Виталий Амутных - Шлюхи
— А, Никита пожаловал! Привет-привет! Проходи.
Ты, верно, взялся за эпохальное полотно.
— Добрый вечер. Нет, я уже давно ничего не пишу. Я все время сплю.
— Что ж, тоже дело. Ты есть хочешь? Вижу, хочешь. Шагай на кухню. Картошка в ящике, масло в холодильнике, сковорода на плите. Пожаришь — и меня угостишь. А я пока там докончу…
Надо ли говорить, что Никите есть вовсе не хотелось, но, поскольку сознание его (теперь это «менталитет») было до того азиатским, что любое произволение своего учителя, пусть даже только обозначенное волеизъявление, воспринималось им как приказ, приводилось в исполнение немедленно и с самой искренней радостью. Никита на минуту заглянул в комнату, где, кроме книг и стола, были еще прописаны штанга и горшок с геранью на окне, — заглянул, словно , боясь обнаружить там какую-либо реорганизацию. Но нет, все было так же, как прежде. Книги. Учитель за работой. Настольная лампа. Герань. Эта картинка передала какой-то мир его сердцу, и Никита пошлепал на кухню чистить картошку.
Он аккуратна срезал с картофелин длинные ленты кожуры и думал: Учитель за своим столом, стол залит светом, на светящемся белом листе возникают Создателем дарованные слова — значит, остается для тутошних постояльцев некоторый шанс; пусть его, Никитина, жизнь кончилась, но что бы ни случилось, как отрадно было бы различать из дальней дали, небытия эту сиротливую желтую звезду настольной лампы. Никита не завидовал своему учителю… Или завидовал? Все же ему больше всего не хотелось бы терять этот предел. Потом они ели картошку прямо из сковороды, и Никита не мог смотреть в эти глаза, знающие все о нем, все о его помышлениях, знающие все.
— Водки хочешь? — спросил Учитель не столько ради провокации, сколь празднуя ритуал.
— Мне уже пиво сегодня предлагали, — ответил Никита.
Под этой крышей Никиту никогда не подкарауливали тягостные паузы. Молчать тоже было хорошо.
— Может, тебе деньги нужны? — вновь задал вопрос Учитель. — Я, конечно, понимаю: это самое ничтожное, что можно предложить.
— Нет, спасибо, — отвечал Никита. — Деньги мне не нужны.
— Ну, тогда давай заканчивай елозить вилкой по сковородке, пойдем я тебе телевизор включу. Скоро будет «Спокойной ночи, малыши». Пойдем, пойдем, Хрюшу послушаешь, Степашку. Мультик посмотришь. Вставай.
Поднявшись из-за стола, Никита молча поплелся за учителем. Тот и впрямь включил ему детскую передачу, и Никита покорливо отсмотрел выступление кукольных зверушек, разговаривавших в высшей степени идиотическими голосами. Поскольку учитель вновь отлучился к своему письменному столу, пришлось проглотить и «Новости». Когда же на экране запрыгали двое мордастеньких и счастливых, с округлыми брюшками, конферансье, состряпанные на один покрой, а с ними вкупе круглолицая с оттопыренными ушками дама со зловещей решимостью в глазах, потом еще две представительницы прекрасного, — Никита услышал за своей спиной голос Учителя:
— О! Да это опять Алла Медная! А эти еще… Милкин и Нинкин. Как обычно, успевают всюду.
— Кто такая Алла Медная?
— Алла? Что ты! Это теперь известный литературный критик. Что же она здесь-то делает?
Тотчас Нинкин и Милкин услужливо оповестили телезрителей, что, мол, где-то там у них состоялся конкурс литературных критиков, и вот они — достойные победительницы, а теперь вот победительницы быстренько скажут по последнему слову, и поглядим-ка, что за призы-подарочки приуготовили такие-то и такие-то фирмы, банки и прочие сердобольные спонсоры.
— Ита-ак! — выкрикнул Нинкин. — Слово пгедоставляется тгетьей пгемии. Пегед вами Антонина Агхангельская!
Третья премия, Антонина Архангельская, жутко смешалась, и руки у нее дрожали, и губы дергались.
— Я счастлива… Я так счастлива быть удостоенной…
— Выскажите ваш взгляд на совгеменный пгоцесс, — подсказал ей Нинкин.
— Ax, да! Как литературный критик, я считаю, что всем нам необходимо духовное лекарство. А лучшее духовное лекарство — это вера в красоту жизни, в этот мистический подарок Бога, коим является также и литература. Но, как критик, я скажу, что всевластие парламента перерастает в национал-коммунистическую, фашистскую диктатуру, оно порождает порой преступные произведения, никак не согласующиеся с генеральной линией нашей демократии. Я призываю. Сограждане! Россияне! Коллеги по творческому труду! Есть произведения, рассчитанные на провокацию, на скандал. Я призываю вас, как кровно заинтересованная в судьбе России, замалчивайте эти произведения, замалчивайте, они должны умереть в том вакууме, который мы создадим вокруг них, а такая возможность у нас есть!
