Винсент Килпастор - Школа Стукачей
Когда прохожу мимо кабинета ДПНК, Дежурного Помощника Начальника Колонии, похожего на рубку подводной лодки, кто-то барабанит изнутри по надраенному, как хрусталь стеклу.
- Эй, очкарь! Нарядчик!
Опер Валиджон! Это пиздец!!
Запал! Сдали нахуй! Вот и всё..И кому - кровожадному, тупому как читоз Валиджону. И это же надо - именно ему. Тому, самому после чьих душеспасительных бесед потом подолгу отливают водой. Сейчас начнет сбываться мой кошмарный сон. Ух, блять, взмок насквозь, протрезвел.
- А Валиджон-ака? Калайсиз? Якшимисиз, бошлык?
- Как ти, нарядчикь? Яхшимисан? Пашли, кеттык!
- Сейчас Валиджон-ака, только чемодан поставлю в нарядную.
- Не-не, чемодан нада, карточка возьмём. Чемадан сабой бери.
Мама, моя мама! Свидимся ли с тобой? Мудак твой сын. Мудак и есть. Опять вляпался. Господи, Боженька, если ты есть, помоги, помоги мне, Господи! Никогда не буду больше курить и таскать дрянь эту мутановскую! Клянусь! Честное слово! Спаси! Только спаси!
Иду напрямую в пятый кабинет. Валиджонский. Знаю, уже носил сюда карточки спалившихся производственников. Когда сажают в изолятор, ваша карточка переезжает туда же. Скоро туда поплывёт и моя карточка. Только вот попинает меня Валиджон немного и все. Надо пережить это. Все когда-нибудь проходит. Пройдёт и этот кошмар.
- Эй, не туда, сюда, сюда давай, очкарь, они ждут!
Валиджон толкает меня в сторону кабинета с золотой табличкой
Майор Умаров К.К. Начальник оперативной части учреждения
Ох инаделала шуму моя делюга раз сам Худой Косым, начальник оперчасти мной заинтересовался. Одно радует. Говорят, он никогда не бьет, во всяком случае, сам.
Худой Косым сидит за длинным полированным столом и что-то пишет. Сверху над ним строго, но справедливо взирает вдаль перманентный узбекский президент.
Косым поднимает на меня холодный взгляд сытого удава, секунд с тридцать, выдерживая паузу, так чтобы у меня колени затряслись, давит в хрустальной пепельнице недокуренную мальборину.
- А, нарядчик, трудяга, заходи, заходи. Давно хотел познакомиться. Вы свободны, Валиджон-ака.
Вали с поклоном исчезает за двойной дубовой дверью, покрытой изнутри затейливой резьбой - кто-то нарезал себе внеочередную свиданку.
Ух, блин хоть этого палача прогнал, уже легче на сердце.
- Говорят ты, нарядчик, на свободе английский учил?
- Вы все знаете, Косым Курбанович, у вас работа такая, все знать! Учил, как же, учил.
- Сынок мой вот совсем не понимает, как важно сейчас английский знать. Все трояки таскает. Прямо не знаю, репетитора, что ли нанять? Или деньги ему давать за хорошие оценки? Что посоветуешь?
- Зачем же репетитора, Косым-ака! Вы мне его тетрадку принесите, я все проверю, напишу задание, вы отнесёте, он выполнит, принесёте опять – я проверю и так далее! Как настоящий Элвис Пресли у меня через полгода заговорит!
- Как Элвис Пресли говоришь? А он разве не петух был, Элвис Пресли твой?
- Не - это Элтон Джон петух, Косым-ака! Элвис Пресли вроде мужик был правильный.
- Элтон Джон, Элтонджан, хе-хе-хе. Молодец нарядчик, хорошо придумал. Элвис Пресли значит, а? Кури. Угощайся.
Тянет мне свои стомиллеметровые Мальборо.
- А разве можно здесь, Косым Курбаныч?
- Не всем, хе-хе-хе, не всем. Тебе пока тоже не можно. А дальше, оно видно будет.
Иди, в бараке покуришь.
- Спасибо, спасибо за доверие, Косым-ака, дети, они, знаете, наша будущее, все лучшее - детям!
Несу эту фигню, а сам потихоньку продвигаюсь к двери, пряча за спиной злополучный чемодан. Шажок. Ещё шажок. Вот чемодан уже коснулся дверей страшного кабинета. Все-таки хороший человек этот майор Умаров, сына любит, сигарету вон какую длиннющую подогнал, а по-русски так совсем без акцента говорит, грамотный.
В этот момент Худой Косым переводит взгляд с окна на меня и, насупив седеющие брови говорит:
- А ну-ка задержитесь ещё на минуточку, осуждённый!
Глава 4
Дядя
После очень непродолжительного допроса я во всем признаюсь.
Двум высоким и угрожающе упитанным великанам из Мирабадского уголовного розыска оказывается достаточным слегка приподнять моё тщедушное, после московского метамфетамин-марафона тело, и опустить его на пол. Поболтавши ногами в воздухе секунд десять, я уже готов во всем признаться.
