктова и с силой отбросил его обратно на кровать. Дмитрий, не сводя со старика прицел револьвера, подошел к девочке на полу, взяв её за локоть, он поднял её на ноги и медленно подвел к окну.
– Успокойся, я здесь за ним и только.
– Кт…кто вы?
– Не суть важно. Просто, отвернись, когда я скажу.
Ярославский внимательно посмотрел на судью Венедиктова, лицо последнего исказила гримаса ужаса, по глазам потекли слезы, смешанные с кровью, они капали ему на толстое пузо и стекали дальше, на уже изрядно испорченное постельное белье. Ярославский схватил подушку и забравшись на кровать накрыл окровавленное лицо судьи оной. Поднес к ней в упор револьвер, оттянул курок, повернулся к девочке у окна и сказал:
– Отвернись, пожалуйста, и закрой уши ладонями. Да…спасибо, я скажу, когда нужно будет повернуться.
Руки Ярославского вспотели ещё сильнее, Венедиктов под ним дергал ногами, предчувствуя скорую смерть, Дмитрий начал давить на спусковой крючок, барабан повернулся, пуля пошла по стволу, прозвучал чуть слышный выстрел, пуля пробила подушку и врезалась в череп судьи. Ярославский нажал ещё два раза, прозвучало ещё два выстрела, из под подушки начала литься кровь, красным водопадом он заливал деревянный пол и без того грязный. Дмитрий снова засунул револьвер в штаны и медленно подошел к девушке у окна. Она дрожала всем телом, отвернувшаяся, с закрытыми глазами и закрытыми ладонями ушами, девочка стояла и боялась дальнейшего.
– Слушай…все, все закончилось, все в порядке…он больше нечего не сделает.
Девочка повернулась к Ярославскому и уперлась головой в его грудь, Дмитрий аккуратно поглаживал девочку по голове и нашептывал наиболее спокойные слова. Она снова плакала, что конечно не удивительно для подобного момента.
– Ты Лиза? Да…мне рассказала о тебе Мария.
Девочка кивнула, а после подняла свои глаза на Ярославского, тот стер своей рукой слезы из под её глаз и с её еще детских щек.
– Зачем…зачем ты это сделал?
– Мне это…мне нужно было это сделать, я должен был отомстить. – сказал словно бы ни к кому конкретному, а затем добавил, аккуратно взяв девочку за её слабые плечи:
– Он что-нибудь сделал тебе? Он сделал что-нибудь?
– Нет…я только…только танцевала.
Ярославский вздохнул и отпустил девочку, она слегка отстранилась и села на подоконник. За окном висела Луна, уже изрядно истратившая свою силу, ночь заканчивалась, заканчивался и весь день для Ярославского. Дмитрий сел на край кровати и положил револьвер близ себя, в этот момент в дверь постучали. Ярославский подскочил, чуть не уронив револьвер на пол, девочка испуганно съежилась. Дмитрий подхватил револьвер, сказал Лизе, чтобы вела себя тихо, а затем подошел к двери. Раздался ещё один вялый и тихий стук. Дмитрий повернул ручку и слегка приоткрыл дверь, дабы человеку снаружи не был виден труп и лужи крови. За дверью стояла Мария, Ярославский быстро открыл дверь, втащил рыжую проститутку в комнату и запер дверь. Мария вздрогнула, как только увидела лежащий на полу труп, после этого она повернулась к девочке, что стояла у окна. Вздохнув и перешагнув лужу крови, уже растекшуюся практически по всей комнате, подошла к девочке. Ярославский взял большое полотенце, что лежало на столике, бросил его на пол и попытался затереть лужу или по крайней мере сделать её менее заметной. Вышло не очень хорошо. Дмитрий оперся на стенку и сказал уже севшим от стресса голосом:
– Мария…одень Лизу…и валите отсюда, уходите и не приходите больше сюда.
– Что? Ты о чем?
– Я…я уже мертвый, а вот ты живее меня, Виссарион же сказал грехов у нас всех много, но у тебя…у тебя есть ещё шанс на прощение.
– Но как же…как мы уйдем?
– Я…я сейчас…выстрелю в Надежду Павловну, если уйдет хозяйка всего салона…то вы свободны, так ведь?
– Я не знаю…
– Пойдешь в полицию, восстановишься, встанешь на ноги, держи ключ от старой квартиры, там есть деньги, где то 700 рублей, на первое время наверно вам хватит….и вот…ещё вот эти забирай.
Ярославский вытащил оставшиеся деньги и положил их рядом с детской одеждой. Мария испуганно посмотрела на Ярославского, он же проверил револьвер, три пули отсутствовали, Дмитрий выудил из длинного кармана эти три патрона, поставил в барабан, провернул его, прицелился в мертвое тело Венедиктова. После он убрал его за пазуху, повернулся к Лизе и Марии и сказал:
– Одевайся…помоги ей и выходите отсюда, когда я устрою бучу, думаю в суматохе вы сможете ретироваться.
– Ты сошел с ума….приди в себя, там толпа офицеров!
– Они не будут стрелять, а я уж тем более.
Ярославский кивнул, а после медленно подошел к двери, повернул её ручку и вышел из комнаты. Впереди был длинный коридор, что выведет его в фойе, где сидит Надежда Павловна, 12 офицеров и остальная плеяда гостей и проституток. Он шел шатающейся походкой по переменяющемуся, скачущему коридору, что мелькал в конце освященной кухней, а также освещенным проходом в фойе. В голове вспыхивали образы жены, убитого гражданина Н, убитого адвоката Кодзинского, судьи Венедиктова. А теперь и будущее мертвое, истекающее кровью и борющиеся с агонией тело Надежды Павловны. «Монпелье» рухнет или не рухнет после этого, уже не так и важно, после подобных событий, сюда не заходят приходить, если только клиенты не сумасшедшие, дотягивающиеся до самых жестоких, греховных и страшных мест для платного соития со жрицами любви. Револьвер за спиной придавал веса всем действиям, придавал смысл всем этим ночным действиям Дмитрия Ярославского, по настоящему вселял в него дух и силу, но он не только вселял, он и был той самой силой. Ярославский на миг устыдился своего положения, устыдился своей оторванности от армии, от офицеров, от настоящей жизни, праздного бытийства…все это не для него, при этом так было предначертано уже давно, другого не дано. Ему было стыдно стрелять в здании, где находится много офицеров, ему не хотелось, чтобы они видели подобное, ему не хотелось, чтобы они также пошли в атаку, ему вообще не хотелось нечего. Голова начала болеть, образы растворились, словно дым, от затушенных сигарет, развеянный ночным ветром из открытого окна, на втором этаже. Ярославский открыл глаза и понял, что уже вышел в фойе, живущие лишь греховным блядством и праздным весельем, не похожим на человеческое, напоминающим лишь животных.
Медленным шагом он обходил гостей, проституток, официантов с