Антонина Архангельская, хоть и волновалась очень, могла бы еще говорить, но эфирное время дорого, и Милкин чтил регламент:
— А тепегь своими интегесными мыслями поделится Дина Оскотскодвогская, — втогая пгемия!
Вторая премия подошла к микрофону, бросила коротенький взгляд, в котором так и сквозила надменная усмешка, на третью премию и низким, очень сексуальным, голосом произнесла:
— Я хочу воспользоваться случаем и обратиться к президенту.
Третью премию словно током прошибло, она даже дернулась к микрофону, да было уже поздно.
— Возможно, мое слово, — уверенно продолжала Дина Оскотскодворская, — покажется президенту резким. Но я, как кровно заинтересованная в судьбе России, не могу кривить душой. Это мысль не только моя, и все же приведу ее. «Нам не избыть в себе иногда горечь вопроса: где она, президентская власть, где оно, государственное право? Когда порочат, компрометируют, стремясь любыми средствами убрать с политической арены, ваших соратников, где вы, наш президент? Когда народ пытаются отделить от вас, пользуясь невзгодами, пусть временными, но существенными, где вы, наш президент? Вы далеко, мы не чувствуем вас. Когда захлестывают национальные страсти, когда Россия на краю большой опасности, которую мы все ощущаем, где вы? Мы не чувствуем вас…» Конец цитаты….
— Большое спасибо! — остановил ее Нинкин. — Что ж, будем надеяться, что пгезидент не так далеко, и он вас услышит. Спасибо. И вот наконец пегвая пгемия. Алла Медная! Аплодисменты, господа!
Звукооператор включил бурные аплодисменты, — Алла, гордо вздернув подбородок, шагнула к микрофону.
— Прежде всего хочу высказать всю благодарность коллегам, выступавшим передо мной, — Алла Медная отпустила куда-то в сторону леденящую кровь улыбку. — Целиком и полностью поддерживаю и разделяю их чаяния. Я тоже скажу слово, которое вроде бы и не принадлежит мне. Это слово народное. «Надеюсь, что я выражаю умонастроение немалой части гуманитарной интеллигенции, которая поддержала вас, Президент, на референдуме, но сегодня испытывает беспокойство. Мы ждем от вас в первую очередь решительности. Ради русской демократии сейчас нужно проявить волю. К свободе надо дойти усилием. Сила не противоречит демократии. Не нужно бояться социального взрыва. Если бы этот взрыв был реален, он давно бы уже случился! Действуйте!» Давно пора нанести упреждающий удар по тем подонкам из «объединенной оппозиции». Действуйте, Президент!
Вот как сказала Алла! Вторая и третья Премии только губы закусили, поскольку не посмели призвать гаранта конституции к радикальным поступкам, не рискнули. Милкян и Нинкин все прыгали вокруг нее, называли и так, и эдак, и гордостью российской словесности, и золотым пером, а тут и раздача призов началась. Третьей премии дали махровый банный халат и фен. Вторая — получила миксер, пылесос, набор кухонных ножей и фотоаппарат. Аллу же удостоили целого вороха подобных мелочей, четырехдневной путевки в Мексику и еще просили постоять возле изумрудного «понтиака», который ей якобы тоже был подарен.
— Но это еще не все! — взвизгнул радостно Нинкин. — Наши победительницы даже и не подозгевают, какой ждет их сегодня сюгпгиз. Это будет сюгпгизом и для телезгителей! Пгизнаюсь, это было сюгпгизом и для нас. Это…
Перед камерой появился Президент. Дамы завизжали от пронзившего их восторга. Включили самые буйные рукоплескания, переходящие в неистовое ликование. Оператор дал лицо лидера крупным планом: глаза сощурены в щелочки, губы искривлены — лицо улыбалось. Открылся рот, и лицо заговорило:
— Жаль, что мы редко общаемся. Вы, творческая интеллигенция, чего-то хотите от государственности, и государственность, в свою очередь, заинтересована в каких-то ваших способностях. Давайте же обмениваться услугами. Вы тут меня призывали к действию. Но и сами действуйте активнее. Я не оставлю вас без внимания. Я даже хочу первым сделать шаг навстречу и пригласить вас в свою загородную резиденцию, где сегодня я даю бал.
— Вот это сюгпгиз! — завопил Нинкин.
— Вот это подагок! — горланил Милкин.
— Быть пгиглашенными на бал к самому пгезиденту! — драл глотку Нинкин.