Подними они меня ещё пару раз, и я признался бы во многих других преступлениях, даже в тех которые никогда в жизни не совершал.
Более года в бегах предвкушал с дрожью в коленях и в холодном поту эту первую встречу с Законом. Мучился вечным страхом и бессонницей.
Теперь меня ждут: пытки, избиения, издевательства, вымогательства, надругательства и прочее в рамках судебного разбирательства. Мне казалось, менты будут страшно негодовать от глубины моего морального падения.
Я надел очки с толстыми стёклами, в надежде, что лоховатого очкарика будут меньше бить. Бить им меня не пришлось совсем.
Я со световой скоростью стал «содействовать следствию» с первых же минут процессуальных действий, всё время искательно заглядывая великанам в глаза.
К моему облегчению, глубина моего морального падения их совершенно не интересовала... «Ты у них там авторитетом станешь»- заверяли менты: «Все кондиционеры воруют из окон, а ты такое бабло, сейф!»
Великанов серьёзно волновал вопрос, где же я закопал украденные деньги.
В их аккуратно подстриженных головах не умещалась возможность потратить такую сумму за первые сорок два дня в Первопрестольной.
Тут со мной случается чудо – я уже не в плохо побеленной комнате РОВД, с одной рукой прикованной к батарее отопления, я у доски в классе, все глаза обращены ко мне, а я несу какую чудовищную импровизацию задача которой, вызвать смех и такое необходимое мне всеобщее одобрение.
Правда, сейчас аудитория довольно опасная, но меня уже не остановить – отели, казино, ночные феи – князь Малко Линге наконец вернулся в фамильный замок, у большой белой мраморной лестницы вереницей вытянулись роллс-ройсы и дамы в вечерних туалетах.
Менты внимают мне, как народ израилев внимал спустившемуся с горы Моисею. Попкорна только не хватает.
В кабинет заглядывает любопытный следователь из другого отдела:
- Ие! Шурика настоящего поймали! – говорит он,
показывая на мои очки
– Табриклаймиз энди! - паздравляю ат псей души!
***
Длинные коридоры были бы невыносимо бесконечными, не раздели их решетчатыми дверьми на короткие секции. Наше путешествие чередуется мерным жужжанием электрозамков.
Возле каждой секции огромных размеров казах тыкает мне между лопаток ключом – "К стене. Лицом к стене". Ключ размером с добрый аршин и на фене называется – "малец".
Я не знаю, куда он ведёт меня. Спросить, конечно, не хватает духу. Я боюсь. И с каждым шагом страх растёт. Хотя где-то далеко внутри сидит другой "я" который лениво ждёт, что же будет дальше.
Коммунизм в Узбекистане давным-давно кончился. Карламаркс в центре Ташкента переплавлен в Тамер-клан, пепси-кола объявлена вне закона, и вовсе не из-за Пелевина, а из-за того, что дочка нашего президента вышла замуж за главу представительства кока-колы.
Страна, набирая обороты движется в эпоху великого процветания.
Только вот в комнате шмона все ещё висит уютный и забытый всеми портрет Ильича. Именно Ильича. Добрый и немного рассеянный чудак Ильич.
Хотя Адольфа Гитлера выбрали большинством на всеобщих выборах, его так ласково не величал никто. Алоизыч? Не смешите меня.
Присутствие Ильича сильно укрепляет мой дух. Он единственный в комнате, кого я давно знаю, с самого детства. Родной.
Хотя следующая фраза казаха заставляет оцепенеть:
- Снимай штаны!
Началось. Полуночный экспресс. Сейчас он со мной – как там у них формулируют - "вступит в половую связь противоестественным образом".
Говорили же мне - в тюрьме ебут всех подряд, не верил! Надо было повеситься, наверное, блять!
Я подчиняюсь, трясущимися руками спустив штаны, стою перед ним с голым задом. Сейчас начнётся "акт".
- Приседай двадцать раз.
Пока я приседаю, Ильич смотрит на меня сзади, и, я понимаю, – сильно сочувствует. Теперь ясно, почему они не сняли портрет – издеваются и над Ильичом.
Раздосадованный что из меня ничего не выпало, казах в отместку отбирает у меня очки.
- "Вена порезать будешь", - подводит легальную базу под свои действия он.
Я пытаюсь объяснить, что без очков со зрением минус пять с половиной, я стану грызть вены зубами. Но он, ткнув мне мальцом теперь уже в грудь, говорит всего одно слово: - "Ты!"
Это звучит настолько убедительно, что я тут же замолкаю.
Мы выходим в коридор, а Ильич ставший таким близким за это время, смотрит мне в след ласковым прищуром опытного проктолога.
***
Я чувствую себя точно также, когда Худой Косым возвращает меня с чемоданом на ковёр. Он плескает себе в пиалу красноватого цейлонского чая и атакует в лоб, как в классических учебниках по методам ведения допроса:
